У нас, как правило, повествуют об одних и тех же  фронтовиках. А сколько тех, чей порог мы, журналисты, ни  разу не переступили, кого не расспросили, чьи рассказы не записали. Сколько их, безвестных, уже ушли навсегда, унеся свою правду о войне. Михаил Абрамович Ефремов и его жена Клавдия Артемовна Воронова — одни из тех, о ком пишется впервые.

…Бишкекская улица Кулиева, стремительно теряющая очертания в сумерках апрельского вечера, напомнила мне кварталы  Бомбея и район Каира в окрестностях египетских пирамид. Еще два часа назад  безлюдная в знойном мареве внезапно наступившего лета (за сутки температура подскочила на 10 градусов!), она враз наполнилась людьми, спешащими домой со стороны Ошского рынка, в который улица упирается головой.  «Джалал-Абад! Джалал-Абад!» — настойчиво зазывали  таксующие водители (находятся же пассажиры, желающие ночью путешествовать по горному серпантину, который и днем-то преодолевать рискованно!).  На тротуаре перед распахнутыми  калитками  уселись  то ли хозяева, то ли работники бань и гостиниц — тут чуть ли не на каждом доме вывески «Мончо-баня», «Гостиница на час, ночь, сутки». Предприимчивые жители воспользовались  близостью Западного автовокзала и спросом на определенные услуги, за архитектурными изысками гнаться не стали — построили похожие друг на друга бетонные коробки и разместили в них бани да гостиницы.
В строю этих  громадных серых близнецов домишко ветерана войны Михаила Абрамовича Ефремова и его жены — труженицы тыла Клавдии Артемовны Вороновой — как  чудом сохранившийся обломок ушедшей эпохи. Таких, как у них, жилищ, едва возвышающихся над низенькими заборами, на улице Кулиева сохранилось раз-два и обчелся. Раньше улица  носила название Краснознаменной и была заселена в основном русскими. Сейчас их осталось несколько семей. В длинном квартале, ограниченном с севера Западным автовокзалом, с юга —  Ошским рынком, участников Великой Отечественной войны тоже прежде  проживало немало. К 70-летию Победы  дошел только один — герой нашего рассказа.

     …Метрах в 50 от разъезда Хопкино Кемеровской области, где  родился и вырос Миша Ефремов, стояла непроходимая тайга. Станция, к которой относился разъезд, так и называлась: Тайга. Райцентр находился (и находится поныне) в поселке Яшкино. Там располагался крупный цементный завод. Четыре года назад, когда Михаил Абрамович в последний раз ездил на родину, от него остались только стены. «А цемент был ха-рроший! — констатирует он,  — чем больше при бетонировании поливаешь его водой, тем крепче». Яшкино делилось на Нахаловку и Брехаловку.  «В первой половинке люди поселились нахально, — поясняет ветеран, — а во второй жили брехуны». Само Хопкино когда-то именовалось Малиновкой, потому что окрест росло много лесной малины. В нескольких километрах от разъезда стояла водокачка, с которой подавали на станцию воду. Работал на водокачке человек по фамилии Хопкинский — отсюда и новое название разъезда.
Интересна история имени отца Миши — Абрама. Когда сын родился, дед отправился в  церковь, чтобы  ребенка записали в метрической книге. Однако денег, чтобы заплатить за обряд, у него не имелось, поэтому  батюшка дал бесплатное имя, почему-то им оказалось Абрам — так гласит семейное предание. Дед, к слову, был лишен одного глаза.      С детства он рос непоседливым мальчиком, и однажды, когда мачеха пекла блины, его угораздило схватить со сковородки блин. Мачеха и ткнула ему в лицо сковородником. Прожил дед, хоть и без глаза, 100 лет. Звали его Михаилом Родионовичем, и имя внуку дал он.
