В выставочном зале в Дубовом парке открылась персональная выставка 83-летнего живописца, члена Союза художников Салима Асанова. Экспозицию под девизом «Мир тебе, Кыргызстан!» автор посвятил третьей годовщине памяти жертв трагедии на юге страны в июне 2010-го…

Сколько себя помню, всю жизнь, когда отвечала на вопрос: «А кто твой отец?» именно этой фразой, мне казалось, что я говорю: «Мой папа волшебник». Такой обычно была реакция у людей. Они вскидывали от удивления брови, уточняли фамилию и не сомневались, что я тоже наверняка прекрасно рисую.

Но, увы, природа на мне не просто отдохнула (как говорят в таких случаях), а буквально выспалась… Таланта художника лично во мне не обнаружилось, и, кроме нелепого профиля собаки, я не умею рисовать ничего.

Ни мама, ни отец никогда не давили на нас (своих пятерых детей). Им было важнее, чтобы мы нашли свою  дорогу в жизни. Признаюсь честно,  для меня особого  волшебства в круглосуточной работе отца не было никакого. Папа служил творчеству буквально день и ночь, отдавая всего себя живописи. Мой отец  Салим АСАНОВ свою дорогу мастера выстрадал, уплатив по всем счетам, которые предъявляла ему жизнь, отданная служению искусству…

Мое золотое детство   

«Золотым» оно было, потому что родители нас любили. Что до меня, то папа особенно выделял меня. Может, мне так казалось, но я росла папиной дочкой. В какой-то момент, помню, испытывала неподдельную жалость ко всем детям на свете, потому что самый лучший родитель достался мне. Такие у меня, пятилетней, были мысли. Отец повсюду таскал меня с собой: на работу, в Союз и Фонд художников, в мастерскую, которую построил своими руками, в горы, когда писал пейзажи с натуры, в какие-то дальние села, на пастбища. Но самым замечательным в этой дружбе папы и дочки было то, что отец всегда и очень терпеливо отвечал на все мои: «А почему?», «А зачем?». Не помню, чтобы он хоть раз отмахнулся от моего назойливого любопытства… Вот это обстоятельство и было предметом моего безмерного сочувствия ко всем остальным малышам. Мне казалось, что больше ни у кого на свете нет такого умного папы, который всё знает.

Только позже я поняла, что он возил меня с собой, потому что оставить дома младшую дочь было не с кем. Детей к тому времени в семье уже было четверо, старшие учились, а мама работала с утра до позднего вечера. Впрочем, как и

отец. Не помню, чтобы он возвращался домой из своей мастерской раньше восьми-девяти вечера.

Для меня лично уроком на всю жизнь остался тот факт, что отец, создавая свои картины, никогда не ждал какого-то мифического вдохновения. Он просто работал! И оно (это самое вдохновение), похоже, крадучись осторожно пробиралось и присаживалось рядом с ним на старый диванчик сталинских времен. Этот неуловимый капризный щеголь по имени Вдохновение скоро сам, едва дыша, чтобы не помешать, увлекался процессом творческого поиска, которым был  поглощен отец, работая над очередным холстом…

Когда папа работал в мастерской, я иногда просила у него краски. Но буквально через полчаса мне становилось скучно, потому что ничего толкового из этого не получалось, я теряла интерес к своей «живописи». А отец мог часами вглядываться в натянутый холст, то и дело внося в уже вполне законченную (как мне казалось) картину какие-то одному ему понятные мазки, поправки, уточнения. Я никогда не понимала, что там не так. В этом смысле, да, живопись для меня осталась если не волшебством, то полным таинством…

Но зато мать-природа не выдержала и подарила-таки художественный дар его внукам. Например, моему племяннику. Рома стал дипломированным архитектором, а еще раньше проявил талант утонченного рисовальщика. Да и моя дочь Алиса еще подростком неожиданно для меня стала проявлять трепетный интерес к изобразительному искусству. Иной раз и сейчас она берет в руки карандаш, краски и рисует вдохновенно, позабыв обо всем. И неплохо выходит…

Любовь с первого взгляда

Да и могло ли быть иначе… Папа, по его рассказам, женился довольно поздно. Во всяком случае, по меркам того времени — ему было 24 года. Он шутит, что считал себя тогда «уже женатым на искусстве», а  живопись ведь дама очень эгоистичная. Но однажды он увидел мою маму и влюбился. Она была юной (маме Джамиле еще не исполнилось и 18 лет) и очень красивой. Но  главным  ее достоинством было то, что она была тонко чувствующим, мудрым и понимающим человеком.

Мамы нет на этом свете уже семь лет. И мне кажется, сейчас отец прекрасно понимает, что она была не просто любящей и внимательной женой и матерью его замечательных детей. Джамиля была его Музой, а еще подругой, опорой и поддержкой.

Конечно, мама не была экспертом в живописи, но она всегда могла по достоинству оценить удачи в творчестве живописца Асанова. И ее мягкая, тонкая и добрая похвала, замечание, сказанное деликатно и к месту, были всегда крайне важны для отца. Это было видно.

