90 лет тому назад, 9 мая 1924 года, в семье красавицы-армянки Ашхен Налбандян и мужественного грузина Шалвы Окуджавы родился мальчик, названный воинственным именем Булат. Говорят, имя определяет судьбу человека. Воевать этому мальчику пришлось, когда он достиг 17 лет и ушёл добровольцем на поля Великой Отечественной. Но имя его стало знаменитым отнюдь не в связи с грохотом орудий, а с миром муз.
Дорогие читатели уже, наверное, догадались, что наша речь идёт о Булате Шалвовиче Окуджаве, одном из провозвестников “оттепели”, замечательном поэте и прозаике, основоположнике жанра авторской песни, человеке, чей проникающий в душу голос стал символом многих поколений советских интеллигентов.
С годами становится всё сложнее отыскать людей, знакомых с Окуджавой не только по его книгам и песням. Но в Бишкеке есть такой человек. Это профессор медицины, он же поэт, бард Анэс Гургенович Зарифьян, которому доводилось не только лично общаться с великим Булатом, но и быть в числе тех, кто провожал его в последний путь на Ваганьково.
Об этих печальных днях в записных книжках А. Зарифьяна остались стихи, которые мы выносим на нашу страницу.
Читаем.

Если есть еще позднее слово, пусть замолвят его обо мне.

Парижский госпиталь «Перси»
Отнял того, кто на Руси
Был врачевателем сердец1.
Поэт-мудрец, поэт-певец,
Печальный рыцарь, гордый бард,
Чей милосердный  миокард
Так ощущал чужую боль,
Что не завидовать изволь,
А преклониться и понять,
Что больше некому принять
Проблемы наши на себя,
Что больше некому, любя,
Жалея и прощая всех,
Эпоху выплакать сквозь смех.

* * *

Прощай, Москва, душа твоя
всегда-всегда пребудет с нами!

Чёрта с два  горем нас удивишь!
Жизнь — монетка, а Смерть многолика.
«Не пускайте поэта в Париж!» —
Восклицала в сердцах Вероника.
Только вряд ли, друзья, господа,
Уберечь кто сумеет Поэта.
Ведь Поэт своенравен всегда —
Даже в очень преклонные лета.

Мог ли свой он предвидеть конец?
В чём причина-то: возраст? простуда?
Долетел до Парижа певец —
Злая весть прилетела оттуда:
Инфлуэнцу в пути подхватил
Да и канул в смертельную стужу.
Сам себя он в Париж отпустил,
А Париж отпустил его Душу.

Что же ты, Вероника, молчишь,
Не поёшь над усопшим вагантом?
Слава Богу, он отбыл в Париж
Не изгоем и не эмигрантом,
Не от наших кабальных проблем
Передышки ища за границей.
Он и умер в Париже затем,
Чтоб навеки в Москву возвратиться.

* * *

Но я — московский муравей,
и нет покоя мне…

О гений смешанных кровей,
Творивший русский стих!
Московский вечный муравей,
Как странно ты затих!
Молчишь, друзьями окружён,
Вернувшись на Арбат.
Так отстранён, так отрешён,
Ни в чем не виноват!

Что ж, муравей, своим трудом,
Отстаивая честь,
Ты строил Нравственности дом.
Достроил ли? — Бог весть!
Всё уверял, что мир хорош,
Всё согревал людей,
Неся труднейшую из нош —
Груз Совести своей.

На ясный свет твоей души,
На хриплый тенорок
Стекались люди-мураши.
Сколь многим ты помог!
А вот теперь стоим, скорбя, —
Времён прервалась нить.
Нет, лишь Великий мог себя
Вслух с муравьём сравнить!

* * *

Как вожделенно жаждет век
нащупать брешь у нас в цепочке.
Возьмёмся за руки, друзья,
возьмёмся за руки, друзья,
чтоб не пропасть поодиночке.

В тот день прощанья,
День седьмой от мига смерти,
Арбат плыл тихою рекой,
Уж вы поверьте.
С утра направились сюда,
К центральной точке,
Те, кто считал себя всегда
В его цепочке.