     В Хопкино насчитывалось домов  сто, и все работали  на железной дороге.  Абрам Ефремов трудился путевым рабочим. У каждой семьи имелось   хозяйство, включая огород, где сажали картошку,  брюкву, морковку, капусту — без этого в Сибири не проживешь. Семья Абрамовых держала лошадь, корову, овец, кур, рядом  с домом — пасеку. Пчелы носили нектар с цветущих вокруг черемух, вербы, клевера, гречихи.  Мед  продавали, за счет этого в основном и выживали. Перед войной у железнодорожников отрезали землю, оставив каждой  семье 25 соток, включая площадь, занимаемую домом. Потом отрезали еще 10 соток. Зачем это сделали? «Черт его знает. Может, с целью вредительства? — до сих пор задается вопросом Михаил Абрамович. —  Ведь на отнятой земле так ничего не посадили, не построили — заросла бурьяном». К зиме 1942-го Михаил успел окончить в Яшкино ФЗУ,  и мастер оставил его как лучшего ученика работать в училище  слесарем-инструментальщиком. Через станцию Тайга, откуда шла прямая дорога на запад, каждый день направлялись  на фронт эшелоны с солдатами, жители Хопкино ходили их встречать и провожать. В декабре пришла повестка и Михаилу. Ему тогда едва исполнилось 17 лет. Призывников повезли в Челябинск и в течение нескольких месяцев обучали военной науке. Михаил попал в группу подготовки связистов телефонно-кабельной линии.      Под казармы было приспособлено здание деревянного  цирка, в котором вокруг арены соорудили нары, а по вечерам под куполом  цирка иногда  показывали кино про войну. Из Челябинска перебросили на полигон в Чебаркуль, оттуда — уже на  фронт. Выгрузились на какой-то станции, недоезжая до г. Изюма Харьковской области, дальше — километров 150 пешком, на пополнение 2-го Украинского фронта. В войне к тому времени уже наступил перелом, фашистов повернули вспять, Советская армия  пядь за пядью освобождала истерзанную землю. Михаила распределили во взвод управления 457-го минометного полка 23-го танкового корпуса. В числе 12 связистов под командованием лейтенанта Ивана Блинова он обеспечивал связь  между командиром батареи, находившимся на  наблюдательном пункте, и огневой  позицией. Перед каждым наступлением два-три часа шла артподготовка, после уничтожения линии обороны противника в атаку устремлялись танки вместе с пехотой. Вслед за пехотой всегда шли связисты, заматывая на катушку кабель на уже отвоеванном участке и прокладывая его  на новой передовой.  В катушке с тонким кабелем насчитывалось  350 метров, с толстым — 400, весила она до 16 кг. В зависимости от расстояния, на которое требовалось установить связь, каждому, бывало, приходилось нести и по две катушки, помимо этого, конечно, полевой телефон в зеленом деревянном  ящике, саперную лопатку и оружие.  «Сначала у нас были карабины (4 патрона в магазине, 1 — в канале ствола),  — вспоминает Михаил Абрамович, — а потом, когда эвакуированные заводы заработали в полную силу, мы получили автоматы Калашникова». Его первый бой состоялся под г.  Изюмом. Там стояла нефтебаза, три раза ее отбивали у фашистов, в конце концов  разбомбили, но взяли. «Действовал приказ: встали на линию обороны или наступления, тут же окопались, — вспоминает ветеран. — Сначала было страшно, особенно когда бомбят. Ведь почти пацаны еще,  нестреляные, залезешь в ров, прижмешься к стенке… А потом — как будто так и надо: пехота впереди, мы следом тянем кабель —  под бомбежками, артобстрелом, через изрытое поле, лес, овраги, через воду, если река на пути. Только к одному невозможно было привыкнуть — к жуткой картине после боя: наши раненые лежат с оторванными руками, ногами, просят добить… А разве поднимется рука?»
     Если во время боя возникало повреждение, то требовалось тут же найти разрыв и соединить. Обычно это делалось быстро: под бомбежками или под обстрелом бежали к  кабелю навстречу друг к другу два связиста — один от орудий, второй от коммутатора, находили повреждение и устраняли. «На восстановление «старички» посылали нас — тех, кто помладше. А мы резво бегали», — говорит Михаил Абрамович.
Большинство сообщений на фронте передавалось  телефонной связью — радиостанциям не доверяли. «У нас в дивизионе, — вспоминает ветеран, — имелась радиостанция, но ею не пользовались: как включат — немцы тут же засекали». Телефоны были сначала зуммерные — УНФ-28 и 31, потом поступили  более современные, индукторные — ТАИ-43. В дальнейшем стали использовать  уже трофейные — немецкие, в коричневом пластиковом корпусе. «Хорошие аппараты!» — ставит им оценку  фронтовой связист.
