(Продолжение. Начало в №50)

Образ жизни — пить кровь

Человек всегда находится в поиске своей ниши, где ему будет и тепло, и уютно, и уверенно. Я такую нишу нашла — страхи и кошмары — теперь ее «обустраиваю». Она украшена двумя яркими именами Олимпа ужаса — короля и титана. Но мне удалось найти и королеву моей придуманной горы богов. Королеву таинственного, загадочного и вместе с тем романтичного. А что может быть более мистическим и притягательным, чем вампиры.

Каждый, наверное, видел «Интервью с вампиром» с Бредом Питом и Томом Крузом — современную классику кино о вампирах. Как и в случае с «Кладбищем домашних животных» и «Оно», когда меня вела приписочка в титрах «по роману Стивена Кинга», так и приписочка в «Интервью…» познакомила меня с именем писательницы Энн Райс и ее серией «Вампирские хроники». И тут началось мое затяжное увлечение кровососущими. Я даже курсовую на втором курсе университета писала именно на эту тему.

Верить в них или нет — это дело каждого, но знание о вампирах старо, как мир. Еще в XII веке английский историк Уильям из Ньюбурга зафиксировал несколько случаев возвращения мертвых, которые убивали живых и пили их кровь. Истории известно много таких случаев, которые имели место быть. Но самые правдоподобные и знаменитые — это дела Арнольда Пауля и Петера Плогойовитца.

Действие происходило в Сербии. Арнольд Пауль в 1727 году вернулся из армии, женился. Но однажды признался жене, что на него напал вампир в тех краях, где он служил. Но этого вампира он убил. Съел пару комочков земли с его могилы и обмазал той же землей раны в надежде, что проклятие его минует. Арнольд умер через несколько дней в результате несчастного случая. Но в той местности началась паника, так как люди начали умирать и почему-то на местах преступления замечали Пауля, который, казалось бы, должен мирно разлагаться в своей могиле. Но в могиле он не разлагался, а выглядел, как налопавшийся комар, надутым и умиротворенным. Так утверждали те, кто вскрыл гроб. Вскрыли, подивились, проткнули, отрубили, сожгли — манипуляции, которые жители проделали, чтобы избавиться от своего местного вампира.

Что самое интересное, это не сказочка на ночь, а реально зафиксированный исторический случай в селе Медвежие. А дело Петера с невыговариваемой фамилией — такое же историческое, только деревня с другим названием (Косолова, кстати, соседка села Медвежие), да и вампир-герой с другим именем.

Конечно, эти два случая не остались незамеченными, и наступил период, когда весь Запад спорил, существуют ли вампиры на самом деле или это фантазии, основанные на языческой вере. Даже в Париже престижная Сорбонна выступила с заявлением по этому вопросу, осуждая исследователей, потревоживших мертвых. К середине XVIII века императрица Австрии Мария-Терезия приняла решение ввести законы, предотвращающие эксгумацию тел подозреваемых в вампиризме на славянских территориях ее империи, где подобное практиковалось. Ученые умы того времени как только не пытались объяснить феномен вампиризма. Теории о случайных захоронениях (причиной которых являлась каталепсия — болезнь с симптомами смерти), о чуме, даже объясняли вампиризм как социальный феномен (некоторые отмечали, что сообщения о вампирах приходили из тех областей, где римско-католическая церковь и восточное православие боролись между собой за веру людей).

Такая благодатная тема, естественно, притягивала писателей того времени. Джон Полидори (друг Байрона, XVIII), Джеймс Малькольм Раймер (XIX), Шеридан Ле Фэню (о первой женщине-вампире, XIX), Брэм Стокер (XIX). Вот имена некоторых людей, которые развивали, украшали и делали знаменитым образ вампира.

Все знают такое милое существо как Дракула. Рожденный фантазией Брэма Стокера еще в XIX веке, в XXI этот герой так же знаменит. Он соглашается быть героем многих книг-продолжений и ему нравится сниматься в кино про самого себя, любимого! Но шутки в сторону. Роман «Дракула» (1897) стал основоположником эпохи литературы о вампирах, которая продолжается и по сегодняшний день, а сам граф Д определил образ вампира в массовой литературе ХХ века. Теперь в сознании каждого, кто слышит слово вампир, рисуется высокий, элегантный мужчина в стильном черном плаще, желательно, из кожи, с широкой улыбкой из белоснежных зубов, парочка из которых немного подлиннее для удобства протыкания и сосания, и с идеальным маникюром. Сильнейшая харизма только приветствуется.

