Продолжение. Начало в №83, 86, 93)

— И вот что ещё позвольте сказать, Михаил Борисович. Политическая обстановка в китайских провинциях очень сложная. С одной стороны, английская и японская агрессии, с другой — поборы и мошенничество собственной китайской администрации. Как следствие, ширятся сепаратистские настроения в Тибете и Синьцзяне. Местные правители не выполняют указаний китайской верховной власти, преследуют лишь свои интересы. Обирают беженцев незаконными налогами и поборами, загоняют в ярмо батраков. При переходе границы в любом направлении тех, у кого нет скота и денег, раздевают донага либо задерживают и как должников отдают в фактическое рабство к богатым людям — тем же кыргызам, получившим китайское подданство. Совсем беззащитны женщины и дети. Негласный запрет на выезд из Китая подкрепляется поркой ослушников, принесением клятвы над зарезанной кобылой. Любой китайский солдат, любой чиновник, байский «джигит» смотрит на переселенцев как на баранов, которых можно стричь и резать. Под нашим давлением, как вы знаете, китайцы отменили налоги на беженцев, но их укрывают от учёта, вывозят в отдалённые уезды.

В наречии ошских узбеков и кашгарских уйгуров Алексей заметил много сходства, и сам мог на равных общаться с местными жителями, выделяясь разве что манерами поведения и европейским костюмом. Это сблизило его с другим переводчиком консульства, коренным кашгарцем по имени Каримжан. Он окончил русскую школу при консульской миссии, читал художественную литературу на русском языке. Жил с родителями, младшим братом и сестрой. Был холост, копил деньги на калым.

Видя интерес Алексея к традициям, обычаям и укладу жизни кашгарцев, Каримжан добровольно вызвался быть провожатым всюду, куда простиралось влечение Алексея. Для начала пошли в дом Каримжана. Он располагался в Старом городе и не очень далеко от российского консульства. Такой же приземистый, неказистый, как и большинство старогородских домов. Всё из глины — саманные стены, плоская крыша, потолок, пол. Две небольшие комнаты — спальные, помещение побольше — что-то вроде гостиной, кухня с чугунной печкой, обеденным столом, полками для посуды и отдельно для лекарских снадобий — баночек с настойками из сушёных лягушек, ящериц и змей.

— Лечимся у знахарей и домашних лекарей, врачей нет, — сказал Каримжан, перехватив удивлённый взгляд Алексея. — Они неграмотные, но знают много хороших заговоров, изречений из Корана. В ходу талисманы от всех болезней, бед и напастей.

— А если, Боже упаси, кто-нибудь оспой заболеет?

— Такие глотают ртуть.

— Помогает?

— Не знаю, я не лекарь.

— Всё от необразованности… никакой медицины у вас нет. Ну, дорогой Каримжан, скажи, как же детей учите?

— Мальчики и девочки сидят отдельно. Учат чтению и письму на родном языке. Главный предмет — Коран. Дети заучивают наизусть арабские тексты, которые и ученики, и сами учителя не понимают. В средних медресе в программу обучения входят мусульманское богословие, арабский язык, арифметика и начала геометрии.

Выдержки

Из дневника драгомана Николаева

20 апреля 1917 года.

«Наконец, добрались до базара. Здесь Каримжану, надо думать, ничто не в новинку. Так и есть. Даже канава, забитая мусором и объедками, не удивляет его. Скученность, беспорядочность в торговых рядах такие же, как на ошском базаре. На прилавках рядом с другим добром огромные стопы лепёшек. Какие-то не очень чистые харчевни, чайханы. Тоже знакомая картина. А проходы меж рядами! Такие узкие, что две двухколёсные арбы точно не разъедутся. Каримжан слушает замечания и вежливо улыбается. Мои рассуждения, похоже, кажутся наивными. Что поделаешь, у нас всё-таки разные культурные рамки. Не сходимся. И базар как какой-то калейдоскоп (видел в Ташкенте эту игрушку). Ошеломляют суета, азарт, разноголосье. Мелькают уличные сцены. Вон едят плов, рядом стригут, бреют клиентов, продают лепёшки, виноград; вон играют в нарды, пьют чай; из кузницы доносятся удары молотов; снимаются мерки для пошива халатов; взад-вперёд шныряют разносчики напитков с лотками на головах; разгоняют прохожих, требуя уступить дорогу, арбакеши и погонщики ишаков. Крики, рёв, заразительный хохот, пение…

— Если есть желание что-то купить, — говорит Каримжан, — надо обязательно прицениться и поторговаться. Но всегда должен быть какой-то предел. Иначе продавец, потеряв интерес, отвернётся от покупателя как от недалёкого, чересчур скупого человека.

