О том, что посол по особым поручениям советника министра иностранных дел Батыркан Эсенканович Сыргабаев — художник, я узнала совершенно случайно: заглянула минувшей осенью, накануне 70-летия МИДа, в министерство и увидела на стенах экспозицию его картин, посвященную юбилею ведомства. Как выяснилось, выставил он свои работы всего во второй раз за всю жизнь: первая выставка состоялась в начале 80-х годов, когда вступал в Союз архитекторов СССР — это было обязательным условием приема в союз. Когда мы с ним встретились для интервью, картины были уже сняты со стен МИДа и упакованы для отправки в Ош, где в полпредстве планировался третий показ. Выставляться в музеях стоит денег, да и никогда не стремился к этому мой герой. На вопрос, кто он по профессии — художник, архитектор или дипломат, Батыркан Эсенканович отвечает: «Нет, я не художник, я архитектор. Но душа больше лежит к дипломатии». Тогда что в его жизни рисунок? Это отдых, говорит он.

В самом деле душа отдыхает, когда созерцаешь на его картинах архитектурные мотивы старой Москвы, улицы Венеции, скаты крыш и колоколенки дощатых церквей, свезенных со всей Украины в музей деревянной архитектуры в Пирогово, что под Киевом, или виды Андреевского спуска — легенды старого Киева, где снимался «Адъютант Его Превосходительства» и куда Батыркан, будучи студентом Киевского инженерно-строительного института, по заданию преподавателя отправлялся вместе с сокурсниками запечатлевать натуру. Они учились схватывать глазом четкость линий и передавать их карандашом.

…Талант рисовать передался Батыркану, видать, от бабушки. Она была творческим человеком: играла на комузе, придумывала узоры для ширдаков и кийизов — соседки приходили к ней за советом, и она выводила для них эскизы карандашом на бумаге или мелом на кошме. Батыркан рисовал с детства: в школе участвовал в конкурсах, с первых классов выпускал стенгазету, одной из первых его серьезных работ стал выведенный на листке в клетку дом на территории погранотряда в Гульче, где их семье выделили квартиру. До этого мальчишка в основном перерисовывал изображения, например портрет Ленина. Когда он окончил школу, отец посоветовал ехать учиться куда-нибудь поближе к центру большой советской страны — подальше от коррупции. И сын выбрал Киевский инженерно-строительный институт. После его окончания почти двадцать лет работал в «Кыргызпромпроекте», пик его карьеры в архитектуре пришелся на период развала СССР: началось сокращение кадров. Батыркану, как руководителю, то и дело приходилось подписывать приказы об увольнениях, и он не выдержал, по его выражению, роли узурпатора, предпочел уйти торговать на рынок. Однако вскоре друг предложил пойти работать в МИД. В течение трех недель Батыркан проходил собеседование в кабинетах внешнеполитического ведомства, в результате был принят 3-м секретарем. Засел за английский, потом изучил турецкий.

…Он сам не заметил, как карандаш и чернильная авторучка стали его постоянными спутниками. Географию его дипломатической службы можно увидеть в рисунках, запечатлевших уголки Европы, Ирана, Пакистана, почти всех республик СНГ. На одной из картин — православный монастырь, возведенный на гигантской глыбе метеорита. Это часть греческого города Метеоры, куда однажды на майские каникулы специально отправился Батыркан, наслышанный об истории поселения, собственно и названного в честь упавшего здесь в прежние века космического тела. Уму непостижимо, как удавалось монахам подниматься и строить на такой высоте, а ведь возводили и обживались. Некоторые из монастырей действуют и по сей день: подальше от грехов, поближе к Богу….

«Главное — вначале запечатлеть на бумаге контуры и запомнить цвета, чтобы передать их акварелью», — говорит Батыркан. Предпочитает акварель: она требует риска, зато позволяет передать прозрачность и нежность красок. Любимая тема — старые дворики. Жаль, что они исчезают и все города становятся похожими друг на друга. «Я не люблю стекло и бетон, — признается Батыркан, — от них веет холодом. Хотя, как архитекторы, мы стремились к лаконизму». Когда он работал в посольстве Кыргызстана в России, снимал жилье в Замоскворечье. Хозяйка квартиры была коренной москвичкой, в свободные часы Батыркан отправлялся пешком по подсказанным ею адресам на Садовое кольцо, внутри которого находятся старые кварталы, и рисовал. «Придешь, — вспоминает он, — присядешь на скамейку, осмотришься, и вдруг часть двора, постройка, поворот улицы как выстрелят: нарисуй меня…»

Так родились картины Неглинки, Варварки, Малой Ордынки, так углядел он старинную церковь в глубине двора на Остоженке — напротив Белорусского вокзала.

