А какое юбилейное событие да без разговоров за жизнь и родимую профессию! Вот и решил вспомнить занятные, забавные и просто интересные истории, случившиеся за годы моей работы в газете. Журналистику называют второй древнейшей профессией, да и вообще за нашей профессией укрепилось немало различных эпитетов. И не все к нам порой достаточно уважительны, приятны и обожаемы. Например, журналистов называют бумагомарателями, щелкопёрами, случается, и журналюгами. Не удивительно, что поговорок, речевых клише и ироничных толкований на предмет нашей «восхитительной и проклятой» профессии существует больше, чем о какой-либо иной. Вот только некоторые из них.

Журналистика — это вино истории, выпитое лично; никогда не верь газетам и зеркалам; настоящим репортёрам не дают задания, их спускают с цепи; вложи свою голову в телевизор и думай, что стал умней; журналистика — это литература на бегу; окно в мир можно закрыть газетой. И всё же для тех, кто выбрал профессией служение «Слову», журналистика — это звучит гордо. А теперь приведу одно научное определение журналистики, которое дала преподаватель родного журфака, доктор филологии, почётный профессор МГУ Виктория Васильевна Учёнова: «Журналистика — это относительно устойчивая система выразительных средств воспроизведения освоенной журналистом действительности». Кстати, Виктория Васильевна приезжала к нам в редакцию по заданию газеты «Правда», целую неделю изучала и наблюдала жизнь редакционного коллектива, и мы возили её на Иссык-Куль. Ну а теперь о том, что самому довелось увидеть и запомнить в стремительном журналистском бытие.

В столице шли гастроли Хакасского областного драмтеатра имени М. Лермонтова. Показывали шекспировского «Гамлета». В одной из сцен актёр, игравший Клавдия и произносивший монолог, вдруг делает резкий жест рукой, с которой у него слетает на пол не то перстень, не то камешек из него, в общем, что-то со стуком катится по сцене. Действие продолжается, актёры произносят свой текст, и только Клавдий, словно отрешённый, молча и внимательно смотрит на пол, разыскивая глазами свою потерю, видимо, это всё же драгоценный камень и, судя по угрюмой озабоченности актёра, отнюдь не дешёвый.

Я в командировке на пастбищах Кенес-Анархая (местность в Казахстане, где наша республика их арендовала, и там выпасали овец из хозяйств восточной части Чуйской области). С нами вместе (тогда так практиковалось) прибыли артисты агитбригады и писатели: поэт-фронтовик Т. Байзаков и прозаик, также прошедший войну, Т. Орокчиев. На ночлег нас определили в местную гостиницу, где на всех постояльцев была одна большая комната отдыха. Уже под утро мне очень захотелось пить, а ведро с водой находилось в коридоре, куда надо было идти, минуя койки остальных спящих. Брюки я решил не надевать и пошагал к двери в коридор в трусах и майке. Когда вернулся к своей кровати, то не спавший Байзаков, балагур и острослов, вдруг меня окликнул:

— Что, парень, тоже в Оше был?

— Да, как вы узнали?

— По трусам, я такие там тоже купил.

Мы оба рассмеялись. Я действительно перед поездкой в Кенес-Анархай был в командировке в Оше и купил там красные в белый горошек трусы местной швейной фабрики.

В Джалал-Абаде (в советские годы) вдоль трассы, ведущей в аэропорт, висел плакат со словами: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Слово «сказка» с двумя буквами «с» в начале и середине слова. Там же в одном СМУ на стене в бухгалтерии висел большой портрет В. Ленина, а вплотную под ним табличка со словами «Главный бухгалтер».

Во Фрунзе с официальным визитом прилетел президент Мозамбика Самора Машел, в это время в Токмоке на лётных курсах учился его сын. Три дня в столице были проблемы с транспортом, в центре города попросту перекрывали улицы, попасть туда из других жилых районов можно было лишь пешим ходом, поэтому опаздывающие на работу люди, как водится, ругались, и в редакции звонки недовольных граждан раздавались целый день. В основном звонки приходились на телефон отдела писем, и звонивший народ возмущался такой перестраховкой. Трубку всё время брала учётчик писем и заявлений Нина Парамонова. Конечно, бепрерывные звонки ей порядком поднадоели, и когда один из гневных горожан в разговоре с ней посетовал, что, мол, нам из-за такого важного гостя теперь на работу на вертолёте летать, то Нина моментально среагировала и сказала в ответ: «Диктуйте адрес, сейчас же высылаем вертолёт».

