Заметки сына ветерана Великой Отечественной войны

В один из апрельских дней 2015 года, когда на всех телеканалах, в газетах главной темой было 70-летие со Дня Великой Победы, разговорился со своим приятелем о Великой Отечественной войне и рассказал ему интересную историю, которая случилась на фронте с моим отцом — Жекшеном Карамолдоевым. Дело в том, что в начале войны мой дед Карамолдо Орозов получил похоронку. В ней сообщалось, что его сын Карамолдоев Жек Шанович погиб смертью героя, защищая cоциалистическую Родину, и это извещение является документом для назначения пособия его близким. У подавляющего большинства кыргызов довоенного поколения, как у других среднеазиатских народов, отчества не имелось. Видимо, для фронтового писаря, заполнявшего документы на моего отца, или для командования, это показалось странным, и они придумали для него имя-отчество Жек Шанович.
Когда я показал извещение другу, он изменился в лице и очень искренне принялся приносить мне соболезнования. Каково же было его удивление, когда я ему объяснил, что это была фронтовая ошибка и что я родился спустя десять лет после победы.

…Отец, как и многие фронтовики, не любил вспоминать о войне. Я и мои пять братьев постоянно интересовались у него боевым прошлым, просили рассказать, что довелось увидеть и испытать, но он каждый раз менял тему. Лишь, когда уйти от ответа было невозможно — например, за что получил ту или иную фронтовую награду, он коротко сообщал, мол, на таком-то участке фронта или под таким-то городом, а о боях — ничего. И так на протяжении более двух десятков лет. Первым начал спрашивать я — где-то с шестого класса, в 1966-м. В тот год родился мой младший брат Болот. Потом вопросы стали задавать меньшие братья. Через десять лет о том же принялся спрашивать самый младший — Болот. Мне казалось, что вопросы не раздражали отца, наоборот, он вроде как доволен тем, что интересуются. Ему было что рассказать. Может быть, просто откладывал на потом, чтобы освежить в своей памяти историю огненных лет.

…До войны моего дедушку  пригласили солистом организованного Петром Шубиным оркестра народных инструментов. Интересно: годы спустя имя Петра Шубина получила музыкальная школа во Фрунзе, а оркестр — имя композитора Карамолдо Орозова.  Дедушку ещё юношей прозвали Карамолдо, потому что он был смуглым и образованным человеком. В начале ХХ века просвещённых людей в Кыргызстане  почти не было, образованных называли «молдо» или «молдоке». Я застал соратников  дедушки С. Каралаева, Ч. Иманкулова, А. Айталиева и других, которые уважительно обращались к нему  «молдоке».

По приезду в 1928 году во Фрунзе отец пошёл в первый класс. Он со смехом вспоминал, что единственным русским словом, которое тогда знал, было «подушка». Позже он закончит школу и рабфак пединститута в русском потоке.  В 1932-м в Самарканде на конкурсе песни он занял первое место и в качестве приза получил велосипед. Как он потом вспоминал, «еле дождался летних каникул, чтобы показать приз сверстникам в селе Корумду».  С тех пор село разрослось вширь — в сторону гор и Иссык-Куля, а вот в длину изменилось не намного.  Так вот по единственной длинной улице Жекшен и мчался на своём велосипеде. Вся деревня — не только дети, но и взрослые собирались поглядеть на это диво, поскольку до этого велосипед видели только на картинках и в кино.

Как-то к отцу в гости пришёл друг детства Мокеш, и они, смеясь, вспоминали ещё один случай из безоблачной довоенной жизни. Приехав как-то из города на летние каникулы, Жекшен, решив пошиковать перед айыльными родственниками, захватил с собой вазелин. Кожа от него становилась гладкой, блестела и приятно пахла. Они с Мокешем намазались вазелином и, обернув шеи, как шарфом, белой вафельной материей (в те годы её широко использовали для полотенец, а также вышивали на ней), два друга вскочили на коней и помчались наперегонки на жайлоо. По дороге пыль плотным слоем легла на вазелин, и когда парни прискакали в журт, они действительно поразили родичей (кстати, многие ли знают, что название «юрта» произошло от слова журт, означающего скопление юрт?). Родственники покатились со смеху, увидев чёрные физиономии юношей, на которых можно было различить только глаза да зубы. Долго же потом модникам пришлось отмывать вазелиновую маску. О судьбе белоснежных шарфов история умалчивает.

