Так назвал свою Седьмую симфонию Дмитрий Дмитриевич Шостакович.

Кто-то из мастеров культуры высказал замечательную мысль: великие произведения как будто растут вместе с поколениями своих современников. Поколению ХХ века судьбой было дано стать современниками легендарного Мастера музыки — Д. Шостаковича и его времени.

В мае 1975 года в ознаменование 30-летия Победы в переполненном до отказа зале Дворца культуры города Куйбышева прозвучала Седьмая (Ленинградская) симфония. На сцене был оркестр не Большого театра, а свой, куйбышевский. За прошедшие десятилетия он вырос в зрелый творческий коллектив. Дирижировал оркестром Геннадий Проваторов. Но вначале были прочитаны фрагменты письма поэта Карла Сэндберга в переводе Бориса Слуцкого, посланного Дмитрию Шостаковичу 26 июля 1942 года:

«По всей Америке в полдень прошлого воскресенья звучала ваша Седьмая симфония, миллионы слушали ваш музыкальный портрет России, погружённой в кровь и скорбь…

…Итак, перед нами народ, который в дни беды, нависшей над его столицей, заявляет миру: у него есть свой композитор; он пишет музыку, когда падают бомбы. В Берлине нет новых симфоний, в Париже, Брюсселе, Амстердаме, Копенгагене, Осло, Праге, Варшаве — всюду, где нацисты хозяйничают и заводят «новый порядок», нет новых симфоний.

Весеннее солнце 1942 года плавит остатки снегов, и холод вытекает из почвы, и битва в России разгорается, и снова слышны боевые клики в схватке стали и крови.

Приходит лето, и вы, Дмитрий Шостакович, кладёте микрофильм с партитурой в пустую консервную банку. Из Москвы через древнюю Персию и ещё более древний Египет, из Каира окольным путём в Нью-Йорк отправляется эта маленькая банка с плёнкой.

А что потом? Потом маэстро Тосканини объясняет оркестру из 92 инструментов, что с ней делать, и музыка идёт в эфир для внемлющих миллионов…

Она начинается тишиной плодоносной почвы, полями и долинами, открытыми труду человека.

Она продолжается.., напоминая, что в дни мира у людей есть надежда поймать своих птиц счастья, чтобы послушать их.

Потом вступают барабаны и ружья, и с грёзами покончено, начинается война…

Музыка шагает и воюет, борется и убивает, она заявляет гордо, что лучше тысячекратно умереть ужасной смертью, чем позволить нацистам отнять у вас родину и указывать вам, как вы должны жить.

Ваша песня повествует о великом поющем народе, который неподвластен поражению или завоеванию и который в грядущем внесёт свою долю и вклад в понимание человеческой свободы и порядка»…

А потом переполненный зал, затаив дыхание, слушал Симфонию — единственное произведение в программе. И композитор, и его симфония, и её первые слушатели — стали старше на три десятилетия по сравнению с годом её рождения. Г. Проваторов дирижировал «наизусть».

Все, кто слышал это «действо» в том концерте, вспоминали, что ощущение было таково, как будто музыка, предоставив слушателю свободу восприятия, вызвала в памяти не только незабываемое военное прошлое, но и вобрала в себя все трагедии и радости прошедших десятилетий. Казалось, она говорила, что борьба против зла, агрессии, невежества ещё предстоит, и она будет долгая и трудная. Но музыка вновь и вновь рождала горячую веру в победу добра, света, мудрости…»

Внимательное изучение жизни и творчества композитора, создавшего эту музыку, заставляет остановиться на мысли о том, сколько же может выдержать человек, одарённый гением, если время или иные ситуации то оглушают его славой, а потом вдруг падением в бездну общей хулы… В 1936 году его «объявили» формалистом, во время войны звучали его песни и его Седьмая симфония, а в 1948-м — вновь, причём вместе с В. Мурадели, А. Ахматовой, М. Зощенко, не только его имя, но и всё творчество подвергается новым испытаниям.

До войны звучала повсюду песня Д. Шостаковича «Нас утро встречает прохладой», но имя автора музыки не объявлялось. Впоследствии эта мелодия завоевала и международную известность: её пели во время Второй мировой войны бойцы французского Сопротивления, а в США, с новыми словами, широко исполняли как песню «Объединённые нации».