Идём со знакомым на концерт югославской эстрады во Дворец спорта, где выступает какой-то ансамбль «Сараево». До начала ещё есть время, и заходим по пути в кафе, чтобы перекусить. Быстро смотрим меню, где все вторые блюда рыбные. Рядом за столиком его также разглядывает пожилой азиат и, бросив папку с меню на стол, встаёт со словами: «А где мясо, зачем кыргызу рыба?»

В одном из столичных райкомов партии идёт приём в кандидаты КПСС. Принимают заведующего одной автобазы. Кто-то из членов парткомиссии задаёт ему вопрос: «А кто такой Бабрак Кармаль?» Транспортник, не моргнув глазом, мгновенно отвечает: «Секретарь партийной организации Афганистана». В результате ему предложили ещё подготовиться, чтобы в дальнейшем отвечал без юмора, а точно.

Летим в Нарын на Як-40, смотрю: в салоне необычно много русских. Среди них выделяется одна молодая мамаша с большим количеством багажа и грудным младенцем на руках. Пассажиры ей помогают, и я в том числе. Самолёт садится в Нарыне, выхожу по трапу в числе первых. Вижу, как к борту кидается молодой офицер-пограничник. «Куда?» — одёргивает его окриком седой начальник аэропорта, также встречающий рейс из Фрунзе. Офицер кричит: «Жену с ребёнком встречаю». Начальник ему в ответ: «Подождёшь, три метра всего расстояние, она по-любому изменить не успеет!»

В 1973-1974 годах «Советскую Киргизию» возглавлял Михаил Андреевич Кузичев, который пришёл в редакцию с ответственной партийной работы. Журналистского опыта у него было мало. Дежурства тогда заканчивались под утро, и редактору должны были отвозить выходящий номер на просмотр, а только потом «свежий глаз» подписывал его в печать. Кузичев неизменно встречал ночного дежурного в строгом чёрном костюме, при галстуке и в домашних тапочках. Он мог спокойно снять материал с номера, а спустя неделю дать его в газету, ничего в нём не изменив. На резонный вопрос, почему надо было снимать материал, он так же спокойно отвечал: «Он должен был полежать». Однажды на утренней планёрке он, разбирая свежий номер, сделал замечание в адрес Анны Марковны Шаровской, которая вела в газете криминальную, как нынче принято называть, тему, а вообще в единственном числе представляла в редакции отдел права. Её только что вышедшая статья называлась просто и чётко: «Преступление и наказание».

Редактор вслух попенял, мол, зачем же заимствовать заголовки у классиков и добавил: «У Островского…» На планёрке присутствовали, как правило, все сотрудники, за исключением тех, кто был в командировках, и после последней реплики шефа сразу раздался хор голосов: «У Якова Семёновича?» (В редакции долгое время трудился журналист с такой фамилией — личность довольно любопытная и большой юморист). И только один голос робко произнёс: «У Достоевского».

В дни, когда в столице проходили сессии Верховного Совета Киргизской ССР, в гостинице «Кыргызстан», что напротив нашей редакции, останавливались иногородние депутаты, шла бойкая продажа сувениров, различного вещевого дефицита и книг. Продавцы книжных изданий были нашими знакомыми, и журналисты всегда «отоваривались» у них дефицитными в то время новинками. Шла очередная сессия, и мы с сотрудником секретариата Виктором Черёмухиным пошли в «разведку», узнать, что же есть на прилавке и под ним (впоследствии он работал помощником премьер-министра С. Ибраимова, затем окончил Общественную академию при ЦК КПСС, многие годы был пресс-секретарём Госдумы России, а в последние годы работал секретарём Московского городского союза журналистов). Знакомая продавец кивком поприветствовала нас, а я, наклоняясь, тихо спросил, что есть из поэтических новинок.