Но главное, мама всегда прикрывала его тыл. Без этого художник Салим Асанов не был бы таким, каким он стал. Это ведь так важно — воспитать детей, каждый из которых состоялся в жизни. Мало ли примеров творческих людей, чьи дети, оставшись без заботы всегда занятых родителей, просто пропадали, спивались, чувствуя себя ненужными, брошенными. В нашей семье этого не случилось во многом благодаря маме. Это она была душой семьи, это она берегла домашний очаг, куда отцу было приятно вернуться вечером после мучительных творческих поисков. Это моя любимая мама умела находить слова поддержки и для мужа, и для каждого из пятерых детей, хотя ее жизнь легкой и беззаботной точно не назовешь…

Когда-то у меня с мамой был такой разговор: она призналась, что жить с человеком, до такой степени поглощенным творчеством, конечно, непросто. Но она горда тем, что отец вложил в нас, своих детей, главное – преданность выбранному пути и здоровую одержимость, целеустремленность. «В каждом из моих детей есть упорство. И это у вас от отца!» — призналась мне мама.

Не от мира сего

Непросто было построить семью (многодетную!) с живописцем Салимом Асановым еще и потому, что художник, как ни крути, — человек не от мира сего. Папа был всегда в этом смысле бродячим художником, сродни дервишу. Он работал в своей маленькой уютной мастерской, заполненной запахами масляных красок и растворителей, но до тех пор, пока было над чем «колдовать» с кистью в руке. Потом его неумолимо несло в дорогу.

Я бывала с ним в пеших походах в поисках этюдов по земле кыргызской еще школьницей. Меня поражало, как отец, прибывая на джайлоо или в какое-нибудь далекое село, запросто находил приют. Мало того, нас встречали как долгожданных гостей. Бывало, улучив момент, я украдкой спрашивала отца: «Что это за люди? Почему они так к нам относятся? Это наши родственники?» — «Никакие они не родственники», — коротко и односложно отвечал папа. «Ты их давно знаешь?» — «Нет, мы только что познакомились…», — как правило, звучало в ответ.

Отец не просто может расположить к себе, люди чувствуют его неподдельный и доброжелательный интерес к их жизни, незатейливому быту, его глубокое уважение и любовь к своему народу. К народу, который его взрастил и который он чувствует и понимает до самых глубин своей души. Да и старый этюдник за спиной, кирзовые сапоги и загорелое лицо являются, видимо, лучшей рекомендацией для простых сельчан. Человек, который забрался так далеко, чтобы запечатлеть красоту родных гор, чистых бурлящих рек и цветущих садов, просто не мог не вызывать у них почтения. Такой одержимый человек заслуживает самого теплого госте-

приимства…

Закалка на всю жизнь

Детство Салима Асанова было нелегким. Он рано лишился родителей, а родственники, у которых он потом рос, относились к нему, как к бесплатной рабочей силе и лишнему рту в семье. Как отец часто признается, из своего детства он помнит, что постоянно не высыпался, так как работал по хозяйству наравне со взрослыми и хронически недоедал. Папа обычно смеется: «Художник должен быть голодным», буквально трактуя эту поговорку.

Тем не менее эта суровая сиротская закалка научила его терпеливо переносить тяготы жизни, не бояться никакой работы и всегда активно двигаться, а еще, пожалуй, быть скромным и неприхотливым и в быту, и в еде. Ну дервиш, одним словом! Зато сегодня, в свои 83, он выглядит отлично! Бодр, энергичен и свеж на зависть ровесникам…

Понятно, что приемная семья не одобряла увлеченности сироты рисованием, их раздражало это праздное времяпре-

провождение. Отец покинул опостылевший дом, едва ему исполнилось 16. Ушел, как он сам выражается, «с голым задом». Причем в буквальном смысле — единственные штаны сироты протерлись от старости так, что ляжки сверкали всем на обозрение.

Юноше пришлось пойти на хитрость, чтобы приемная семья отпустила его из дома, где у него были нескончаемые обязанности по хозяйству. С помощью знакомых он справил себе документы, и крепкого парня с удовольствием взяли учеником на сахароперерабатывающий комбинат в Токмоке. Время было послевоенное. Предприятию требовалась свежая рабочая сила, и на возраст тогда особо никто не смотрел. Завод же отправил Салима на годичные курсы в ФЗУ (фабрично-заводское училище).

Учиться, вспоминает отец, ему очень нравилось. Любознательный парень был на хорошем счету у своих учителей, некоторое время спустя ему предложили на заводе продолжить обучение. Он согласился, но тут к молодому человеку предъявил свои права военкомат.

Однако «зуд» таланта не отпускал его нигде, как он помнит. Как выразился один папин коллега, тоже художник: «Талант – дело такое: он будет мучить тебя всю жизнь, пока ты его не реализуешь!». Магия живописи завораживала отца. Жил одно время в Токмоке художник-самоучка Кудайберген Мамбетов. Все свободное время отец старался быть рядом. Он как загипнотизированный смотрел, как тот писал копии с портретов маслом. Салим просил его хоть разок дать попробовать и ему, но мэтр только отгонял парня.

