«И сама не знаю, почему я так долго живу? Никто в нашей семье так долго не жил», — рассуждает Пелагея Александровна Федянина, рассматривая свои руки — худые, жилистые, с тонкими длинными пальцами, покореженными и согнутыми в суставах. Сколько этими руками сделано внутривенных, внутримышечных вливаний, сколько ран перевязано… — никто не считал. Сейчас Пелагея Александровна сама прикована к постели: перелом тазобедренного сустава, от которого в таком возрасте, увы, никто не застрахован, лишил ее возможности выходить в тенистый дворик под окнами четырехэтажного, советской застройки, дома в Городке строителей. Этот район на восточной окраине Бишкека как олицетворение основательности прежних градостроителей и людей, которые заселяли возводимые ими дома. В палисадниках под окнами растут все цветы, которыми богата в пору осени бишкекская земля, — от роз и астр до гвоздик и ноготков. Теперь каждый гость в квартирке Пелагеи Александровны — как та радость, которую дарили ей эти цветы. 93-летней бабушке сложно излагать пережитое последовательно, хронологически — нить воспоминаний обрывается, даты, события, имена сливаются и ускользают… «Все в голове перемешалось» — как признается она сама. Но если попросить спеть, Пелагея Александровна тут же встрепенется, лицо помолодеет, куда-то денется обычная хрипотца — голос как будто распрямится, — и польются одна за другой песни: и патриотические, на которых росло ее поколение, и озорные частушки, и классика 40-х…

     …Детство Пелагеи Кутыревой прошло в Завьяловском районе Алтайского края. Село Глубокое, где она родилась и выросла, было старинным русским поселением, основанным еще в 1760 г. бежавшими от военной службы отцом и сыном Заковряшиными (в деревне то место, где они жили, до сих пор называется углом Заковряшиных). Отец и мать работали в колхозе: Александр Васильевич — на ферме телятником, Соломея Акимовна — в пекарне. Семья была большая: шесть сестер и два брата. Пелагея (Полюшка, как ласково называла ее мама), шла четвертая по счету после брата Алеши.
В начале 1930-х годов семью постигнет большое несчастье: Александр Васильевич, переделав за день много работы в телятнике, сильно вспотеет, простынет и уже не встанет на ноги. Умирая, он соберет детей и накажет, чтобы слушались мать. Младшему в семье тогда исполнился год. Как раз в стране   разразился страшный голод. Тесто в пекарне месили вручную в больших корытах. Соломея возвращалась с работы, не чувствуя от усталости ни рук, ни ног. А дома дети криком кричат: «Мама, есть хотим!» Это одно из самых тяжелых воспоминаний Пелагеи Александровны. «Матери приходилось вдвойне тяжело, — говорит она, — и работать, и видеть нас голодными». Отваривали и толкли вместе с кожурой картошку. Мать просила не выплевывать кожурку — мол, полезная. Иногда ей удавалось принести с работы горбушку хлеба за пазухой.
Потом полегчало — появилась мука. В пекарне стали выпекать пышные белые буханки. Но на вкус они были горькие, потому что пшеница росла вперемешку с полынью.
Что еще вспоминается из тех лет? Конечно, песни. Их не вытравили из памяти ни война, ни наслоения лет. Поля выводила в школьном хоре ясно и заливисто, с абсолютной верой в то, о чем пела:

Много славных девчат
в коллективе,
А ведь влюбишься только
в одну!
Можно быть комсомольцем
ретивым
И вздыхать всю весну
на Луну!
Как же так: на Луну,
И вздыхать всю весну?
Почему, растолкуйте
вы мне?
Потому что у нас
Каждый молод сейчас
В нашей юной, прекрасной
стране!