На вопрос, за какие подвиги получил орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги», он скромно отвечает: «Да подвиги, известно какие, обеспечил связь во время боя — вот командир и представляет к награде…».
…После Изюма освобождали Красноармейск, Днепропетровск, Запорожье, Кривой Рог, Горловку, Макеевку — те самые населенные пункты Украины, где с прошлого года, увы, снова идет война, теперь уже гражданская. Отступая, фашисты уничтожали связь, взрывая столбы. Очередью из огнеметов прошивали соломенные крыши. Избы тут же вспыхивали, как спичечные коробки, и, когда советские войска входили в деревню, на пепелищах торчали только печные трубы. Из погребов медленно выбирались прятавшиеся  от фашистов старики, женщины, дети. В отличие от Сибири, где  из-за морозов погреба роют под полом (отчего они и называются подполом), в Украине их строили во дворах, с отдельным входом.
23-м танковым корпусом в тот период войны командовал генерал-лейтенант Е. Г. Пушкин. Михаил Абрамович отзывается о нем с большим уважением. Происходивший из кубанских крестьян, Ефим Григорьевич был  простым и отважным воином. По линии  фронта передвигался не на виллисе, как другие генералы, а в танке, лично ведя корпус в атаку. Берег солдат, давая после тяжелых боев  2-3  недели на «формировку»: люди приводили себя в порядок — мылись, отсыпались, получали подкрепление  живой силой, боеприпасами и техникой. Погиб  Ефим Григорьевич в марте 1944 г. под Днепропетровском при налете вражеской авиации, когда стоял в откинутом люке танка. «Находившиеся рядом бойцы рассказывали, что ему в висок попала то ли пуля, то ли осколок снаряда», — вспоминает Михаил Абрамович. На месте гибели  генерала после войны воздвигли  монумент, в Днепропетровске в  его честь  установили памятник-танк, назвали его именем улицу и школу.
     …Из освобожденной Украины 23-й танковый корпус двинулся в балканском направлении, где принимал участие в знаменитой Ясско-Кишиневской операции, которая входит в число так называемых десяти сталинских ударов. Введя противника в заблуждение, что основной удар будет нанесен на тактически выгодном кишиневском направлении, на самом деле советские войска устремились в мощное наступление по  флангам и в течение десяти дней августа 1944 г. освободили Молдавию и вывели из войны Румынию. Были схвачены в  кольцо и уничтожены основные силы группы армий «Южная Украина» — 18 немецких и румынских дивизий, захвачено в плен около 210 тысяч офицеров и солдат. Рядовой Ефремов, конечно, не  мог знать стратегического замысла и тактических планов советского командования. Ясско-Кишиневская операция врезалась в его память эпизодом: предрассветное утро, какой-то городишко (возможно, это и были Яссы), в густом тумане, нависшем над рекой и ее окрестностями, в лощину спускаются со стороны вражеского дзота немцы, уже побросав  оружие…
Что интересно, румынские  войска на этом этапе свое участие в блиц-криге сочли завершенным: они не уходили с откатывавшей назад  гитлеровской армией, оставались и шли навстречу советским бойцам со словами: «Немец капут!».      В дальнейшем, когда освободительный вал дойдет до Венгрии, тоже воевавшей на стороне Германии, будут массово сдаваться в плен и венгерские части. «Был приказ  не расстреливать ни румынских, ни венгерских солдат, — говорит Михаил Абрамович. — Из них формировали новые подразделения, вручали оружие и направляли против немцев. Те, увидев  вчерашних союзников, зверели  еще больше и косили их беспощадно».
…После гибели Е. Г. Пушкина, 23-м  танковым корпусом командовал профессиональный военный Алексей Осипович Ахманов. По словам Михаила Абрамовича, это был «здоровенный татарин»,  который почему-то всегда ходил с тросточкой, хотя не хромал. В отличие от своего предшественника, он давал на «формировку» только день. «Гнал вперед, торопился скорей завершить войну», — считает Михаил Абрамович. В апреле 1945 г. за умелое руководство соединениями и личное мужество генерал-лейтенанту Ахманову  присвоили звание Героя Советского Союза, его карьера продолжала успешно складываться и после  войны, однако он покончил самоубийством.