Но хочу вернуться к моей королеве, к Энн Райс

Черная кожаная одежда. Волнистые волосы до плеч, большие карие глаза, чересчур бледная кожа. Кровь в уголках губ и клыки. Вампир. Лестат. Это — дитя Тьмы. Забудьте про осиновые колы, христианский крест и святую воду. Только солнце и огонь. Человеческие чувства и дилемма между бессмертностью, кровью и жизнью среди смертных, любовью… Граф Д — только пародия. А Акаша, Мариус, Магнус, Арман и Лестат — истина. Истина в фантазиях Энн Райс.

Я просто влюблена в придуманного ею Лестата де Лионкорта, этого восприимчивого, прекрасного, артистичного вампира, который ощущает восторг и интимную близость, когда пьет кровь, и который находит различные способы совладать со своим темным миром и природой убийцы.

Лестат — это уникальная личность, и Райс описала эту уникальность, как женоподобность (гермафродитность), то есть способность мужчины к выражению чувств. Он человек (вампир) сильной воли и действия. Он поднял себя с самых низов, получив лишь минимальное знание от своего создателя-вампира. Он сам научился жить в качестве вампира. Размышления помогли ему абстрагироваться от традиций. Лестат создал свой способ жизни в этом мире, основанный на его собственных правилах. Его сила и нежелание сдаваться являются единственными составляющими его сердца, которые он действительно может определить. В ранней молодости он сталкивается с проблемой необходимости найти свое место в мире в новом, нежеланном для него состоянии существа, жаждущего крови. Ему надо убивать, чтобы выжить. Это считается злом по человеческим нормам. Его развитая этика в сочетании с собственным интересом и определяют выбор — питаться наихудшими представителями человечества и, таким образом, найти некоторые моральные оправдания необходимости поиска пищи.

Лестата просто идеально сыграл Стюард Таунсенд в «Королеве проклятых». Настолько он вжился в роль, настолько прочувствовал своего героя, настолько излучает харизму тайны всего мира…

«Вампирские хроники» Энн Райс — это порядка 20 романов о жизни, рассуждениях и чувствах вампиров.

Мое фанатичное увлечение вампирами привело меня к еще двум мастерам, работающим в этом жанре. Лорел Гамильтон и Брайан Ламли. Первая пишет об Аните Блейк, девушке с потрясающим циничным юмором, которая поднимает мертвых из могилы в полезных целях, в которую влюблены вожак стаи оборотней и король вампиров и которая изредка убивает различных маньяков-психопатов на досуге. А второй придумал некроскопию — способность общаться с мертвыми на уровне мыслей — и ее единственного носителя в мире, Гарри Кифа. Он убивает злых вампиров и мечтает о том дне, когда на земле не останется ни одного Вамфири. Он умеет путешествовать по пространству Мёбиуса, перемещаясь в месте и времени…

…Таким образом, за 25 лет моей охотничьей жизни за ужастиками и кошмарами у меня уже возникают мысли о том, что мне нужен более вместительный шкаф, дабы впихнулись все результаты моих поисков… Ну а жажда-то все не утоляется, не заглушается!..

Выше горы Страха — только небо Ужаса

Я открыла для себя еще одну грань постижения страха и боязни. В конце 90-х посмотрела фильм с простеньким названием «Звонок» (реж. Хидео Наката, по книге Кодзи Судзуки), в главных ролях — японцы. Начала смотреть нехотя… Но, Господи, что же со мной творилось в конце?! Захотелось спрятаться за диван, как в глубоком детстве. Сейчас каждый, наверное, посмотрел американский римейк «Звонка», но уверяю вас — он в подметки не годится первоначальному варианту японцев.

Ведь японцы — это… японцы. Складывается такое впечатление, что они знают все. Если уж снимать драму, так с напряженнейшим сюжетом, если уж снимать ужасы — то так, чтобы было страшно, а не смешно и скучно (как это бывало со мной, когда я смотрела американские кошмары).