С каждым рисунком связана история, колорит и окружающую обстановку которой он может вспомнить до деталей. К примеру, когда рисовал улицу в Венеции, то две итальянки сидели на балконе и пили красное вино.

…Находясь в Нью-Йорке, как-то гулял по улице, снимал своим «ФЭДом» современные небоскребы и вдруг, увлеченный потоком людей, оказался в японском дворике: причудливые деревья с искривленными стволами, камни, водопад, деревянная беседка, радушная хозяйка, продающая чай, кофе и пирожные. Медная табличка у входа в сад гласила: участок не продается и не передается. Как выяснилось, сад основал много лет назад один японец: он приехал в Америку на заработки и, тоскуя по Родине, создал напоминающий о ней уголок. Потомки, продолжая его традицию, берегут садик. Батыркан присел в беседке, с удивлением обнаружив, что пол в ней подогревается снизу, и через несколько минут японский дворик перенесся на листочек бумаги.

У Батыркана есть мечта: обязательно нарисовать дворик своего детства и написать о нем рассказы. Его детство и юность прошли в Оше. Отец работал в обкоме партии, и их семья жила в так называемом обкомовском доме на пересечении улиц Ленина и Училищной. Об этом уголке южного города, оставшемся далеко за волнами жизни, Батыркан Эсенканович может рассказывать часами. Восьмиквартирный двухэтажный обкомовский дом стоял во дворе, обрамленном одноэтажными постройками. Здесь жили люди разных национальностей: кыргызы, узбеки, русские, татары. Атмосфера была удивительная: позитивная, сближавшая всех. Стояли 60-е годы, космонавты только начали летать. Участник войны дядя Витя играл на гармошке, вся детвора собиралась вокруг, а его жена тетя Валя, смотревшая телевизор, выглядывала в окошко и торжественно объявляла о полете очередного космонавта. Две немки, в свое время переселенные из Поволжья и почему-то одинокие, вечерами пели советские песни военных и послевоенных лет. Начальник облГАИ, тоже живший в этом дворе, ездил на мотоцикле и катал на нем детвору. У него было пять или шесть детей, и все дочери. Когда рождалась очередная дочка, весь двор успокаивал его: «Зато придет время, получишь много калыма». Потом отца перевели секретарем райкома партии Алайского района, и семья переехала в Гульчу, где мама научилась у жен офицеров погранотряда готовить борщи, котлеты и другие европейские блюда. Однако Батыркан всегда приезжал в Ош на каникулы. Тогда Ак-Буура еще не была перегорожена бетонными дамбами. Мальчишки надували автомобильные камеры и спускались на них в старую часть города, где находился базар. Подлетали к прилавкам и хватали кто виноград, кто — лепешку или яблоки. Торговцы-узбеки старались уберечь товар от набегов. Только спустя годы Батыркан понял, почему. Нет, они не жалели для мальчишек продуктов: время стояло послевоенное, не очень сытое, но люди были добрые. Просто продавцы старались сохранить красоту тщательно собранных горок. Ведь, например, виноград у узбеков не принято клевать: его обрывают кистями от грозди.

Среди рисунков Батыркана Эсенкановича есть два самых дорогих, названных им «Старые ворота». Они изображают вход на главный базар в Оше. А история их создания такова. Шел как-то Батыркан на рынок, увидел каменную арку, остановился и нарисовал ее на пустом бумажном пакете, в которые тогда торговцы складывали фрукты на базарах. На обратном пути присел, впечатленный видом ворот с другой стороны, и изобразил их уже на полном пакете.

И еще есть у него желание: пройтись однажды весной с рюкзаком за спиной по старым дворикам Бишкека и запечатлеть их. В его собрании рисунков есть виды многих городов мира, но Бишкека там нет. Были несколько созданных в прежние годы, но он раздарил их друзьям, когда подарки в магазинах были не по карману. А старых, еще хранящих колорит Фрунзе уголков в городе становится все меньше и меньше: исчезают под пятой бетонных одноликих гигантов. Надо спешить.

Кифаят АСКЕРОВА.

Фото Нины ГОРШКОВОЙ.