…Из Румынии вступили на территорию Венгрии. Освобождали Дьер, Дебрецен, Ньиредьхазу… Бывший фронтовой связист, который осенью будет отмечать 90-летие, с легкостью перечисляет иностранные названия, несмотря на то, что столько лет прошло. В Ньиредьхазе попали в  окружение. Получилось это так. Прорвав линию обороны врага, танковый корпус вошел в Ньиредьхазу — красивейший курортный город со старинными церквями и имениями.  Однако, не задерживаясь в нем, он почему-то в течение 15 суток  разъезжал по окрестным деревням, постоянно меняя места дислокации. Офицеры-то знали, в чем дело, а рядовые поняли, только когда полк остановился в роще и командир объявил: «Ну, ребята, будем выходить из окружения!». Над головой кружили бомбардировщики, Ефремов насчитал их до 40 штук. «Все бойцы упали духом, — говорит он, — особенно я  со своим отчеством… Рядом с рощей пролегало высохшее русло реки, над ним  летал взад-вперед биплан. Оказывается, он указывал нам  направление выхода. Много наших полегло, когда пробивались из того окружения. Прорвавшись, получили подкрепление и, проведя мощную артподготовку, окончательно заняли Ньиредьхазу». На улицах города повсюду лежали убитые немецкие и советские солдаты. Выкопав прямо на площади братскую могилу, похоронили наших бойцов. Дали в их честь залп из гаубиц — громыхнуло так, что в домах окрест вылетели стекла, и  устремились дальше…
Из разговора с Михаилом Абрамовичем  узнаю важную информацию, которая, возможно, является ответом на вопрос: почему моя семья вот уже 71 год начиная с 1944 г., не может установить судьбу дяди, пропавшего  без вести в феврале 1944 г в боях за освобождение Белоруссии? Первыми после сражения по полю  боя проходили санитары. Если солдат был  ранен, они оказывали ему помощь, если убит, то доставали из правого кармана гимнастерки красноармейскую книжку и клали в свою сумку. В правом кармане  у бойца всегда находилась его красноармейская книжка. В левом — бинт, чтобы он мог остановить кровь при ранении. Книжки  убитых санитары потом отдавали командиру подразделения, который  составлял список потерь. Следом по полю двигалась трофейная команда. Раненых она грузила  в фургончик-двуколку и отвозила в госпиталь, а погибших закапывала в ближайшем  углублении — траншее, рове, окопе… Получается: люди были заранее  обречены на неизвестность. И понятно теперь, почему только на территории Беларуси, как написал мне недавно в ответ на запрос военком Витебской области И. Ф. Мартынов, захоронено более 206 тысяч человек, фамилии которых неизвестны. Клавдия Артемовна Воронова, которая внимательно слушала нашу беседу с ее мужем, сообщила,  что в 80-е годы в Калининградской области, куда она ездила, на каждом шагу попадались могилы с   неизвестными бойцами.
     …В Будапеште, куда направились из Ньиредьхазы, Миша Ефремов, которому пришлось освобождать Европу и  таким путем узнавать географию, открыл удивительную для себя  вещь: оказывается,  западный берег Дуная в  старинные времена занимало поселение Буда, а восточный — Пешт, отсюда и название Будапешт. В городе была разбомблена только центральная  улица, и паренек сделал для себя  вывод: отступая, фашисты не разрушали своих городов. В отличие от территорий СССР, где  все нещадно уничтожали. Подтверждение закономерности он увидел в столице Австрии — Вене. Подступив к ней, Советская армия заняла наблюдательный пункт, откуда были хорошо видны окраины города, и затем расхлестала их мощным огнем  артиллерии. Этого оказалось достаточно, чтобы немцы покинули  Вену. Наши войска вошли в нее без дальнейшей стрельбы, и город остался  целым. Сибиряк Миша и большинство других солдат, деревенских, как и он, ходили по улицам, разинув рты — отродясь они не видали такой красоты: площади, старинные замки, красная черепица, такого же  цвета брусчатка… Показательно, что в отличие от венгерских и румынских частей ни один из австрийских бойцов не остался, чтобы присоединиться к советским войскам, — все ушли вместе с немцами.
