Наш верный друг — чолпонатинец Олег Нагайка — прислал подборку лирико-исторических виршей и сопроводил все это любопытной преамбулой. Однажды Анна Керн, утверждает Нагайка, попросила  Пушкина перевести на цивильный язык непристойные стихи Баркова Ивана Семеновича, чем ввела поэта в явное смущение. И он записал ей в альбом извинительное  четверостишье, которое наш Олег Нагайка взял эпиграфом  к своему сонету.
И еще один любопытный сюжет, но это уже из  нашей действительности. Мы как-то дали в одном  из своих выпусков стихотворение бишкекчанки Салимы Асанкуловой, которое она посвятила Анне  Ахматовой. Через какое-то время  публикация появилась в Питере, где переводчицей работает дочь Салимы. Девушка, не долго думая, отнесла его в  «Вечернюю газету», и, спустя несколько дней, оно появилось на одной из  страниц популярного в городе на Неве издания.

Олег НАГАЙКА
Не смею вам стихи Баркова
Благопристойно перевесть,
И даже имени такого
Не смею громко произнесть!
А. Пушкин

Барков, как Пушкин, не иссякнет
В народной памяти в веках.
Скорее лебедь уткой крякнет
В неуследимых облаках.
Коль ракурс жизни  неприличен,
Поэт, душой своеобычен,
Познав хмельного чувства плен,
Создаст искусства феномен.
Не надо только лицемерить.
Сказитель, суть облюбовав,
Находит крепкие слова,
Отбросив всякие химеры.
И коль правдивый ты поэт,
Тебе не глянут косо вслед.
* * *
Быть знаменитым некрасиво,
Поскольку я не знаменит.
В почете ходит мерин сивый,
А самолюбие свербит.
Любой сказитель волоокий
Немедля пыжится в пророки.
А тут, как словом ни мудри —
Пускаешь мыльны пузыри.
Никто тебя не замечает.
Ты напускаешь мудрый вид,
Аж переносица болит —
Других болванов привечают.
Так и завянешь в серой мгле,
Как курица на вертеле.

Поэт
Поэт нелеп.
М. Волошин

В духовных предпочтеньях фееричен.
Непредсказуем и категоричен,
И все окрашено оттенком личным.
В душе его, как правило, вертеп.
Силен оригинальностью письма,
Не отказать в достоинствах ума.
Но и в мозгах — такая кутерьма!
Найдешь там мертвых идеалов склеп.
А в жизнь он до наивности влюблен,
Ее мгновеньем каждым упоен.
Он психоэмоционально возбужден,
Поэтому он в обществе нелеп.
Он — обнаженный нерв, раним и звонок,
Душою не стареющий ребенок.
* * *
Великие самокритичны.
Недаром в обществе приличном,
Чтоб заострить его вниманье,
Лютуют в самобичеванье.
Вот тот же Пушкин — «сукин сын»,
«Потомок негров безобразный»,
Но понимаем мы прекрасно,
Что он эпохи исполин.
Есть доля, видимо, лукавства
В подобном взгляде на себя:
Он, самолюбье теребя,
Смеясь воспитывает паству,
Что лик его вполне земной
И никакой он не святой.

Лариса САПЕГО
Спасательный круг
Когда на душе непогода, ненастье,
Когда все немило вокруг,
Уводят меня от унынья, напастей
Стихи — мой спасательный круг.
Порой подступают вплотную болезни,
Но жив во мне творческий дух.
Я знаю: лекарств и пилюлей полезней
Стихи — мой спасательный круг.
Когда на волнах суеты и сомнений
Тону — не поможет и друг,
Но, к счастью, приходит ко мне
вдохновение,
Оно — мой спасательный круг.

Несовместимость
Не говорю, что все забыто.
Не думаю, что все прошло.
Но серой паутиной быта
Романтику вмиг унесло.
Ты говоришь о чем-то «нужном»,
Твои мне речи не ясны.
От слов твоих так тянет стужей,
А мне так хочется весны.
Наш взгляд на мир не совпадает.
Нет общих мыслей и т. п.
Мне практицизма не хватает,
Совсем нет лирики в тебе.