     Это из популярной тогда песни Матвея Блантера.
     Поля мечтала стать учительницей, но подружки после 7 класса подались в школу ясельных сестер,  находившуюся в г. Камень-на-Оби, и она поступила туда же за компанию с ними. Шел 1937 год. Школа ясельных сестер за два года учебы преподала полный курс общеобразовательных предметов и медицинских дисциплин, включая патологию, фармакологию, внутренние, хирургические, гинекологические, глазные болезни, охрану материнства и детства. Пелагею направили работать на станцию Бурла, тоже находившуюся на Алтае, только в другом районе. Шла эпидемия трахомы, кроме Поли, в здравпункте станции Бурла трудился всего один специалист — Аня, которая должна была бороться с этой эпидемией. Ее должность так и называлась — трахомная сестра. Вскоре Поле поручили принять аптеку и изготавливать лекарства. Она испугалась: «Вдруг ошибусь в дозировке», и уговорила Аню вместе уехать в Рудный Алтай — городок Лениногорск, где жили сестра Ася и мамин брат. Однако на новом месте у девушек везде спрашивали трудовую книжку, которая осталась в Бурле. Аня махнула рукой и уехала к матери, Поля продолжала пытать счастья и добилась-таки: ее приняли патронажной сестрой в лениногорскую больницу.      Ася работала в кинотеатре билетершей, на третий сеанс можно было пройти без билетов, и Поля, когда выдавалось время, отправлялась смотреть бесплатно фильмы.
     …Тот день, когда пришла повестка из военкомата — явиться на сборный пункт с ложкой, чашкой и сменой белья, она хорошо запомнила, потому что как раз вернулась с сеанса, где показывали фильм про войну. …Смены одежды у нее не имелось, поэтому она сразу поспешила на речку и выстирала то, что на ней было, чтобы высохло до заката солнца. Наутро успела забежать в больницу предупредить, чтобы не ждали, оттуда — на сборный пункт. Потом был поезд, Западный фронт… Первые два года на этом участке шли тяжелейшие сражения, наши войска отступали, попадали в окружение, несли огромные потери. «Впереди шли машины, подбирали наших погибших, а следом мы, медсестры, — рассказывает Пелагея Александровна. — На боку — полевая сумка, в ней бинты для перевязки и сухой паек. Идешь по полю боя, смотришь, кто шевелится: если солдатик раненый, но может передвигаться, обнимешь его и ведешь к ближайшему медпункту. Если лежит, переносишь на плащ-палатку и тащишь по грязи, снегу… Были случаи, когда раненые постарше возрастом, видя, как надрываюсь, просили: «Брось, дочка…» А как бросишь? Ведь живой».
     Дни, ночи, месяцы слились в беспросветную полосу. Лицо ни одного из вынесенных с поля боя солдат не осталось в памяти.      «Некогда было перекинуться с кем-либо словом, — говорит Пелагея Александровна, — кто ты, откуда… — мы не интересовались, одно было в голове: лишь бы спасти».
В сухпаек входили галеты и кусочек суховяленой или копченой рыбы. Вынесешь раненых, присядешь, где придется, и перекусишь. На вопрос, почему в сухпаек включали соленую рыбу, ведь после нее хочется пить, Пелагея Александровна объясняет: «Зато не так хочется есть».
Действительно, перед самым началом войны Постановлением Совнаркома СССР и ЦК ВКП (б) норма мяса в красноармейском суточном довольствии была уменьшена, а доля рыбы (воблы, соленой сельди или рыбного филе) увеличена. И таковым довольствие оставалось до конца войны.
…Поля и не заметила, как пуля или осколок прошила ей ногу, и только когда завела в медпункт очередного раненого, кто-то из врачей обратил внимание на набухший кровью кирзовый сапог. Так она оказалась в госпитале. Женщина-хирург, осмотрев ногу, сказала, что надо ее удалять. Другой хирург (Пелагея Александровна благодарит ее всю жизнь) не позволила, сказав, что спасет. И действительно ведь спасла.
Поправившись, Поля уже работала в лазарете. Там оказывалась первая помощь. Из всех лекарств имелись только четыре: аспирин, анальгин, стрептоцид и сульфамидин, т.е. обезболивающие, жаропонижающие и антимикробные. И тех всю войну не хватало.
Лекарства давали раненому в виде порошка, при этом медсестра должна была дождаться, чтобы он запил его водой. Это делалось для того, чтобы исключить симуляцию — ведь таблетку можно было положить под язык, а потом выплюнуть. Ставилась задача: скорее поставить человека на ноги, и — на фронт. Существовала строгая отчетность: бумажки от порошков сдавали. На вопрос, многие ли умирали, Пелагея Александровна отвечает: «Нет, мы спасали всех, и раненые старались, цеплялись изо всех сил за жизнь».
      … 9 мая 1945 года светило яркое солнце. Поля возвращалась с ночного дежурства в госпитале и вдруг услышала: «Война закончилась!» Все бросились обнимать друг друга. Потом Полю перебросили на Дальний Восток, где началась война с Японией.      Там определили в состав полевого передвижного госпиталя. Далее последовал приказ грузиться на баржу вместе с машиной, где находились медикаменты, носилки и оборудование, необходимое для передвижного госпиталя. Вопросы задавать не полагалось, куда плывут, никто не знал. Когда вышли на том берегу, Поля по непривычному запаху поняла, что находится на чужой земле. Это был остров Итуруп — самый крупный в Курильской гряде. А пахла, оказывается, саза курильская — бамбук, которым заросли склоны всех окрестных гор. Несколько дней шли ливни, реки и болота разлились, дороги размыло. Машина то и дело буксовала, и приходилось ее толкать. Наконец, добрались до какого-то сарая. Командование приказало располагаться на ночлег. Зашли, сели на  мокрую солому, погрызли галеты, отогрелись. А когда наутро проснулись, то увидели, что солома мокрая не от дождя, а от крови. Выяснилось, что незадолго до этого в сарай зашла передохнуть группа наших бойцов, возвращавшихся после лечения в свою часть, и их перерезала кинжалами японская диверсионная группа.
     Со своим будущим мужем — Терентием Тимофеевичем Федяниным — Поля встретилась на Курилах. Он был капитаном саперного батальона, находился в лазарете на лечении. Девушка обратила на него внимание в столовой, где помогала разносить раненым еду. «Что ты ковыряешься, не ешь!», — не выдержала, увидев, что он не торопится расправиться с кашей.
…Через некоторое время они встретятся вновь — Терентий разыщет ее и признается, что специально тянул время в столовой, чтобы рассмотреть ее. Потом предложит выйти за него замуж, а Поля ответит со свойственной ей прямотой: «Родится ребенок — что ж я его в шинель заверну? Война закончится, там посмотрим». Они поженились вскоре после того, как победили Японию и во Второй мировой войне была поставлена точка. Полю к тому времени демобилизовали, а инженеру-фортификатору Терентию Федянину, награжденному орденом Красной Звезды, предстояло служить еще четыре долгих года. Через год там же, на Итурупе, который после победы стал советским, родится сын Володя. Затем Терентия перебросят на Западную Украину, и он будет строить во Львове крупный стадион с бомбоубежищем. В 1956 г. офицер попадет под первое хрущевское сокращение Вооруженных сил и, получив на руки 7 тысяч рублей подъемных, отправится с семьей в Токмок, где, построив себе мазанки, жили две его сестры. На новом месте купят на подъемные дом с садом. Терентий Тихонович на работу уже не пойдет, потому что, прокладывая на фронте переправы через реки и болота, и позже, строя сложные инженерные сооружения, он простудит легкие и это будет сказываться всю последующую жизнь. Пелагея устроится в токмокскую больницу и будет работать сначала рядовой медсестрой, потом старшей, затем главной. В память о тех годах у нее остался знак «Победителя социалистического соревнования». Терентий умрет рано. Пелагея будет продолжать работать вплоть до 70 лет. Потом ее заберет в Бишкек сын Владимир.
…Из большой семьи Кутыревых, кроме Поли, на войну мобилизуют Асю и Алешу. Ася будет обеспечивать связью сражающихся солдат и их семьи, Алеша, успевший до войны поработать трактористом, погибнет в 1942-м под Ленинградом. Пелагея Александровна долго хранила одну из его весточек с фронта. «Поля, как живешь? — писал он, — как твое здоровье? Скоро, наверное, закончим войну…» Брат торопил события и очень хотел дожить до Победы. Но до нее оставалось еще долгих три года…