Жекшен и его сверстники пели в основном патриотические  и рабоче-крестьянские песни. Мне запомнилась одна мелодия, которую он часто и вдохновенно напевал. Потом я услышал текст этой песни по радио, а позже и по телевизору. Она называлась «Тачанка». Каково же было удивление отца, когда в один из праздников Победы я спел ему всю «Тачанку». На немой вопрос в его широко раскрытых глазах, я ответил: «Я решил, что это ваша любимая песня. Вы её часто напеваете». Столько лет прошло, а вся эта сцена, как живая, возникает перед глазами, как только  услышу лихую «Тачанку»:

Ты лети с дороги, птица,

Зверь, с дороги уходи.

Видишь, облако клубится,

Кони мчатся впереди.

И с налёту с поворота

По цепи врагов густой

Застрочит из пулемёта пулемётчик молодой.

Эх, тачанка-ростовчанка,

Наша гордость и краса,

Конармейская  тачанка,

Все четыре колеса…

Помнится, отец как-то сказал, что многие песни о войне  написали уже после неё, когда чуть спала горечь утрат. На фронте было не до песен. «Война — это сплошное горе, и про неё вам необязательно знать. Учитесь, трудитесь, думайте о будущем», — вот его слова.

Начало Великой Отечественной войны отец встретил в июле. К тому времени он окончил на Дальнем Востоке курсы младших офицеров, и весь выпуск перебросили на Украинский фронт. По пути на передовую эшелон попал под бомбардировку авиации и понёс большие потери. Будущим младшим офицерам на курсах неустанно повторяли, что после бомбёжки необходимо быстро рассредоточиться и найти укрытие, потому что вслед за налётом в большинстве случаев начинается пулемётный расстрел из самолётов.  Но рядовые необученные солдаты из Средней Азии этого не знали, поэтому многие из них погибли. Увидев своего земляка мёртвым, они сбегались в кучку и оплакивали его, становясь лёгкой мишенью.

…Очень тяжёлыми выдались бои при обороне Киева и форсировании Днепра: наши солдаты оказывались в окружении целыми соединениями. В окружение попало и соединение Жекшена Карамолдоева, выходили из него с боями в течение месяца.  Невероятно трудное и мрачное время: бесконечные бомбёжки и везде кровь, трупы солдат, крики раненых…  На подступах к Воронежу Жекшена ранило. Очнулся он в госпитале: оказывается, с тех пор, как его подобрали, прошло много времени. Сознание сразу обожгла мысль о родителях: «Как они там? Они же переживают». Быстренько написал им письмо: мол, у меня все нормально, скоро выписываюсь и снова — в бой.  Не знал Жекшен того, что домой полетела уже другая бумага — «каракагаз», как её называют кыргызы. Оказывается, после боя, когда командир не досчитался одного из своих офицеров, сослуживцы рассказали, что видели, как Жекшен упал замертво. Они пытались его найти, но не смогли — видимо, его накрыло землёй. Тогда командир направил родным Карамолдоева извещение о его гибели. Такие ошибки на фронте случались нередко: проверить поле боя после отступления было невозможно — территорию уже занимал враг. Жекшену повезло: его увидели и подобрали санитары соседней части. Ему рассказали об этом врачи госпиталя.

Тем временем в айыле с соблюдением всех обрядов провели поминки по погибшему на фронте сыну. Не выдержав горя, умерла мать. А через три месяца к Карамолдоевым пришло письмо из госпиталя. Вот такая история.

Своей главной наградой  отец  считал первую медаль  — «За отвагу». Он был награждён также орденом Красной Звезды и двумя орденами

Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За оборону Киева». Кстати, второй орден Отечественной войны нашёл отца уже после войны. Всего на орденской планке у него имелось 17 наград. Это число я запомнил, потому что в 1975 году к 30-летию Победы мы изготовили в подарок ему очень удобную и компактную орденскую планку, чему он очень обрадовался. Вообще любой знак внимания со стороны детей он воспринимал с большой радостью, хотя старался это скрыть.

