Main Menu

Париж… Твоя стихия — жизнь

     (Окончание. Начало в № 74)

Лестница вывела нас к небольшой площади. Здесь было оживленно, работали сувенирные лавки, рестораны, кафе — некоторые из них назывались «бистро». Легенда гласит, что этим словом парижане обязаны русским казакам. Когда они в 1814 году вошли в Париж, то требовали немедленного обслуживания, подгоняя владельцев ресторанов: «Быстро! Быстро!»
1     Мы пошли дальше и метров через двести оказались на вершине холма. Прямо перед нами возвышалась белоснежная базилика Сакре-кёр. Воздвигнутая в 1913 году в память жертв франко-прусской войны 1870 года, она выдержана в романо-византийском стиле, вошедшем в моду в конце XIX века. Базилика не только величественна, но и очень красива — особенно хороша она, если смотреть в ясную погоду, стоя внизу, у подножия Монмартра, когда все ее пять куполов и 85-метровая колокольня оттеняются голубизной неба и зеленью окружающих садов.
Привлеченные звуками органа, мы вместе с другими прихожанами вошли в храм с бокового притвора. Месса только что началась, и мы решили послушать ее. Внутри базилики было тихо, прохладно, звучал только голос немолодого  священника. Месса шла по традиционной схеме, поэтому, даже не владея в должной степени французским языком, почти всё было понятно.
Выйдя из церкви, прошли на открытую площадку с бельведером, расположенную чуть ниже базилики. Здесь было полно людей. Кто-то, стоя у парапета, любовался видом на лежащий внизу Париж, кто-то фотографировал, но большинство туристов слушали выступления арфиста, услаждавшего слух собравшихся изысканным звучанием своего инструмента. Это было так необычно: видеть за арфой мужчину — ведь на арфе, как правило, играют женщины. Вспомнились слова моего консерваторского преподавателя по инструментовке, рассказывавшего, что раньше на арфе играли мужчины. Репертуар у арфиста был салонный — красивые инструментальные пьесы в духе Штрауса и Крайслера. Слушать их на свежем воздухе, любуясь видами французской столицы, было приятно.
Во второй половине дня погода изменилась, небо потемнело, похоже, будет дождь. Но не сидеть же дома! Сын предлагает посетить Латинский квартал, мы — не против. В общем, берем зонты, и в путь. Латинский квартал находится на левой стороне Сены. Свое название он получил из-за того, что в былые времена преподавание в находящемся здесь университете — знаменитой Сорбонне — велось на латыни. Впрочем, кроме Сорбонны, были и другие высшие учебные заведения, в которых, помимо обучения студентов, велась серьезная научная работа. Именно по этой причине Моруа назвал Латинский квартал мозгом Парижа.
Кстати, среди студентов парижских вузов были и киргизстанцы. Путь в Сорбонну своим землякам «проложила» известный в республике телекомментатор и философ Джамбы Джусубалиева. После окончания философского факультета МГУ она поступила в Сорбонну и проучилась в университете семь лет (1990-1997), окончив его по двум магистерским специальностям (индийская философия, буддизм). Три года спустя Джусубалиева была назначена первым секретарем посольства Кыргызстана в Швейцарии (Женева), а потом еще проработала там два года в качестве аккредитованного журналиста при ОНН.

Встреча с “Джокондой”

