Отца уже давно нет… В прошлом году ему исполнилось бы 80 лет. Он окончил Институт культуры в Москве, был писателем, очень любил творить, писал всю жизнь. 

В своем рассказе «Лекарство» он поведал обо мне. Описанный в нем случай на самом деле произошел в моей тогда еще совсем маленькой жизни. Прошло много лет, я решила перевести рассказ и предлагаю его вашему вниманию.

 Элеонора Мамытова. 

Так получилось, что дома я оказался совсем один. «Как долго еще будет длиться одиночество?» — беспокоила меня мысль. Абсолютная тишина в доме была подобна унылой туманной ночи, скрывающей месяц и звезды.

Закончив работу, я вышел наружу: молодая березка, нежная, как девушка, красиво перебирала на слабом ветру свои тонко заплетенные косички, переливающиеся от солнечного света. В ее тени на голубой скамейке сидят, увлеченные разговором, юная девушка и паренек. Думая о своей любимой Гулюшке, лежащей в больнице, я ощущал себя птицей, потерявшей крыло. Была бы здорова моя Гуленька, мы бы тоже сегодня с нашей пятилетней дочуркой Мирочкой болтали бы без умолку, играли, смеялись…

Остановился… Понял, что и не заметил, как проскочил мимо детского садика дочки. Стал озираться: что подумают обо мне идущие рядом? Но хорошо — никого из знакомых. Повернул назад и скоро вошел через большие ворота в детский сад.

Как только я открыл дверь садика, послышались отдаленные голоса беззаботно играющих малышей. Вдруг отворилась вторая дверь и из нее стали стайками высыпать дети. Дочурка, только увидев меня, приподняла свой носик-пуговичку, улыбнулась и развевая черные кудряшки, подбежала, крепко обняла за шею. Первые слова, произнесенные ею, были: «Папа, а мама уже дома?» Поцеловав дочурку и взяв ее маленькие, пухлые ручки в свои, я сказал, глядя в ее большие, сияющие глаза: «Мама еще в больнице. Давай мы сейчас пойдем к ней». «Все еще болеет?» «Да, доченька». Только что беззаботно улыбавшаяся дочка стала серьезной и грустной. Я смотрел на нее, и мне стало ее очень жаль. Всю дорогу в больницу Мирочка шла молча и хмуро.

Когда мы вошли во двор больницы, дочка, высвободив свою ручку из моей, достала из кармана курточки что-то маленькое, завернутое в белую бумажку. Развернув ее, положила на ладошку белую, подобную горошине, витаминку. Широко открыв глаза и вытянув пухлые губки, она посмотрела на меня: «Папа, мне это в детском садике гм…гм… Раиса… Раиса Ивановна дала. Я спросила ее, для чего это, а она сказала: «Тот, кто это выпьет, никогда больше болеть не будет». Она еще сказала, что оно сладкое. А я его спрятала в кармане и никому не показывала. Я хочу дать маме. Она выпьет и больше никогда болеть не будет. А потом, потом мама, я и ты, — показала на меня указательным пальчиком, — пойдем домой. Мама никогда больше не ляжет в больницу». И как бы говоря: «Понятно?», повела своими черными бровями.

Не спеша, по-взрослому, завернув витаминку в ту же бумажку, снова положила ее в карман. Потом взяла меня за руку, как бы говоря: «Ну, пойдем уже», и, как взрослый человек, степенно пошла со мною рядом.

Между тем мы уже вошли в знакомый нам с дочкой по запахам лекарств больничный коридор. Моя Гулюшка, видно, уже ждавшая нас, стояла в коридоре на втором этаже отделения. Одетая в пестрый, уже полинявший от частых стирок больничный халат стала спускаться по лестнице к нам.

«Мама!» — вскрикнула дочка и побежала к ней. «Счастье ты мое, Мирочка!» — подхватив ее худыми руками, крепко обняв дочку и целуя ее в щеки, сама с трудом стоявшая на бессильных ногах мать некоторое время была занята «своим счастьем». А дочка крепко обнимала тонкую, как черенок яблони, шею дочери.

«Мама, знаешь, я принесла тебе лекарство, от которого ты никогда больше болеть не будешь! Ты его выпей, выпей сейчас». Торопясь, долго пытаясь найти в кармане, она достала горошину: «Мама, это называется «вит… витамин». Раиса Ивановна дала и сказала, что, если его выпьешь, болеть больше не будешь. Ты только выпей и сразу выздоровеешь».

Мать выполнила желание дочери.

«Мама, ты уже здорова?» — спросила спустя какое-то время дочка. «Да, доченька, я теперь совершенно не болею».

«Я же говорила!» — стала радостно хвастать дочка. «Да, ты у меня самая-самая умная! Дай-ка поцелую в носик». Мать долго целовала ее курносый носик и розовые, как яблочки, щечки.

Прошло уже около двух часов…

«Мирочка, врачи уже собираются меня выписывать, завтра я сама приду из больницы. А ты сейчас с папой иди домой… Будешь дома играть со своими куклами и ждать меня, ладно?» Дочь кивнула головой, как бы соглашаясь. Потом вдруг расплакалась, потянула ручки к матери, которую уже уводила в палату медсестра.

Дома, что бы я ни делал: включал телевизор или радио, давал дочке ее любимые игрушки, она обижалась, желала только одного: пойти к маме.

Я приготовил ужин, остудил его и принес в комнату дочери, но она уснула прямо на полу среди своих игрушек.

Кемел МАМЫТОВ. 

1967 год.