Последней европейской страной, которую увидел на своем пути Миша Ефремов, оказалась   Чехословакия. Из всех населенных пунктов, пройденных в ней, запомнил только Угерский Брод и местечко Дреславицу. Вот в Дреславице, на самой границе с Германией, 23-й танковый корпус и заглушил моторы. «Мы интересовались у командиров: почему не идем дальше, на Берлин?  Они пояснили:  мол, нас оставили, чтобы не допустить  назревающего в стране переворота», — говорит Михаил Абрамович.
…8 мая  1945 г. связисты легли спать в одном из домов  Дреславицы, постелив на полу  солому. Михаил дежурил у телефона, устав, вздремнул. Ближе к четырем-пяти утра, вдруг в дом заскакивает чех и кричит: «Войне капут!». Михаил стал звонить в штаб дивизии, а там ничего не знают. Через некоторое время перезванивают и сообщают: «Действительно, война закончилась!».
Из Дреславицы танковый корпус двинулся своим ходом  через Карпаты домой. Львов тоже остался целым. Запомнился ухоженным кладбищем. К любопытствующим советским бойцам вышел сторож, спросил, чего хотят, потом разрешил пройтись по рядам. Памятники, мраморные плиты, в которые можно смотреться, как в зеркало, — такого  дива наш  герой-сибиряк у себя на родине тоже не встречал… Потом  корпус разъехался полками, а  полк  Михаила Ефремова остановился в Овруче. Это древний город в Житомирщине (на самой границе с Белоруссией), упомянутый  еще в «Повести временных лет»: под его стенами в Х веке погиб князь Олег Святославович в результате борьбы  с братом Ярополком за  киевский престол (жаль, что современные  украинцы не извлекли уроков из своей истории). В Овруче Ефремову предстояло служить еще долгих пять лет: сначала он учился в полковой школе, а окончив ее в звании младшего сержанта, обучал бойцов уже послевоенного призыва. Интересно: оказывается, тех солдат, которые до войны не успели по возрасту отслужить в армии, после Победы оставляли еще на срочную службу. То есть война, которую они прошли, была не в счет. Впрочем, это объяснимо: страна не хотела быть застигнутой врасплох, как в 41-м.
…В 1950-м прозвучал приказ и о демобилизации  сержантов-одногодков Михаила. Командир предлагал ему остаться еще, обещая повысить до звания  старшего сержанта,  однако парень отказался: восемь лет не был  дома, устал. Вернулся  к себе в Хопкино. Трудился помощником кочегара на паровозе, потом помощником машиниста, слесарем  на эвакуированном из Ворошиловграда машиностроительном заводе в Юрге. В начале 60-х  они вместе с другом  подались в Среднюю Азию, наслышанные об этом теплом крае. Как оказалось, в Алма-Ате заводом тяжелого машиностроения руководил земляк —  юргинский. Он и рад был бы  взять их на работу, но требовалась прописка. Прописаться в Алма-Ате не удалось, друзья сели на автобус  и отправились во Фрунзе. Выйдя на старом автовокзале, поразились изобилию в магазинах: тут тебе и мясо, и  колбаса, и масло… Устроились на Фрунзенский машиностроительный завод, отсюда через десять лет Михаил перешел на завод им.  Ленина, где  до самой пенсии трудился наладчиком роторной линии — изготавливал гильзы для патронов, по 30-60 тысяч штук за смену. Так что окончательно уйти от войны ему не удалось.
     Во Фрунзе они и встретились с Клавдией Артемовной. У обоих за плечами был неудачный  первый брак, вот и решили соединить свои судьбы. Клавдия Артемовна тоже родом из Сибири, только в Киргизии оказалась намного раньше: в 1937-м, когда ей было  десять лет, отец приехал сюда строить Большой Чуйский канал. Потом он прокладывал бульвар Дзержинского, в 1941 г.  в составе Панфиловской дивизии ушел на  фронт, защищал Москву, был ранен, отправлен в госпиталь в Мурманск, там и  умер от ран. Клавдия почти всю войну начиная с 15 лет проработала слесарем на заводе им. Фрунзе — собирала корпуса снарядов и мин,    тральщики для разминирования глубоководных магнитных мин. Награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».  Вместе с Михаилом Абрамовичем они живут уже больше полста лет.