Ольга ПАШКОВА
Венский вальс
Московский дворик старенький,
любимый,
Кусты сирени у открытого окна,
И Венский  вальс звучит душевно, мило.
Живет здесь девочка хорошая моя.
Весна цвела сиреневыми брызгами,
Я зайчиков пускал тебе
в промытое окно,
Ты выбегала в платьице холстинковом…
Как было все это давно!
Давно? Недавно?!
Все уж запорошило.
Была война, молох, тяжесть потерь.
И на дорогах затерялись
Моя любовь, лица друзей.
Ушли друзья, идут печальным строем
Мальчишки недожившие мои…
И Венский вальс звучит
прощальным стоном
Как тризна, память, молодости дни.

Салима АСАНКУЛОВА
* * *
Как обольстителен порок,
И как занудна добродетель,
И опыт старших нам не впрок,
И мы стремительно навстречу
Ошибкам собственным летим,
Взмываем, падаем и плачем,
А отдышавшись, снова скачем
По кочкам ветреной судьбы:
Нам кажется на этот раз,
И «небо» будет, и «алмаз»,
И лишь потом, в конце пути,
О днях ушедших мы грустим
И понимаем наконец,
В чем жизни нашей был венец…
* * *
Любимцы богов и публики
Уходят из жизни рано,
Их кто-то избавляет от участи
Быть дряхлым, немощным, старым.
Любимцы богов и  публики —
Герои скандальной рубрики
Живут от души, взахлеб,
Приводя в изумленье народ.
Любимцы богов и публики
Не прячут в заначках тугрики,
Бонвиваны и донжуаны,
У них зачастую пустые карманы.
Любимцы публики и богов
Не любят лишних, выспренних слов,
Они милы и просты в общении,
В них искра божья,
в этом нет сомнения.
* * *
Проморгала тебя, проворонила,
Угадать не сумела тогда,
Что тебя — такого нежного и робкого —
Посылала сама судьба.
Ты краснел, пожимая мне руку,
Был неловок, танцуя со мной,
Мне шептали, смеясь, подруги,
Что ты — пришелец с планеты
иной.
Ты любил говорить о звездах
И о жизни в мирах иных,
Мне же ближе была жизни проза,
А ты в обыденность так и не вник.
Ты витал в заоблачных сферах,
Романтичный мечтатель мой,
И в житейских мелких проблемах
Быть нелепо беспомощным мог.
И никто не хотел без смеха
О союзе с тобой говорить,
Все твердили — такое бремя
На себя может дура взвалить.
Как всегда, нежданно-негаданно,
В нашу жизнь вмешалась судьба:
В безопасную, дальнюю гавань
От людской, обывательской травли
Твоя мама тебя увезла.
Я храню тебя в памяти бережно,
О тебе вспоминаю радостно,
О тебе вспоминаю с нежностью,
Ты ведь был в моей жизни,
правда, же?!
* * *
Ресторан ночной,
как кабак портовый,
Заполняется шумно народцем
фартовым,
Деньги обманные жгут карманы!
Где расшвырять их,
как не в ресторане.
Бесшумно услужливы официанты,
Стол завален — жри — не хочу,
Тут тебе и ананас вихратый,
Тут тебе и шампанское в поту.
За роскошным столом главный
мошенник
Оглядывает зал хозяйским глазом,
И то, что у него прорва денег,
Ясно всем и каждому сразу.
А рядом девушка — принцесса Греза,
Топырит пальчики, окровавленные
лаком,
Он оглядывает и ее хозяйским глазом,
Он до женщин красивых лаком.
Оркестр наяривает блатные мелодии,
Братва подпевает пока вполголоса,
Ждут разгара полночной оргии,
От которой встанут дыбом волосы.
Ждут, когда девчонка, опьянев,
заплачет,
Размазывая краски по мокрому лицу,
Потом, вдруг вскочив, на столе
запляшет,
Давя каблуками ананас и икру.
Вдруг всех обует страсть к раздеванью,
Официанты  увидят бесплатный
стриптиз,
Были  б глаза у стен ресторана,
От стыда в изумленьи опустили
б их вниз.
Как мелки душонки, как узок мирок,
Как убого и низко воображение,
Если непристойный ресторанный
пирок  —
Это пик их животного
наслаждения!
* * *
Я в черной бездне одиночества,
И этой бездне нет конца,
Сбылось проклятое пророчество:
Мир стал пустыней без тебя.
Теперь одна  по нашей улице
Брожу, гонимая тоской,
Мне не с кем словом перекинуться,
Ведь рядом нет тебя со мной.

Ведущий рубрики Вилор АКЧУРИН.