Негромко назвал ей имена весьма популярной и востребованной союзной читательской аудиторией в те годы «четвёрки» поэтов: Б. Ахмадуллиной, Р. Рождественского, Е. Евтушенко и А. Вознесенского, имея в виду его последний на тот момент сборник «Витражных дел мастер». Продавец шепнула, что Вознесенский есть, но подойти надо в обед. Мы с коллегой ретировались и пришли только к назначенному нашей знакомой времени. Она назвала сумму, а когда расплатились, то получили завёрнутый в плотную бумагу свёрток, определив на ходу, что в нём две книги. Выйдя на улицу, я хотел тотчас посмотреть на ожидаемую мной фиолетовую обложку сборника Вознесенского (я видел книгу в телепередаче), но Виктор, нёсший свёрток, его не дал, мол, поглядим в редакции. Забежав в секретариат, мы сразу раскрыли посылку с «дефицитным грузом» и, глянув друг на друга, захохотали. Оказалось, что это, действительно, книга Вознесенского, но не знаменитого поэта, а бывшего в сталинские времена члена Политбюро ЦК КПСС, председателя Госплана Союза Николая Вознесенского, также попавшего под каток сталинских репрессий в начале 50-х годов минувшего века. Это была его биография. Назад отнести книги, мы, понятно, постеснялись.

Теперь о поэтах отечественных. Конец 1970-х годов, во Фрунзе пасмурная погода, бегу под дождём в редакцию, и вдруг навстречу два столичных поэта Омор Султанов и Анатай Омурканов. Оба под зонтиками, а Султанов ещё и в шляпе. Я говорю, вот, мол, сразу видно, кто уже признан, а кто только на подступах к этому. Они дуэтом спросили, а почему. Я отвечаю, что один вот с зонтом и в шляпе, а у другого только на зонтик хватило. Усмехнулись, а теперь они оба народные поэты Кыргызстана, тогда это звание носил только Султанов.

Зашёл к нашим фотокорресподентам в их лабораторию, вижу, Эдгар Вильчинский сосредоточенно смотрит на тюбик с немецким клеем «Китификс», но разглядывает он его через объектив фотокамеры. Подумал, что надо помочь, и предлагаю, мол, давай, я прочту текст. Его стоящий рядом коллега, Владимир Кириенко меня останавливает: «Саша, не трогай его, Эдгар ведь между строк читает».

Вильчинский ушёл из редакции, но часто нас навещал. Теперь он трудится в городском фотообъединении «Салют», на сей раз его визит совпал с космической катастрофой американского челнока «Челленджер». Эдгар был известен как любитель поговорить о политике, а за глаза мы его даже прозвали «экспертом по Западу». Я держу в руках газету с сообщением о трагедии в космосе на её первой полосе. Не успеваю даже поздороваться, как Вильчинский молниеносно произносит: «Никакой скорби и печали, они нас тоже взрывают!»

В Нарыне идёт областной партактив. первый секретарь обкома партии с французским именем Матен («утро») Сыдыков делает доклад и гневно говорит об анонимных письмах, поступающих в адрес обкома. Сообщает участникам собрания, что 90% всех подобных посланий не подтвердилось, а Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. Брежнев на XXVI съезде и вовсе заклеймил анонимщиков, а потому и мы нигде и никогда не дадим им пощады. И, обращаясь к участникам партийного актива, глава обкома говорит: «Так, товарищи секретари, и передайте всем анонимщикам». В зале, разумеется, смех.

Особая тема — ночные дежурства по номеру. Из уст в уста, от поколения к поколению передаются истории про «роковые» ошибки. Были они конечно же и в собственной практике. Вот вспоминаю одно из первых дежурств, вижу на полосе фото яководов Джумгальского района (а тогда было правилом обязательно писать фамилии всех, кто изображён на снимке), замечаю, что людей на фото пять, а фамилий напечатано шесть. Звоню ответственному секретарю Глебу Артемьевичу Гончаруку и сообщаю про неприятную «находку». Он приезжает в ночную редакцию, на часах два ночи. Видит, что на снимке один из яководов держит за узду коня.

Находим в папке оригинал, так и есть, видимо, снимок оказался большим по размеру и не поместился на полосу. И метранпаж убрала лишнюю часть тогда свинцового фотооттиска, но по невнимательности «отрубила» одну фигуру яковода, который стоял с краю сфотографированной группы людей. А нужно было убрать ту часть фотооттиска, где изображена лошадка, она-то и была лишней. Что делать, какую из фамилий придётся убирать? Ответсек принял решение, и не повезло самой длинной фамилии — Ырыскулбекмомунов, её и пришлось сократить в текстовке к снимку.