Седьмую симфонию Д. Шостакович  предполагал посвятить памяти В. Ленина. В мае 1941 года её, ещё не законченную, включили в филармонические репертуары…

В первые дни войны композитор рвался на фронт, чтобы с оружием в руках защищать Родину, но ему отказали… И он пишет военные песни, руководит музыкальной частью Театра народного ополчения, одновременно входит в пожарную бригаду консерватории. Трагические события первых дней войны вызывают жажду труда, устремление в музыку, через которую композитор стремится передать переживаемое.

Композитору предложили эвакуацию, но он не согласился выехать из Ленинграда. В июле Дмитрий Шостакович начинает писать симфонию о войне. В августе он сообщает Шебалину в Москву: «Я много работаю». И 29 сентября три части Седьмой симфонии были готовы.

Вокруг Ленинграда сомкнулось кольцо блокады, и 30 сентября Шостаковичу позвонили из Смольного с категорическим распоряжением об эвакуации в Москву. Но и здесь, в Москве, всё чаще звучали привычные по Ленинграду сигналы воздушной тревоги. В номере гостиницы надолго оставаться не удавалось, часто приходилось спускаться в подвал, переоборудованный под бомбоубежище. Наконец, выбрав относительно спокойный предвечерний час, Дмитрий Дмитриевич отправился к А. Хачатуряну, которому сыграл три части симфонии, испытывая потребность проверить себя в дружеском прослушивании и обсуждении.

В газетах «Правда», «Вечерняя Москва» между фронтовых сводок, пронизанных тревогой, всё чаще появлялись лаконичные строки с вопросами: что написал Шостакович, как идёт работа? И композитор 8 и 9 октября в заметках-интервью: «Моя Седьмая симфония» — в газете «Вечерняя Москва» и «В дни обороны Ленинграда» — в газете «Советское искусство» рассказывает о симфонии прежде всего как о своём вкладе в народную борьбу, вновь и вновь подчёркивая роль в этой борьбе деятелей культуры: «Мы боремся за светлые в истории человечества идеалы. Мы дерёмся за свою культуру, за науку, за искусство. За всё, что мы создавали и строим». В заметке для газеты «Вечерняя Москва» Дмитрий Дмитриевич заметил: «Я никогда не сочинял так быстро, как сейчас».

В середине октября о симфонии «заговорили» уже центральные газеты, трижды публикациям о симфонии предоставила свои страницы газета «Советское искусство», дважды — «Комсомольская правда». В Центральном Доме работников искусств на встрече с москвичами Д. Шостакович рассказал о симфонии и о мужестве ленинградцев. Известный театральный деятель Б. Филиппов вспоминал: «Не блистая красноречием, он всё же глубоко взволновал аудиторию».

Коллектив Большого театра временно перебазировался в Куйбышев, Московская консерватория — в Саратов. Туда же отправился и Шостакович вместе с композиторской группой, получив 15 октября билеты в поезд до Свердловска.

В суматохе погрузки потерялись чемоданы, где находились рукописи его Седьмой симфонии и новой симфонии Шебалина. Шебалин занялся поисками по всем вагонам, а Шостакович уже продумывал восстановление своей рукописи. Но скоро на станции Рузаевка в тамбуре одного из вагонов были обнаружены вещи с рукописями…

В Куйбышеве Дмитрий Шостакович вновь идёт в военкомат проситься на фронт. После тщательного обследования медицинская комиссия признала его непригодным к военной службе. И композитор снова принялся за работу над Седьмой симфонией.

Однажды художник Николай Соколов — один из Кукрыниксов, задал вопрос Шостаковичу, почему он не пытается искать новые формы выражения. Маэстро удивлённо ответил: «Как это? Искать ведь можно где-то и у кого-то. А у себя — невозможно. Я создаю музыку так, как чувствую, как слышу. Это идёт отсюда», — сказал композитор и приложил обе руки к сердцу. Утром 27 декабря 1941 года Седьмая симфония — огромное музыкальное полотно звучанием более часа — была закончена.

Премьера симфонии произошла в Куйбышеве 5 марта 1942-го. А 20 марта Шостакович и дирижёр Самосуд с группой музыкантов из оркестра Большого театра вылетели на премьеру в Москву. Московская премьера Седьмой симфонии состоялась 29 марта, причём, как было принято в прифронтовых городах, — днём. И хотя несколько фашистских самолётов прорвались к городу — никто не покинул зал, где слушателями главным образом были фронтовики. Шостакович сидел не в ложе, а в среднем ряду, у прохода: ему хотелось быть среди людей, почувствовать их реакцию на его новое произведение.