Что отличает японские ужасы от всех остальных?

Во-первых, в них условные значения «ожидания», «жестокости», «замкнутых помещений» и других факторов складываются, перемножаются и возводятся в степени. И все это — со свойственной японцам некоторой замедленностью действия, созерцательностью, неторопливостью, лаконизмом и простой.

Во-вторых, это отсутствие (или очень малое количество) сопровождающей музыки. В американских ужасах по крайней мере за минуту до решающего события/действия музыка сообщает: «Сейчас что-то будет! Готовься!!». В японских кошмариках такого нет. Когда я смотрела «Проклятие» (реж. Такаси Шимидзу), все время я была в напряжении, ожидая, что сейчас… нет, сейчас… ага, ну сейчас уж точно… что-то произойдет. А когда я уже и не надеялась, что что-то в этот момент случится, оно и случалось. И я вздрагивала и минуту уговаривала сердце вернуться в нормальный, а не кроличий ритм.

И это есть третье — момент неожиданности доведен до абсолюта. Японцы — мастера по части нагнетания ситуации, так называемого «саспенса». Только постепенно раскрывается страх мистический, лишенный очертаний, бесформенный и беспощадный, потому что не определен объект, который можно, если что, молить о пощаде.

В-четвертых, это следование kwaiden eiga (традиционно японский жанр, легко ложащийся на благодатную почву кино) — история про привидения, которые не могут найти покоя. И самое ужасное, по мнению японцев, это души неуспокоенных детей. Ведь не случайно вал ужастиков, в которых мирных жителей терроризируют духи безвинно убиенных детей, родился именно в Японии, известной своими ортодоксальными нравами и частыми случаями жестокого обращения с детьми. Ведь известно, чем чище и невиннее была его душа, тем ужаснее будет его ярость, тем беспощаднее будет его месть.

В-пятых, японские режиссеры любят играть на одном из основных ингредиентов хорошего фильма ужасов — элементе повседневности. То есть включают в картину опасность и страх, исходящие из предметов, имеющихся у каждого зрителя (например, видеокассета в «Звонке» или сотовый в «Одном пропущенном звонке» режиссера Такаши Миике и «Проклятии»).

В-шестых, это активное использование 25-го кадра для психологической обработки. Обработка — та еще! Проверено на личном опыте, прием действует. И еще одно активное использование одной простой, казалось бы, вещи. Ну кто знал, что при виде парика черного цвета, который аккуратненько так волокут по полу, прикрывая им лицо, можно испытывать животный страх?! Оказывается, можно.

Еще одна деталь: весь секрет жанрового своеобразия свежих японских мистических триллеров — в компактности самих японцев. Маленькие жители Страны восходящего солнца, оказывается, замечательно умещаются в верхних ящиках шкафов, и на медленном вылезании их оттуда строится большая часть саспенса.

И последнее, но не менее важное. Японцы виртуозно владеют игрой под названием «Работа с восприятием». Ужасы пугают не только во время просмотра. Но это вирус продолжительного действия, как разрывная пуля, которая надолго остается с вами, поражая соседние участки мозга. И прелесть его в том, что инфицированный зритель не избавится от него, пока сам не разрулит его изнутри. То есть не проведет глубокую аналитическую работу и не преобразует полученную «жуткую» информацию в информацию «неэмоциональную» либо не приложит гигантских усилий по убеждению себя, что все это выдумки перевернутого с ног на нездоровую голову этноса. Объясню попроще. Еще, по крайней мере, неделю зритель будет бояться ходить ночью, без света, на горшок, а также миниатюрных темноволосых девушек с низко опущенной головой и сотовым телефоном.

Несмотря на все напряжение и страх, которыми насыщены фильмы, для максимального удовольствия лучше смотреть ночью, в темноте, в одиночестве. И это лишь малый шанс познания настоящей силы японских ужасов.

Самый главный мой страх

Японские ужасы — это очередная порция зерна для моего малозасеянного поля сознания, и эта порция пока заглушает мою «жажду еще». Интересно, какие еще живительные глотки я найду в будущем? Остается только предвкушать, искать и бояться… конца источников.

Мария ДЖАЛАЯ.