     Утро для меня начинается с похода в булочную. По просьбе сына я иду туда за круассанами. В семь часов утра на улицах города, кроме редких прохожих, никого нет. Путь до торговой точки недалек — каких-нибудь метров сто, не более. Захожу в булочную и сразу попадаю в царство божественных ароматов — пахнет свежей выпечкой, ванилью, кофе, лимоном, миндалем и прочими столь же приятными и возбуждающими аппетит запахами. На подносах лежат горы только что испеченной снеди — круассаны, бриоши, булочки, пирожные… И всё это изобилие не только приятно пахнет, но и красиво с эстетической точки зрения.
Завтракаем рано, потому что сегодня идем в Лувр, и чем раньше мы туда придем, тем больше вероятность, что мы зайдем в музей в числе первых посетителей, когда в залах будет еще не слишком много посетителей. В девять часов мы уже были во дворе музея, у пирамиды, где выстроилась зигзагообразная очередь размером не меньше, чем у Эйфелевой башни. Но продвигалась она заметно быстрее, так что не прошло и часа, как мы оказались у билетной кассы в зале под пирамидой.
Первое, что я хотел увидеть в Лувре,  — это скульптуру Ники Самофракийской, о существовании которой узнал еще в юности, читая роман Ремарка «Триумфальная арка». Не знаю почему, но тот фрагмент романа произвел на меня большое впечатление.
И вот скульптура передо мной. Однако меня постигло разочарование: она не  произвела на меня ожидаемого впечатления. Ника не «надвигалась» на меня — ее нижнюю часть закрывала многоязычная толпа, да и освещение было явно недостаточным. Жаль! Когда-то Ника стояла на острове Самофракия в честь победы родосского флота. Залитая яркими лучами южного солнца, она далеко была видна с моря.
Возле Ники мы разделились: Виталий, который уже бывал в    Лувре, пошел смотреть экспозиции, находящиеся в северном крыле музея, мы же с женой  прямиком направились в залы итальянского Ренессанса. Они располагались в южном крыле, выходившем на набережную Сены. Множество картин было выставлено в Большой галерее, своей формой и размером напоминавшей «золотое» фойе в Гранд-Опера. Здесь не так многолюдно, что создает благоприятную обстановку для осмотра живописных полотен, а их тут предостаточно. И каких! Картины кисти Леонардо, Рафаэля, Веронезе, Караваджо, Тинторетто, Карраччи… Среди них «Мадонна в скалах» Леонардо да Винчи, «Мадонна с младенцем» Рафаэля, «Гадалка» Караваджо, громадное полотно Веронезе «Брак в Кане», цикл картин «Подвиги Геракла» Гвидо Рени.
В соседнем зале экспонировалось главное сокровище музея — «Джоконда» («Мона Лиза») Леонардо. Картина защищена пуленепробиваемым стеклом и находится за барьером. Около нее всегда полно народа, но многие, похоже, приходят сюда не ради того, чтобы насладиться шедевром мировой живописи, постоять у картины, попытаться понять, в чем же ее прелесть и художественная ценность, а просто, чтобы сказать потом: «Я видел (-ла) «Джоконду». Вот и сейчас несколько девушек, едва взглянув на полотно, пощелкали своими аппаратами и двинули дальше.
Собрание Лувра огромно, и, чтобы даже бегло осмотреть его, нужна, наверное, не одна неделя (только в залах, не считая запасников, выставлено 400 тысяч экспонатов). Мы же располагали лишь несколькими часами. Поэтому пришлось ограничиться десятком залов, среди которых нас особо поразил греческий, где мы имели возможность увидеть признанные шедевры античного искусства, такие как Венера (Афродита) Милосская, Артемида, Кариатиды, фрагменты фресок Парфенона и др.
Теперь наш путь лежал в торговый район города, где мы собирались сделать кое-какие покупки. Безусловно, гораздо лучше было бы остаться до конца дня в Лувре или сходить в музей «Орсе», но шопинг тоже нужное дело, да и как же так: побывать в Париже и не привезти ничего на память об этом сказочном городе? В общем, район, в который привел нас сын, представлял собой тихую и спокойную торговую улицу, застроенную невысокими домами, и своим обликом скорее напоминавшую улочку провинциального городка, чем столичную. Мы выбрали хорошее время — середину дня, когда большинство людей обедают или предаются послеобеденному отдыху. И самое главное — наконец-то в Париже установилась солнечная погода.