Об этом концерте сохранилось много воспоминаний — Ольги Берггольц, музы блокадного Ленинграда, писателей Владимира Лидина, Алексея Толстого, Евгения Петрова. Юрий Жуков отметил в дневнике и обстановку, и самое начало премьеры: «Сверкают ордена. Узнаю Эренбурга, Михалкова, лётчика Юмашева, Ярославского. Здесь же почти вся редакция «Красноармейской правды», Матусовский с женой, Юра Корольков, Сурков — все знакомые… И вот — последний звонок. И сразу овация. Маленький, похожий на юношу Шостакович вскакивает и неловко кланяется… Потом на сцене появляется Самосуд, снова овация. Самосуд — высокий, усатый, фрак никак не идёт к нему — ему бы фуфайку на могучее тело».

В трудные дни обороны Москвы от фашистов симфония была воспринята как предвестие победного финала войны. «Я никогда так не переживал и не восхищался музыкой. Чисто перевернуло и обновило меня», — занёс в свой дневник известный чтец Дмитрий Орлов.

В те дни в фойе Колонного зала была организована выставка «В защиту детей от фашистского варварства», которая явилась как будто дополнением к концерту — в ней по-своему звучала та же тема: Победы. В московских газетах появились статьи и заметки писателей Алексея Толстого, Н. Вирты, Е. Петрова, сценариста А. Каплера, Н. Мясковского, Р. Глиэра, Л. Оборина, А. Гаука, Д. Цыганова, Н. Голованова. Емельян Ярославский в «Правде» попытался выявить истоки стиля симфонии, её важнейшие особенности. Ни одно музыкальное сочинение за всю историю музыки не вызывало такого горячего публицистического потока: семьдесят семь печатных откликов.

Именно в эту встречу у О. Берггольц возникла мысль — во что бы то ни стало исполнить симфонию в блокадном Ленинграде. Симфоническая премьера в осаждённом городе стала яркой страницей истории музыкального искусства. Она не только воодушевила его защитников, но весть об этом событии достигла всех борющихся с фашизмом.

Теперь одной из главных забот композитора стало издание партитуры Седьмой симфонии. Единственный экземпляр — тот, что был потерян по дороге в Куйбышев, Шостакович просмотрел, привёл в порядок и отнёс в музыкальное издательство.

Как выяснилось, скорой публикации не получилось. Старые, опытные специалисты ушли на фронт, их заменили женщины и подростки, а им ещё необходимо было осваивать искусство печатника. Автору по многу раз приходилось проверять корректуру партитуры, стараясь не пропускать ошибок. Надо было спешить: партитуру симфонии ожидали во многих городах — война продолжалась.

Экземпляр партитуры, подписанный Шостаковичем в печать 10 сентября 1942 года, был передан в Государственный Центральный музей музыкальной культуры… Известно, что это произведение Д. Шостакович начал писать спустя месяц после начала Великой Отечественной войны и продолжал работу над ней в осаждённом фашистами Ленинграде. На оригинале партитуры симфонии видны пометки композитора «ВТ», означающие «воздушная тревога». Во время воздушной тревоги композитор прерывал работу над симфонией и отправлялся сбрасывать зажигательные бомбы с крыши консерватории.

«Моему родному городу Ленинграду, нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе посвящаю эту симфонию» — таким был эпиграф к этому произведению. Напомним, первые три части симфонии были закончены к концу сентября 1941-го, когда Ленинград уже был в кольце блокады, подвергался жестокому артиллерийскому обстрелу и воздушным бомбардировкам. Победный финал симфонии был завершён в декабре 1941 года, когда фашистские орды стояли на подступах к Москве.

В 1942-м симфонию исполнили в США и в других странах антифашистской коалиции. Музыкальное искусство всего мира не знает другого такого сочинения, которое получило бы столь могучий общественный резонанс.

«Дни войны с особой остротой поставили вопрос о роли работников культуры. Мы защищаем свободу, честь и независимость нашей Родины. Мы боремся за самые светлые в истории человечества идеалы. Мы дерёмся за свою культуру, за науку, за искусство, за всё то, что мы создавали и строили. И советский художник никогда не мог стоять в стороне от той исторической схватки, которая велась между разумом и мракобесием, между культурой и варварством, между светом и тьмой, — записал в те дни Д. Шостакович. — Собственно, в этом заключается программность Седьмой симфонии».