Улицы, прилегающие к базару, укрыты от жаркого солнца полотняными тентами и всяким тряпьём, что придаёт им нелепый вид. Всюду лавочки и чайные дома. Перед каждым заведением — маленькие веранды или навесы с лежаками, сидя на которых трудятся ремесленники, а клиенты попивают зелёный чай.

Кашгар издавна был торговым перекрёстком Азии, выставлял на свои прилавки множество товаров из разных стран. Из пределов России через перевалы Суйлок, Торугарт, Бедель, Теректы и Иркештам караваны верблюдов и лошадей доставляют в Кашгар ситцы, сукна, металлическую посуду, хозяйственную утварь, сахар… С другого конца идёт азиатская экзотика: шёлк, хлопок, кожи, ковры, халаты, обувь, кошмы, крашеная кустарная материя — мата, опиум…

— Хотел бы услышать от тебя, дорогой Каримжан, что за народ живет в Кашгаре? — спросил Алексей.

— Ты знаешь, что есть старый и есть новый Кашгар. В новом большинство — китайцы; администрация, военный люд, знать… В старом — сплошь уйгуры, к которым и я принадлежу. Нас презрительно называют сартами, неизвестно за что. Мне категорически не нравится это слово. Да, слово не нравится, но к уйгурам я питаю искреннюю любовь за спокойный нрав, бережное отношение к родителям, уважение к старшим.

— А как приезжие китайцы ведут себя?

— Они считают Кашгар неприветливым местом. Кстати, и европейцы чувствуют себя здесь отрезанными от цивилизации. Кроме того, угнетает непривычный климат. Днём, в летнюю жару температура воздуха становится нестерпимой. Люди не выходят из своих жилищ, пережидая зной в домовых ямах. Ночью температура резко падает, становится так холодно, что можно простудиться.

— Прелести климата я тоже почувствовал на себе. И общее впечатление от города так себе. 16 000 глиняных домишек. И крепостная стена со времён феодализма. Что ещё имеется?

— Ещё есть две главные улицы с потугами на Европу. Гостиный ряд, магазины, рестораны, танцклуб, молельня с цветными изразцами, публичные дома…

— Скажи, Каримжан, прав ли я по части одежды кашгарцев? Она мне не нравится. Длинные, однообразные халаты, унылые и некрасивые. У всех мягкие сапоги, ермолки, шапки. У мужчин сплошь бороды как добавление к одеянию. Разговаривая на важные темы, они их поглаживают — это вроде бы помогает думать. Женщины вольнолюбивы; слава Богу, не закрывают лиц, не чуждаются украшений; добавляют к своему гардеробу шаровары и белые рубашки…

— Что ж, кое в чём, ты, пожалуй, прав. Но и в наши края потихоньку проникает европейская культура».

Из дневника драгомана Николаева

3 мая 1917 года.

«Надо разобраться, что же такое таинственная страна Кашгария, о которой раньше почти ничего не знал. Спасибо Каримжану — помог и в этом предмете.

Кашгария расположена в котловине между предгорьями Куньлуня. Условно эту территорию можно разделить на две части: западная — пустынная, щебнистая, лишённая растительности; восточная — достаточно увлажнённая благодаря стекающим с гор рекам. Многочисленные арыки и лёссовые отложения благотворно влияют на сельскохозяйственные культуры. В оазисах много фруктовых садов, изобилие овощей. На свободных местах — посадки пирамидального тополя, платана и тутовника. Все реки впадают в озеро Лобнор, окружённое внутренней пустыней Такла-Макан.

Оазисы — спасение Кашгарии. Крупнейшие — Хотан, Бай, Аксу, Марал-Башы, Керия. Почва лёссовая. В пустынях — галечный серозём, из растений — полынь, солончаки, чий. Унылое однообразие.

России Кашгар нужен как туркестанский коридор, выход на Восток. Здесь ключи от многих очень важных стран. Продвижение туда начали Россия и Китай, за ними последовала Великобритания. На первых порах соревнование было мирным. Предпринимались путешествия, шло этнополитическое освоение огромных территорий.

Потом пошло жёсткое соперничество.»

Из дневника драгомана Николаева

Июль 1918 года.

