Кыргызский кинематограф вновь подтверждает высокие художественные качества и международное признание. Фильм «Курманжан датка» Садыка Шер-Нияза, вернувший в наши дни национальному кино статус большого и любимого зрителями искусства, социальная драма «Завещание отца» Бакыта Мукула и Дастана Жапар уулу, «Саякбай. Гомер ХХ века» Эрнеста Абдыжапарова, который вскоре будет представлен на Монреальском кинофестивале, короткометражные фильмы — лауреаты многочисленных киносмотров и многие другие талантливые кинокартины становятся явлением культуры. В том же ряду и новый фильм «Кентавр» Актана Арым Кубата (сценарий написан им совместно с Э. Абдыжапаровым). В Германии и Бельгии он удостоен самых престижных наград, а на международном кинофестивале «Евразия» в Астане получил сразу два приза НЕТПАК и за лучшую режиссуру. Мы беседуем с режиссером, продюсером и актером, народным артистом КР, лауреатом Государственной премии им. Токтогула, академиком Национальной киноакадемии и Европейской академии киноискусств АКТАНОМ АРЫМ КУБАТОМ о феномене современного кыргызского кинематографа, который «говорит» со зрителями всего мира о мире Древнего Востока на языке кино, возникшего на Западе всего 120 лет назад.

В открытом пространстве кинофестиваля

— Как вы, мастер и художник, воспринимаете понятие «Евразия»: оно для вас геополитическое или духовное пространство?

— Это наша история, корни… Попытки объять евразийскую цивилизацию были во многих головах, возьмем, например, выдающегося ученого Николая Гумилева, великого писателя и мыслителя Чингиза Айтматова и, конечно, политиков. Кинематограф здесь сыграл тоже не последнюю роль, так как культуры евразийского континента взаимообщаются через кино. Например, фестиваль «Евразия» был задуман его организаторами — режиссером Сергеем Азимовым и киноведом Гульнарой Абикеевой — как «кочевой». И хотя в итоге он ежегодно проходит в Казахстане, его программы охватывают очень широкое культурное пространство.

— Что вы, двукратный лауреат «Евразии» прошлых лет, чувствовали, когда в очередной раз принимали участие в фестивале?

— Если честно, до последней минуты не подозревал, как сложится судьба «Кентавра». Организаторы даже не намекнули, что мне придется выйти на сцену, и костюм, предназначенный для торжественного момента, так и остался в гостиничном номере. Фильм показали в конкурсной программе первым, а это у нас плохой знак. Неожиданностью стал приз НЕТПАК (крупнейшая профессиональная сеть по продвижению азиатских фильмов. — Е. Л.), а через несколько минут была названа номинация «Лучшая режиссура»…

— Гран-при фестиваля получил фильм казахского режиссера Сабита Курманбекова «Оралман». Несколько слов об этой работе вашего коллеги?

— Нас с Сабитом многое объединяет — оба профессиональные художники, однажды ушедшие в кино. У нас с ним даже в чем-то близка изокультура кадра. И еще я, можно сказать, обязан Сабиту тем, что стал киноартистом. Несколько лет назад мы предложили ему главную роль в фильме «Свет-аке», он не смог тогда сыграть. Я взялся за новую для себя профессию…

Что касается фильма «Оралман» (о возвращении этнических казахов из Афганистана в 1990-е годы. — Е. Л.), он безусловно достойный, недавно получил еще и Гран-при в Иране. Но творческие позиции у нас разные. Считаю это нормальным. Мы задаем вопросы и ищем ответы на волнующие нас проблемы, заблуждаясь и открывая новое по-своему. Фестиваль «Евразия» — как раз пример объединения творческих вкусов и разных культур. Это не только просмотры, встречи, но и дискуссии. Так что если геополитика и экономика Евразии пока нам не очень ясны, то деятели культуры предлагают здесь свое видение.

«Ты — человек!..»

— Окружающие вашего героя зовут Кентавром, а его родное имя почему-то давно забыли…

— Вспомним, что в одних мифах кентавры были жестокими, жадными, в других — мудрыми, дальновидными. Мы и сейчас живем в стране кентавров в лучшем и худшем смыслах данного слова. Во мне образ рождает вопрос: кто мы — люди или звери? Конь — вечный и священный тотем кочевника, а мы пожираем их сотнями, тысячами на тоях, по любому поводу. А ведь раньше лошадей резали только на похоронах, и верный конь уносил своего хозяина в загробный мир. Для меня человек и конь — взаимная реинкарнация. Единственное животное, у которого на глазах от боли и горя выступают слезы, — лошадь.

— К мифологии часто обращался и великий Айтматов, подчеркивая ее гуманистическую основу на примерах эстафеты поколений, связи человека с природой…

— Как правило, возвращаясь из дальней поездки, мы ищем на горизонте родные горы, искрящиеся на солнце серебряным убранством. Из-за нарушения экологии наши вечные ледники — очи Земли, устремленные в космос, скоро исчезнут. Деревья безжалостно вырубаются… Сколько вокруг криминала… Люди во всем мире стали бездумными потребителями, потеряли крылья… В этом смысле мне ближе тенгрианство, где грань между человеком и природой почти не видна.