Далее Дмитрий Дмитриевич заметил: «Главное, что мне казалось важным раскрыть в музыке, — это любовь к людям, составляющим оплот культуры, цивилизации, жизни. Я писал свою симфонию о них. Они честно работают в обычных условиях. В минуты серьёзных испытаний оказывается, что они герои. Памяти этих героев, чья смерть приносит победу, посвящена кульминация первой части — траурный марш, трагический взлёт, массовый реквием. «Обыкновенные» люди чтят память героев. Сначала мне очень хотелось, чтобы здесь были слова. Я чуть было сам не начал писать их. Потом обошёлся без текста и рад этому. Музыка в данном случае выражает всё значительно сильнее.

После темы всеобщей скорби идёт тема личная, может быть — скорбь матери. Такая скорбь, когда уже и слёз не осталось. Конец первой части — светлый, лирический: истинная человеческая любовь к себе подобным; довольно слёз о погибших; разговоры, прогулки… И только последние такты — отдалённый грохот: война не кончилась…

И самый финал симфонии я определял для себя как звучащую со всех концов земли торжественную нарастающую оду, избегая в этом определении «конкретных фактов».

А поэтесса Анна Ахматова написала:

«А за мною, тайной сверкая

И назвавши себя «Седьмая»,

На неслыханный мчалась пир,

Притворившись нотной тетрадкой,

Знаменитая ленинградка

Возвращалась в родной эфир».

Седьмая симфония внесла свой вклад в Победу. А её создатель Д. Шостакович только в 1954 году удостаивается сразу двух наград, отметивших его творческую и общественную деятельность: звания народного артиста СССР и  Международной премии «За укрепление мира между народами». В Октябрьском зале Дома союзов в Москве 4 сентября 1954 года Международную премию мира Шостаковичу вручили поэты Николай Тихонов и Назым Хикмет. Обращаясь к лауреату, Илья Эренбург сказал: «Ваша музыка обошла пять частей света, и повсюду она утверждала, что человек может понять другого. Вы приблизили миллионы людей к пониманию других и этим помогли народам отстоять их высшее благо — мир. Вы сделали это, не отрекаясь от сложности человека и от сложности искусства, не прибедняя и не упрощая душевный мир наших современников».

Незадолго до смерти Д. Шостакович обратился с письмом ко всем, кто любит музыку. «Продолжая и даже интенсифицируя наши творческие поиски, мы никогда не должны забывать о главном: искусство должно служить народу! Экспериментируя в разных областях, осуществляя поиск новых выразительных средств, мы должны помнить о главной магистрали развития искусства, о его исторической преемственности. Наводя мосты в будущее, мы не должны сжигать мосты, связывающие современную культуру с её бессмертным прошлым…

Пусть же множатся ряды поклонников, деятелей, друзей музыки! Пусть несёт она человечеству счастье!»

Да… Воспоминания — наша боль и утверждение былого.

Чингиз Айтматов писал, что они довольно часто беседовали с Дмитрием Шостаковичем в течение 12 лет. «Однажды зашёл разговор о «Гамлете», снятом Козинцевым. И в разговоре зашла речь о природе конфликта шекспировских трагедий. Я несколько утрированно, дабы придать остроту, сказал, что исторически время шекспировского мышления безвозвратно минуло для человечества. Так же, как минули неповторимые вовек эпохи эпического и сказочного народного творчества, и потому, мол, в силу такой закономерности больше никто и нигде не сможет создать в литературе нечто подобное Шекспиру.

— А я верю, — настаивал на своем Шостакович. И далее высказал мысль, которая ещё больше удивила и восхитила меня и навсегда осталась в памяти. Он сказал, что в современном мире гораздо больше шансов для новых Шекспиров, ибо никогда человечество в своём развитии не достигало такой универсализации духа, и потому, когда появится такой великий художник, он сумеет выразить, как музыкант, весь мир в одном себе…»

Весь мир в одном себе…

В. ВОРОПАЕВА,

профессор КРСУ,

С. ПЛОСКИХ,

профессор КРСУ.

Иллюстрации — из интернета.