Расскажу ещё об одном дежурстве, которое также завершилось благополучно. В номере шло фото первого секретаря ЦК Компартии Вьетнама Ле Зуана. Замечают, что на снимке в газете у него все награды на левой стороне груди. Это значит, что фотография вышла в зеркальном изображении. Я побежал к соседям, газету «Советтик Кыргызстан» подписывали раньше, и их дежурные уже ушли, а официальные снимки нам всегда давали в одинаковом исполнении. С начальником печатного цеха мы вскрыли их корректорскую и нашли список с телефонами. Вызвали из дома дежурного редактора — это был высокий фронтовик по фамилии Гапаров, он в годы войны служил комендантом одного немецкого города близ Берлина, и каждый год его приглашали в ГДР на торжества, присвоив звание почётного гражданина своего города. Конечно же, фронтовик отблагодарил меня за бдительность. Тогда вообще журналисты дружили, и никаких корпоративных интересов ни у кого не было. Газет было мало, все государственные, и мы трудились как одна команда. А при негативном исходе дела тираж газет пошёл бы под нож. Такие примеры в истории отечественной печати, увы, случались.

Вот один из них. Республиканская молодёжка на кыргызском языке «Ленинчил жаш» публиковала полосу зарубежных новостей. В ней шли два материала: один — с откликами на очередную речь Генсека КПСС Л. Брежнева, а второй — о событиях в Китае. Заголовки статей были такие: «Мир одобряет» и «Провокации продолжаются». В полосе при её матрицировании заголовки случайно поменяли местами. Состоялись серьёзные разбирательства в ЦК комсомола республики, чьим органом была газета, и в результате редактору объявили строгий выговор. По тем суровым временам это было «смешное» наказание.

Ещё о паре газетных ляпов. У нас в рубрике «Орбита культуры» шла подборка материалов на тему искусства. В газете поместили снимок сцены из спектакля знаменитой российской балерины О. Лепешинской, которую партнёр нёс на руках. Буквально под фото был напечатан другой материал, который назывался «Неси сам». А у соседей, тогда ещё в «Вечернем Фрунзе», под опубликованным фото прославленного в своё время балетного дуэта народных артистов Союза Надежды Павловой и Вячеслава Гордеева расположили заголовок другого фельетонного по жанру материала под заголовком «Паучьи танцы».

Другой удивительный ляп допустили мои коллеги уже в пору, когда все полосы выводили на плёнку, правда, поначалу только печатные материалы, а вот фотографии тогда клеили в стенах типографии издательства ЦК Компартии Киргизии, потом оно стало издательством «Учкун». В пятничном выпуске газеты «В конце недели» шли два материала: статья о профессоре-этнографе, тюркологе и замечательном исследователе национального искусства Клавдии Ивановне Антипиной и интервью с главным военным прокурором Фрунзенского гарнизона. Статья о профессоре называлась «Бабушка кыргызской этнографии». Наутро, когда газета пришла в редакцию, обнаружилось, что в статье про Антипину со снимка на читателя глядел человек с погонами, а в прокурорском интервью с фотографии улыбалось милое лицо пожилой профессорши. Всё оказалось просто: в фотоцехе у кого-то из девушек-монтажниц был день рождения, его, видимо, коллеги хорошо отметили. В итоге снимки перепутали. Ошибка имела громкий резонанс, и «Белый дом» потребовал «жертв». Наш главный уволил четырёх человек, имевших прямое отношение к выпуску номера.

Завершить свои заметки хотел бы рассказом о собственном непростом дежурстве, когда пришлось буквально сразиться с цензорами отечественного Главлита. Было это где-то во второй половине 1985 года. Мы публиковали в воскресном номере отрывок из нового романа Ч. Айтматова «Плаха», тогда это была вообще его первая публикация в печати, и произведение, получившее потом мировое признание, ещё имело название «Айланпаа» («Круговорот»). Автор сам выбрал отрывок и принёс в газету. Помню, это был выходной день, я забежал в редакцию по каким-то своим делам. Кабинет был напротив приёмной шефа, и он, вероятно, знал, что я на месте. Редактор В. Лукьященко вызвал меня по громкой связи, и с пишущей машинкой я вошёл в его кабинет, где уже сидел Чингиз Торекулович. Он предложил дать своё предисловие. Писатель заговорил, и, стараясь успеть за ним, я быстро забарабанил по клавишам. Магнитофона рядом не оказалось, а диктофонов в редакции тогда вообще не было.