Улица представляла собой непрерывную цепь магазинов и магазинчиков, внешне чем-то напоминая миланскую виа Наполеоне, но уступая ей в роскоши, — большинство торговых точек здесь было рассчитано на средний класс, хотя были и бутики. Ходить всем вместе было неудобно, поэтому мы решили разделиться, договорившись через какое-то время встретиться на ближайшем перекрестке.
В условленный час появился Виталий, но нашей мамы нигде не было видно. Мы подождали какое-то время, а потом сын попросил меня постоять на улице, а сам зашел в один из магазинов. Мне надо было бы никуда не ходить, но от волнения не мог устоять на месте и стал заглядывать в ближайшие магазины, в надежде там встретить Галину. В конце концов я не выдержал и, увидев Виталика, забил тревогу: «Мама пропала — надо ее срочно искать». В общем, я остался на перекрестке, а сын начал методично обследовать один магазин за другим.        Наконец мама нашлась. Оказывается, она тоже запаниковала и не раз выходила на улицу, но тщетно. По-видимому, когда Галя выглядывала на улицу, я, наоборот, заходил в какой-нибудь магазин. Всё кончилось как в американском кино — хэппи эндом: Виталик подарил маме красивую сумку, после чего мы отправились в ближайший ресторан обедать.
Последний вечер в Париже мы решили посвятить прогулке по Елисейским Полям и набережной Сены, начав ее с площади Шарля де Голля, или, как ее раньше называли, площади Звезды (Пляс д’Этуаль). Мы уже видели ее во время прогулок в экскурсионном автобусе и были поражены блеском и грандиозностью этого архитектурного ансамбля. Площадь была круглой, и от нее во все стороны, словно лучи звезды, расходились улицы, самыми главными из которых были проспект Великой Армии и как бы его продолжение — авеню Елисейские Поля, или Шанз-Элизе.  В центре площади возвышалась импозантная арка, воздвигнутая в 1836 году  в честь военных побед Наполеона.
Нашли время и на прогулку по Елисейским Полям. Уже совсем стемнело, и повсюду зажгись огни. Елисейские Поля — одновременно и парадный проспект, и бульвар. Эта роскошная улица прекрасна в любое время года, особенно весной. Трудно даже поверить, что некогда здесь были болота. Но болота осушили и, согласно проекту того же Ленотра, в 1667 году здесь был проложен проспект, вначале получивший название Гран-Кур, а с 1709 года — Елисейские Поля. В эпоху Второй империи Поля стали своеобразным салоном Парижа, излюбленным местом встреч и жилым районом наиболее влиятельных лиц города. Ныне Шанз-Элизе является самой дорогой улицей в Европе и пятой в мире.
Подошли и к мосту Александра III — одному из самых элегантных и красивых мостов Парижа. Он был заложен в ознаменование франко-русского союза императором Николаем II в 1896 году и возведён за четыре года. Названный в честь отца Николая — императора Александра III, он открылся накануне Всемирной выставки 1900 года. Нас поразила великолепная декоративная отделка моста с его       изящными колоннами и фонарями, с фигурами крылатых коней, нимф и ангелов. Как и Дворец Гарнье, и находящийся здесь рядом дворец Гран-Пале, мост был не только смелым по тем временам инженерным сооружением, но и блестящим образцом броского и яркого стиля боз-ар. С моста открывался потрясающий вид на ночной город с морем огней вокруг и самым ярким пятном на фоне темного неба — залитой светом десятков прожекторов Эйфелевой башней.
Париж оставил неизгладимый след в наших сердцах. Он никого не может оставить равнодушным, не очаровать. Его полюбили миллионы людей из всех уголков земного шара. Город на Сене воспели в своих стихах сотни поэтов, в том числе русских — А. Белый, С. Черный, И. Бунин, В. Иванов, О. Мандельштам, М. Волошин, В. Ходасевич и другие. Очаровал Париж и Валерия Брюсова:

Я полюбил твой мир, как сон,
многообразный
И вечно дышащий,
мучительно живой…
Твоя стихия — жизнь, лишь
в ней твои соблазны,
Ты на меня дохнул —
и я навеки твой.

     Так чем же так завораживал Париж русских литераторов? На этот вопрос можно ответить словами Николая Васильевича Гоголя: «…Париж, это вечное волнующееся жерло, водомет, мечущий искры новостей, просвещенья, мод, изысканного вкуса и мелких, но сильных законов, от которых не властны оторваться и сами порицатели их, мастерство, художество и всякий талант, скрытый в невиданных углах Европы». Эти строки были написаны более ста пятидесяти лет назад, но они остаются во многом актуальными и в наши дни.

А. КУЗНЕЦОВ.






Добавить комментарий