«Примером того, как неразумно вела себя старая власть, подступая то с одной, то с другой стороны к смягчению последствий восстания 1916 года, были уже первые, крайне неуклюжие её действия. Заблудились в способах исчисления убытков, подлежащих восстановлению за счёт государства. До восстания хозяйство с жилищем, лошадью, коровой и инвентарём оценивалось в 3 000 рублей, а после стало приравниваться к 300 рублям. На эти деньги нельзя купить даже одну рабочую лошадь. Но чиновники пошли дальше. Ввели порядок, по которому даже на самую мелкую хозяйственную покупку стоимостью 10, 20, 25 рублей нужно было отдельно запрашивать финансирование у властей. Подобная опека, насаждавшаяся якобы из желания помочь крестьянину сберечь деньги (а то он по глупости потратит их Бог знает на что), распыляла средства, не давала возможности производить крупные и нужные покупки.

Непродуманное ассигнование развращало крестьян, отучало от самостоятельности, приучало ходить по канцеляриям за «способствием». А ведь всего лишь было нужно, чтобы крестьянин точно знал, что получит все причитающиеся ему деньги полностью и сразу. Только тогда он купит на восстановление порушенного хозяйства всё, что нужно, и покупка обойдётся дешевле. Впоследствии были внесены поправки в эти глупости. В целях смягчения урона от мятежа было решено выдавать пострадавшему населению разом по 500 рублей отдельно и столько же — на восстановление жилья, а возвращающимся кыргызам — по 100 рублей на каждую кибитку.

Однако угроза повторения событий не исчезла. Возвращающиеся с фронтов вооружённые семиреченские солдаты встречали могилы погибших детей, жён, родственников и порушенное жильё. Их трудно было удержать от гнева и желания отомстить. Снова закипали страсти, дело доходило до кровопролития.

Но остриё возмущения постепенно меняло направление. Кыргызские бедняки — кедеи, видя бесперспективность восстания, отворачивались от байской верхушки, склонялись к мирному труду.»

Там же. Август 1918 года.

«Причины земельного конфликта 1916 года и вытекающие из него задачи точно определил В. Ленин. Он видел их «в ликвидации отношений, созданных между пришлым европейским населением и коренными народами в результате пятидесятилетней империалистической политики российского самодержавия». С присущей ему жёсткой решительностью Ленин требовал отобрать у переселенцев все земли, намеченные для них или самовольно отобранные, оставив участки в размере трудового надела.

В сумятице революционных событий и нежданных бедствий послереволюционная временная власть, к чести её, на деле доказала, что нет более важной задачи, чем всеми силами помочь попавшим в беду кыргызам и русским крестьянам, призывала справедливо решать на основании закона споры между ними.»

Там же. Сентябрь 1918 года.

Галина

«Ох, уж эта вечерняя скука, когда нечем заняться, нет развлечений. Алкоголь под запретом, прогулки в город тоже. Но есть отец. С ним на любую тему интересно говорить. А ещё игра в шахматы, физкультурные занятия… И всё же с некоторых пор другое стало главным. Галина. Был у неё в библиотеке. Красивая и умная, как раньше не замечал? Началось с того, что однажды вечером я вдруг вспомнил, что над спальным этажом консульства есть библиотека, и отправился туда что-нибудь почитать. И там предстала фея лет 20-25. Улыбка, с которой она поглядывала на меня, была приветливой, на миг показалась даже ласковой. Я в силу мужской дурашливости чуть не взлетел к небесам. Но фея остановила новой, дразнящей, чуть насмешливой улыбкой. Я так и не понял, сколько потом ни думал, странную логику этой женской игры. Она захватывает меня всё больше. Прежде не было причины ждать с нетерпением прихода вечера. Теперь она появилась. Я влюбился и не скрываю своих чувств. Галина не отвергает ухаживания, но мало что позволяет. Я рассказал ей о себе, она о себе: папа, мама, младшая сестрёнка — все в России. В Кашгаре оказалась из-за жениха — дипломатического работника. Готовилась выйти замуж, но брак не состоялся из-за измены будущего мужа. Сейчас не знает, где он и что с ним. В консульстве сама уже два года и в каждый думает об отъезде, но всё что-то мешает. Наверное, уедет к лету следующего года, когда откроются проходы в горах.

— А вы, Алексей, надолго здесь? — в свою очередь спросила у меня.

— Приехал по своей воле, а уеду, когда большинство кыргызских беженцев вернётся в родные места. Это наш с отцом общий выбор.

— Знаете, Алексей, я завидую вам и вашему папе. Вы военные люди, знакомы с великими путешественниками и сами совершили замечательное путешествие по горам Центрального Тянь-Шаня. От вас пахнет дымом походных костров.