Когда недолгое интервью закончилось, я ушёл к себе, чтобы его отредактировать, а потом и отдал Айтматову на читку две небольшие странички, на которых и уместилось его предисловие. Он тщательно и не спеша всё прочёл, сделав несколько поправок. Страницы с его правкой я сохранил. Редактор предложил опубликовать отрывок уже на следующей неделе. Так и случилось. Поскольку публикацию готовил наш отдел, то меня и послали на субботнее дежурство, когда печатался номер на воскресенье, где должен был выйти отрывок из романа. Сам автор к этому времени уже отбыл в Москву, а наш главный неожиданно слёг в больницу. В отрывке, предложенном к печати, рассказывался эпизод, как после охоты в Моюнкумской степи на сайгаков охотники-наркоманы грузят их туши во главе с Обер-Кандаловым, в прошлом старшиной дисциплинарного батальона. Он командовал бригадой наёмных людей, которые выполняли план по мясосдаче, занимаясь погрузкой туш сайгаков — единственной для себя возможностью подзаработать. Вот к этому абзацу и прицепились дежурившие в тот вечер цензоры.

Я всячески убеждал цензора, но тот был непреклонен и показывал какой-то кондуит, присланный из Москвы, где запрещалось упоминание о сексе, НЛО и наркомании в СССР. Цензор, видя мой протест, ведь публикуем самого Ч. Айтматова, вызвал замначальника кыргызского Главлита Овчаренко. Это был очень строгий буквоед и никогда на уступки прессе не шёл. По сути, в их конторе все вопросы решал он. Его начальники с годами менялись, а Овчаренко, как могиканин, бессменно бдил за сохранением гостайн в прессе. Мы были знакомы и по работе, а ещё неформально через его зятя Юру Куксова, который, работая в Первомайском райкоме партии, курировал нашу партийную организацию, часто бывал у нас на партсобраниях и в редакции вообще. Разговор с цензором не клеился, я пробовал ссылаться на авторитет автора романа, но цензор отвечал, что Айтматов — гражданин СССР и должен его законы соблюдать. Раз в документах сказано, что о наркомании, ни слова, значит так и должно быть. Мы около часа бродили с ним по бульвару Дзержинского, напротив типографии, но убедить его я так и не сумел. Впрочем, полагаю, что он беседовал со мной скорее для проформы, а своё мнение менять вовсе не собирался. В результате полтора абзаца из опубликованного отрывка убрали.

Когда газета вышла, через пару дней в отдел из Москвы позвонил Чингиз Торекулович, он, видимо, видел публикацию или ему о ней рассказали. Мастер лишь спросил, как всё было. Я рассказал и, взывая к нему, спросил, а кончится ли когда-нибудь у нас цензурная эпоха. В ответ Айтматов лишь философски заметил, что нужно время. Самое интересное в этой истории, что наш Овчаренко оказался родным братом известного литературоведа, главного редактора журнала «Иностранная литература» Александра Ивановича Овчаренко, кстати, иссыккульца по рождению, он родился в селе Григорьевка. В 1988 году Овчаренко на отдыхе в Литве утонул, и коллектив журнала сам выбрал главным редактором этого популярного издания другого кыргызстанца, который после публикации романа «Буранный полустанок» получил уже всеобщее мировое признание и известность, — Чингиза Айтматова. Он в течение нескольких лет успешно руководил редакционным коллективом, и на страницах издания увидели свет знаковые произведения, которые до этого долгие годы лежали в столах самих авторов, опять-таки по тем же самым цензурным табу. Вот так в нашей бурной жизни схлёстываются и перекликаются человеческие судьбы и события, без чего, собственно, её и не бывает.

Александр ШЕПЕЛЕНКО.

Фото из архива редакции «СК».