Ничего святого

     Пелагея Александровна не заброшена, не забыта: о ней заботится единственный сын, навещает внучка, постоянно печется соседка Сабира — очень внимательный,    добросовестный человек, с которой они раньше любили вместе посидеть на скамейке под окнами, подышать воздухом. Тем не менее с бабушкой приключилась беда, которая нередко случается с людьми ее поколения, выстоявшими войну, поднявшими из руин страну, а теперь доверчивыми, как дети, и полагающими, что все вокруг такие же порядочные, как и они сами.
… Восемь лет назад накануне Дня Победы в дверь Пелагеи Александровны позвонил молодой человек, сказав, что он сотрудник райсобеса, принес праздничное пособие. Она впустила его, парень протянул 100 сомов со словами, что нужно вернуть 50 сомов сдачи. Женщина поспешила в другую комнату, где хранила свои сбережения, и вернулась со сдачей. Пришелец, пожаловавшись на жару, попросил воды, а когда выпил и ушел, то хозяйка обнаружила, что все деньги, которые она понемногу откладывала от пенсии — примерно 5 тысяч сомов — исчезли.
Через год парень явился вновь, сказав, что из райсобеса. И снова, поверив, Пелагея Александровна впустила. Мужчина прямиком направился в следующую комнату. В этот момент женщина вспомнила его и воскликнула вслед: «Там уже ничего нет!» Вернувшись, отморозок еще пошарил в навесном шкафчике в зале и, не обнаружив ничего, кроме мелочи на хлеб, удалился. На этом его охота не прекратилась. Года три назад он позвонил по телефону и заявил: «Милиция задержала грабителя, я знаю его семью — она живет в Кара-Балте, готов прийти и дать ее адрес, чтобы вы могли потребовать назад свои деньги…» Однако Пелагея Александровна к тому времени была уже ученая — сказала, что живет уже не одна, и при ней всегда сиделка.

Кифаят АСКЕРОВА.
Фото из семейного альбома П. А. Федяниной. Все снимки отпечатаны на плотной, хорошего качества
американской фотобумаге, которая использовалась в аэросъемках.