Через некоторое время художник собрался куда-то переезжать и с барского плеча пожаловал Салиму тюбики с почти выжатыми до предела красками. «Этот подарок сделал меня тогда самым счастливым человеком на свете», — смеясь, вспоминает отец.

«Академии» и академики С. Асанова

«Не везло мне как-то с учебой…» — с горечью говорит папа. Свои первые пробы он отнес в секцию живописи в Дом народного творчества, что находился в центре Фрунзе. Был такой замечательный человек Николай Трофимович Бодров. Его-то и считает отец своим первым крестным отцом в живописи. Н. Бодров очень помог освоить первые шаги и многому научил целеустремленного ученика. А в один судьбоносный день направил С. Асанова, вложив ему под мышку пачку первых работ, в Союз художников Киргизии. Тот, страшно робея, переступил порог авторитетной творческой организации, где его встретили Гапар Айтиев и Сабырбек Акылбеков. Теперь это, конечно, признанные мэтры кыргызского изобразительного искусства, а тогда они были еще молодыми.

«Разложил я со страхом свои «картонки» (так папа называет свои работы), и вдруг после долгой паузы, прозвучало: «Слушай! Да у него есть свое лицо!». Это сказал Гапар Айтиев. «Да-да! И искренность!» — согласился Акылбеков.

Они сразу же предложили молодому дарованию немедленно поступать учиться, узнав, что у него нет профессионального образования. Но отцу пришлось отказаться от столь заманчивого предложения. К тому времени у него уже была семья, трое детей. Жена находилась в декретном отпуске с маленькой дочкой.

Единственное, от чего папа никогда не отказывался, – это постоянное творчество. Живопись раз и навсегда стала частью его жизни, такой же неотъемлемой, как воздух. Папа вспоминает, как, работая на заводе, он приходил обедать домой, брал с собой этюдник и все теплое время года, пока позволял дневной свет, шел после смены у станка в поле, что раскинулось за заводом «Киргизмаш». Там он писал, писал и писал с натуры, оттачивая руку.

«Я учился у природы, у самой жизни», — говорит он, когда его спрашивают о том, как он создает столь реалистичные пейзажи. Да, отец так и не получил диплом художника, но талант и  упорство сделали невозможное. По признанию папы, он благодарен всем, кто дал ему путевку в мир таинственный и прекрасный — искусство живописи. С подачи Г. Атиева и С. Акылбекова он все же стал со временем работать не у станка, а в Фонде художников: выполнять заказы, писать картины, участвовать в выставках.

Он самыми теплыми словами вспоминает еще одного своего учителя – Семена Афанасьевича Чуйкова. Долгое время их знакомство было шапочным, но однажды Салим сам пошел к Чуйкову домой познакомиться. Вскоре тот пришел к папе в мастерскую вместе с женой, тоже художницей Е. Малининой. Чета выразила свое восхищение, но Семен Афанасьевич буквально вспылил, когда услышал, что отца не принимают в Союз художников, потому что у него нет диплома. «Разве диплом пишет живопись?! Искусство создает человек, а не диплом!».

С. Чуйков посвятил папу во многие хитрости изобразительного мастерства. Они бывали вместе на этюдах, встречались, общались. Семен Афанасьевич на деле показал, как работают законы живописи. Именно он дал представление о той самой теории изобразительного искусства, которую отец не смог получить в специальном учебном заведении. А потом он сам многое постигал, читал, изучал. Папа говорит: «Я всегда учился и не уставал учиться у каждого, кто мог меня «зацепить» своим мастерством. Я и сейчас продолжаю познавать искусство, хотя девятый десяток уже вроде разменял…».

Признание своих дипломированных коллег папа получил, когда ему исполнилось уже 60 лет! Надо понимать, что в советские годы стать членом творческого союза без специального образования было явлением почти аномальным. Во всей огромной стране СССР таких людей набралось бы не больше семи человек, наверное… А я почему-то хорошо помню реакцию своего старшего брата Калена на это долгожданное событие: «Ну, ата, ты даешь… Ты все-таки добился своего!».

Кто-то сказал, что никакие жизненные преграды не способны устоять перед натиском тихого упорства. Для меня лично жизнь отца, да и мамы, которую я считаю его полноправной соратницей, — это как раз образец такой целеустремленности, когда уместно вспомнить: чудеса в жизни происходят, но для этого надо упорно работать… В этом для меня весь секрет волшебства жизни, и его мне открыл папа.

Когда Союз художников предложил отцу провести творческую выставку, он сначала отказался. Но тут начались смутные события на Иссык-Куле, а потом и на юге. И он не выдержал: «Если мне и хочется что-то сказать землякам, соотечественникам всем своим опытом жизни и работы, то только одно: «Берегите нашу прекрасную, добрую, щедрую землю. У нас нет другой родины! Сохраните мир и согласие. Вы только посмотрите, как очарователен наш Кыргызстан!».