Смирясь  с единою бедой
(Роднее стали),
Цепочкой мы,  а не толпой
Стояли, ждали,
Когда Арбат, а не Монмартр
В сие поверит,
Когда Вахтанговский театр
Откроет двери.

Под моросящий  летний дождь
Сбредались пары.
Там, за дверьми, лежал не вождь,
А друг наш старый,
Кто быть кумиром не хотел,
Презрев и стойло, —
Достойно жил, достойно пел,
Ушёл достойно!

На этих песнях ты да я
Росли, взрослели.
«Возьмёмся за руки, друзья!» —
Ночами пели.
А он витал, даруя Свет,
Над всей цепочкой.
Но сам, как истинный Поэт,
Был одиночкой.

Недаром в скорбные часы
В проходах узких
Не видел я ни звёзд попсы,
Ни новых русских.
На старомодный романтизм
Теперь не ставят.
Нахальство, пошлость и цинизм
Толпою правят.
Черны, как тучи воронья,
Они нависли.
Возьмёмся за руки, друзья,
Хотя бы в мыслях!
Он взял последний свой рубеж,
Но должно помнить:
Никто не сможет эту брешь
Собой заполнить.

* * *

Нас осталось мало:

                         мы да наша боль.

Вокруг могилы не было толпы.
Сюда пришли друзья, а не рабы,
Поклонники, а вовсе не фанаты —
Чтоб поклониться памяти Булата
И бросить на прощанье горсть земли.
…Отходную уже произнесли,
Отпели на грузинском и на русском.
И дождь прошёл, и на погосте узком
Табличка появилась — так скромна.
Речами запоздалыми страна
Поэта, к счастью, не обременила.
Всё сдержанно и благородно было:
Без истерии, без излишних слёз.

Я возложил на холм
шесть красных роз —
От всех от нас, далёких азиатов,
Которым дорог был огонь Булатов,
Его неповторимый светлый Дар.

Молчали все: потерянный Гайдар,
Аксёнов, Вознесенский, Вероника…
Ни гомона, ни возгласа, ни крика.
Усопший показное не любил.

Лишь летний дождь могилу окропил,
Оплакав антикварного поэта.
И — разбрелись все,не найдя ответа:
Что будет завтра?
Как мы без него?

Но продолжалось жизни торжество
В обрывках фраз,
рассеянных улыбках.

Вот Белла, проплывающая зыбко,
Остановилась — сборник надписать.
Кто завернул к Высоцкому опять,
Кто задержался близ могилы Влада1.

Потерь не счесть!
Теперь и без Булата
Остались мы, Москва, его Арбат.
Покойся с миром, Иоанн-Булат…

* * *

Ах, Арбат, мой Арбат,
ты — моё призвание…

* * *

Часовые любви
на Волхонке стоят,
Часовые любви
на Неглинной не спят.

Лишь умер — зазвучали речи:
Как Лучшего увековечить?
Музей ли организовать,
А может, улицу назвать
Его фамилией кавказской?
Отметить бронзовою маской
Дома, в которых жил и пел…
Но кто бы подсказать сумел,
Где улица, простите, эта,
Достойная чела поэта?
Волхонка? Сретенка?Арбат,
Им обессмертенный стократ?
Его Смоленская дорога?
Подобных мест в Москве так много,
Что выбрать просто невозможно!
И переулочек Безбожный,
Что Протопоповский теперь,
Достоин этого,  поверь;
И неохватность Кольцевой,
И широта Тверской-Ямской,
Неглинная, Охотный ряд…
Московский муравей Булат
На то имеет все права.
Ведь Окуджава — вся Москва!

• Булат Окуджава скончался 12 июня 1997 г. в госпитале «Перси» под Парижем, куда он выехал на гастроли.
• Прощание с Булатом Шалвовичем происходило 18 июня в Москве на любимом им Арбате, в зале Вахтанговского театра.
• На Ваганьковском кладбище нашёл свой покой и популярный телеведущий Влад Листьев, подло убитый какими-то мерзавцами в марте 1995 года.

Ведущий рубрики Вилор АКЧУРИН.