Общих детей, к сожалению, нет: надорвав   подростком здоровье на заводе, Клавдия не могла их иметь. Двор такой же крошечный, как и дом, они давным-давно, по молодости, накрыли крышей, как это принято в Сибири, где так защищаются от снегопадов. В углярке уже запасен уголь на зиму — фронтовой связист привык надеяться на себя, поэтому и старается все сделать вовремя. В уголке двора на вечном приколе стоит «Москвич-400» 50-х годов выпуска — аналог производившегося в Германии в 1930-1940 годах Opel-Kadetta (по одной из версий,  его документация и оснастка была получена советской стороной по репарационным соглашениям и на их основе и  создали «Москвич-400»).  Как и хозяин, ретро-автомобиль пробежал очень много, вполне способен ездить еще, тем более что Михаил Абрамович заменил  его мотор на «сердце» в два раза большей мощности — от «Москвича-407». Но в этом-то человек и машина как раз не равны — хозяин считает, что он сам уже отбежал свое и использует салон авто под склад для лука.
Ко двору примыкает огородик, Клавдия Артемовна растит на нем помидоры, огурцы, признаваясь, что занимается этим больше «для физкультуры». Сетует: каждый год к 9 Мая поспевали первые огурцы, нынешней  весной их так рано не видать — неожиданный мороз в  конце марта убил рассаду даже в парничке под старым  оконным стеклом. Зато виноград, наверное, отблагодарит, как обычно,  хорошим урожаем. В тот день, когда я пришла, Михаил Абрамович и Клавдия Артемовна подняли лозы и привязали к шестам. «Все, в последний раз это сделала», — призналась она мне. «Это она сейчас так говорит, — поддел ее фронтовой связист, — а придет осень, скажет: давай  укроем, жалко —   замерзнет…».
Вот так и живут — как два дерева на опушке, служа друг другу опорой и не жалуясь никому. По парадам — не ходоки. 9 Мая Михаил Абрамович надевает свой выходной костюм с наградами, приходит единственный родной человек — племянник, садятся всей семьей в светелке у полированного серванта — показателя достатка 60-х годов прошлого века — за стол, крытый плюшевой скатертью, и вспоминают… «Сейчас пишут,  якобы Советская армия с самого начала войны и по численности бойцов, и по вооружению превосходила гитлеровскую, поэтому потери ее неоправданны. Это не так, — рассуждает Михаил Абрамович. — «Старики» на фронте рассказывали, что в первые месяцы на  10 солдат приходилось по одной винтовке. Убьет бойца, товарищ подбирает его оружие. Причем пока наши из винтовки прицеливались, фашист косил из автомата. Даже в 43-м, когда я воевал, смотришь: немецкие бомбардировщики тучами идут, а наших истребителей —  один-два летит на поражение… Ведь все оборонные предприятия СССР были сосредоточены в западной части страны. У нас в Сибири, к  слову, ни одного не имелось. Потом их эвакуировали в тыл, так и вошли в силу. Почему, к примеру, Румынию мы прошли стремительно, один за другим освобождая города: Бэкэо, Ромен, Фармос…  Потому что были уже хорошо вооружены. Не зря же немецкие офицеры говорили: «Нам бы ваших солдат, мы бы весь мир покорили».
…А связисту Ефремову, как и миллионам других советских бойцов, и не требовалось покорять весь мир. Ему просто хотелось вернуться скорее домой на разъезд Хопкино станции Тайга и никогда уже не уезжать с него в военном эшелоне…

     Год назад бывший фронтовой связист Михаил Абрамович Ефремов из-за катаракты почти перестал видеть. В Национальном госпитале  ему сказали, что  пациента такого возраста, как он, они не  возьмутся оперировать. В  одной из частных клиник взялись. На вопрос, будут ли для него скидки, как для ветерана Великой Отечественной войны, ответили, что нет. Заплатил Михаил Абрамович по полной, прооперировали оба глаза. Но правый глаз, как и до операции, не видит, только слезиться стал.  Зато левый прозрел, он и за это благодарен…

Кифаят АСКЕРОВА.
Фото автора и из архива М. А. Ефремова.