— Это вы повесили портреты знаменитых путешественников?

— Да, я. А вон на отдельной полке их книги. Можете почитать.

— Почитаю, но вместе с вами, идёт?

День ото дня наши чувства всё больше становятся общими. Мы врастаем друг в друга всеми атомами и клетками тела. Радуга чувств нежными, чистыми красками ослепила нас, едва начавших понимать, какой возвышенной и красивой может быть молодая любовь. Мой пристрастный взгляд с радостью подмечает, как прекрасна и изящна моя возлюбленная, как естественна её грация во всём — во взгляде, в наклоне, повороте головы, в движениях рук, в гибкости стана.»

От автора

Консульство устроило всё, что положено на свадьбе; гости откушали яств, покричали «горько», потанцевали под патефон и разошлись. Галина перешла жить в комнату Алексея, вместе с ним потихоньку обихаживает семейную жизнь.

В одну из ночей, когда плотная тьма придавила Кашгар, на первом этаже консульства раздался звон разбитого стекла. Прибежавший охранник обнаружил осколки оконного стекла и бутылку с керосином. К счастью, жидкость не загорелась, так как бутылка упала на диван и осталась цела.

Гадать, что это было: простое хулиганство или террористический акт? — не приходилось. В консульстве знали точный ответ: террор против красных. Канцелярия дутуна, городская газета и феодальная знать с некоторых пор стали распространять чудовищные измышления о злобных интригах русских дипломатов, призывают изгонять их из лона Аллаха.

Не надеясь на вмешательство властей, консульство приняло собственные охранные меры: организовало поочерёдное дежурство сотрудников.

Ночь, выпавшая Алексею, принесла хороший результат. В ночной тьме появился некто и направился к зданию консульства. Алексей настиг, когда тот доставал гранату из кармана куртки. Выстрел в воздух из револьвера, короткая схватка, помощь подбежавшего охранника, и злоумышленник повержен. В его кармане нашли револьвер.

Кыргызских беженцев поразили ещё две беды — эпидемия тифа и джут — бескормица скота. Массовый падёж его и эпидемия погнали людей прочь от неприветливых кашгарских гор и степей. Возвращение домой стало более организованным и успешным; усилилась консульская поддержка. Непосредственную организацию возвращения бежавших в Китай взяла в свои руки созданная при СНК РСФСР Центральная комиссия по реэвакуации, преобразованная вскоре в Особую комиссию, которой целевым назначением было выделено 100 миллионов рублей.

В сентябре 1919 года советские войска Туркестанского фронта смели белогвардейскую блокаду и восстановили связь с Москвой, благодаря чему помощь кыргызским беженцам стала постоянной и интенсивной.

Но главное, что самостоятельно пробивало себе дорогу, это то, что в народе росло понимание необходимости межнационального сближения. В январе 1918 года в Пишпекском уезде около 400 кибиток соединились с русскими жителями села Юрьевского; в марте того же года 80 русских хозяйств добровольно решили жить вместе с кыргызскими дыйканами. И такие примеры множились с каждым днём.

Последняя страничка дневника. 5 октября 1919 года.

«Внешне всё идёт своим чередом, и по-прежнему у нас много работы. Выполняем её спокойно и методично, без оглядки на события в России. Революция победила, советская власть упрочается повсюду и противодействовать бесполезно. Старая власть прогнила и рухнула. В прежнем виде ничто не сможет удержаться — ни архаичное сословное деление, ни европейский «подправленный» капитализм. А что впереди? Трудно сказать. В одном твёрдо убеждён — нет восстаниям в любом виде, ни в буржуазном, ни в социалистическом, нет и гражданской войне. Наша долгая командировка в Кашгар, по всей видимости, заканчивается. Надеюсь, что и впредь к нам будет лояльное отношение. Но полной уверенности нет. Чувствуется недоверие. Всё-таки царские офицеры. Теперь чуть ли не каждую неделю требуют письменных отчётов по всем вопросам. Можно, конечно, списать это ковыряние на счёт недостаточной компетентности работников Наркоминдела. Но как отнестись к отставке Михаила Борисовича? Формулировка — по состоянию здоровья, а на самом деле — недоверие как к представителю дворянского рода.

Вернулись на Родину беженцы, пора и нам собираться в дорогу. Путь — в Ош, где наш дом, друзья, знакомые люди и привычные традиции. Остались ли они? Радуюсь, что со мной отец и моя ненаглядная Галочка…»

Валентин МЕЛЬНИКОВ.