— Нечто подобное сегодня создано и другими авторами, призрак Кентавра словно бродит по Евразии. К примеру, книга казахского общественного деятеля Имангали Тасмагамбетова «Кентавры Великой степи», роман «Заир» бразильца Пауло Коэльо, который пишет: «В основе религии кочевников лежит идея, что Божество — везде и повсюду, его нельзя изъять из природы». В своем фильме вы, как режиссер, сыгравший к тому же главную роль, затронули сложнейшие темы поиска своей идентичности и веры.

— «Кудайдын аты кєп» — «У Бога много имен», говорят кыргызы. Я, например, хотел бы обратиться в молитве к высшей силе не на арабском, а на родном языке. Это одна из возможностей сохранить язык моих предков. Ведь со своим, особенным менталитетом мы всегда будем интересны для других. А пока религии, как партии, делят нас на электорат… Я, конечно, не против веры, но она должна находить точки соприкосновения с другими религиями. Такой диалог помогает уважать друг друга, избегать конфликтов. Культура и искусство всегда будут нас объединять. В конце концов, все мы — просто земляне.

— Как у Киплинга: «Земля — твое, мой мальчик, достоянье! И более того, ты — человек!»

— С классиками трудно поспорить…

Укрощение Кентавра?

— Приведу еще цитату, на этот раз из романа Апдайка «Кентавр»: «Если взрослый совсем забудет ребенка в себе, он превратится в машину для еды, удовольствия, добывания денег».

— Наш Кентавр сохранил в себе детскость. Он упорно, почти как ребенок, верит в победу добра над злом. У него чистая, в чем-то наивная душа, но его поступки непонятны и вызывают враждебное отношение окружающих, оттого он очень уязвим. Немота самых близких ему людей — супруги и сына — невыносима, ведь родной язык, эне тил, передается из поколения в поколение от матери к ее чаду. Или кадры из фильма «Красное яблоко» с кумирами моего поколения Таттыбюбю Турсунбаевой и Суйменкулом Чокморовым в молельне, которая совсем недавно была сельским домом культуры. В фильме много таких символов…

— Ваши картины «Свет-аке» и «Кентавр» — две трагические истории будто бы одного и того же человека, который старается жить по совести и гибнет от рук односельчан. А выстрел «афганца» в Кентавра — по сути выстрел в наше будущее. Но удивительно: здесь не пессимизм, а высокий катарсис…

— Перед гибелью мой герой оставляет на мосту ящик для кинопленки, с которым как бывший киномеханик никогда не расстается. Это символично: за ним через этот шаткий мост пройдут люди нового поколения, и каждый выберет свой путь — туда или обратно. Миф, который я придумал, витал в воздухе, его лишь надо было высказать: мой герой считает кыргызов потомками тех кентавров и уверен, что Небо наказало его народ за нарушение заветов предков. Это и есть культура, духовность в моем понимании. Добавлю, что смерть Кентавра — лишь физическая. Я верю, что за ней идет другая жизнь, а сохранение души и есть Бог. В финале «Свет-аке» вдруг зажигается лампочка, в сцене выстрела маленький сынишка Кентавра вдруг заговорил. Он кричит «Ата!» так пронзительно, словно в его голосе слышна Вселенная…

В каждом лоскутке — память

— Актан, как вы думаете, почему кыргызское кино — и зрелых авторов, и молодых — имеет такой успех на Востоке и Западе? Может быть, потому, что оно в поисках воплощения не только своей собственной ментальности?

— Мне кажется, наша духовность более универсальная. К тому же мы кинематографичны, что ли. Возьмем наш великий эпос, искусство акынов, песни, обряды — во всем смысловая глубина, народный интеллект и ярчайшая образность, что не могло не отразиться на кино и его иносказательной природе. С другой стороны, кино — будто лоскутное одеяло, кыргызский курак, где в каждом лоскутке — память, символ. И «смонтированы» они гением наших мастеров. У нас лучший кинематограф…

— В 2005 году группа «10+», в которую входили и вы, предложила проект «Кино-2010». Напомним читателям «СК», что тогда снимали слишком мало отечественных фильмов, чтобы, с одной стороны, привлечь зрителя, с другой — стать конкурентными на мировой орбите. Отмечу, что это была не государственная стратегия, а частная инициатива, и она полностью себя оправдала. Что дальше?

— Кино как инструмент самовыражения должен совершенствоваться, и его надо максимально использовать для образования и воспитания, продвижения духовных ценностей. Молодежь сейчас книг почти не читает, телевизор не смотрит, появилась новая фобия — один на один с гаджетом. Поэтому кинематограф должен открываться, дарить зрителям свою красоту, драматизм, духовность. Он — мощное орудие.

— Может ли артхаусный фильм быть коммерчески успешным? Такие прецеденты уже были, взять хотя бы фильмы Болота Шамшиева, Толомуша Океева…

— Коммерция в принципе не должна волновать мастеров, которые делают кино как вид искусства. Конечно, мы стремимся к тому, чтобы наши фильмы смотрело как можно большее число зрителей. Например, «Кентавр» держался у нас в открытом прокате целый месяц. Здесь я вижу важную роль государства, которое в силах поддержать прокат, потому что спрос на такие фильмы есть.

— Актан, мне кажется, что ваш новый фильм стал своеобразным мостом между разными культурами, фильмом-«кентавром», мудрым и поучительным. Благодарю за интервью.

Екатерина ЛУЗАНОВА,
кандидат искусствоведения, заслуженный деятель культуры,
отличник кинематографии КР, профессор.