Для отца война закончилась в декабре 1944 года. По приказу Сталина о сохранении национальных офицерских воинских кадров его в числе других отозвали в Москву для прохождения курсов по работе в военных комиссариатах. Поначалу пришлось очень трудно, потому что за четыре года окопной жизни они отвыкли сидеть за партами и держать ручку.

…Что чувствовал дедушка Карамолдо Орозов, когда получил извещение о гибели сына, я не знаю, так как, когда он умер, мне было всего пять лет. Но воспоминания об одной встрече с ним и его похоронах глубоко врезались в память.

…Как-то ранней весной дедушка приехал в айыл, чтобы поохотиться с ловчими птицами.  Птиц вплоть до конца шестидесятых годов содержал наш родственник Шеримбай ата. Помню, как птицы разных мастей и калибров, с томогой (шапочкой) на головах, важно восседали на длинном бревне.  Рано утром все собрались на охоту, и я увязался за ними. Меня усадили на лошадь позади круглого дедушки (знаменитого манасчи Саякбая Каралаева). Мы выехали на запад в сторону села Сегетту и урочища Беш-Мойнок. Спешившись у мазара среди тополей (они растут  там и сейчас), все прочитали молитву и далее поехали к урочищу Ичке. …Возвращались с охоты вдоль молодого яблоневого сада, посаженного под руководством тогдашнего башкармы колхоза «Кызыл Бирлик», нашего родственника Сураналы. Сад тоже жив и носит имя Сураналы. Охота мне очень понравилась, я вернулся довольный, но сильно замёрзший. Позже наш дом перестроили в две комнаты с верандой, а в описываемое время он представлял собой одну большую комнату с печкой-буржуйкой. В тот незабываемый день два великих  комузиста Карамолдо и его брат Усуп до глубокой ночи попеременно  играли на комузе  собственные произведения под одобрительные возгласы слушателей.

Летом того же года мы похоронили дедушку, он умер на операционном столе в возрасте 78 лет.  Помню, как в айыл прибывали со всего района люди на лошадях. Не осталось ни одного дерева, к которому не были бы привязаны лошади, и даже бревно, на котором восседали ловчие птицы, использовали как коновязь.  Особого значения  драматическому событию в жизни семьи я не придал, так как был слишком мал, зато на зависть местным пацанам вдоволь накатался — от дома до кладбища и обратно — на правительственном ЗИМе. Так как я был очень подвижным и озорным, то вздумал дёрнуть за хвост жеребёнка. Взбрыкнув, он попал копытом мне в челюсть — хорошо, что голову не снёс. Причитая и успокаивая, мама старательно забинтовала мой окровавленный подбородок (шрам от удара остался на всю жизнь). Аксакалы, выходившие из дома и многочисленных юрт, не зная о произошедшем, хлопали меня по плечу и с одобрительными возгласами хвалили, приговаривая: «Смотри, как горько плачет внук великого Карамолдо. Нам бы такого внука, который так же горько оплакивал бы нас».

Через два года, к 80-летнему юбилею дедушки, начали возведение памятника, длившееся около недели. Строили двое русских дяденек, доставку им еды возложили на меня, так как из всех детей по-русски знал только я. В свободное от работы время отец тоже общался с ними, рассказывая о своём знаменитом отце. По окончании работ, один из строителей подарил мне металлический пенал-монетоприёмник. Что потом стало с этим диковинным подарком, куда он подевался, не помню, а жаль.

…Как-то в один из последних августовских дней мы с отцом сидели на скамейке возле ворот, и он, выслушав мой рассказ о случае на недавней летней практике, вспомнил эпизод из фронтовой жизни.

…Дело было осенью, точнее, поздней осенью 1941 года. Дороги от дождей развезло так, что застревали не только автомобили, но и танки. Потребовалось срочно отвезти пакет в соседнюю дивизию — за 20 километров, если ехать по дороге, а по прямой 3 километра, но там непроходимое болото. Поскольку вся техника стояла, то попасть туда можно было только на лошади.  Доставить пакет поручили Жекшену. Выйдя из штаба, он ознакомился с топографической картой, болото на ней не было отмечено. Чтобы выполнить приказ как можно быстрее, Жекшен решил проехать по прямой. Первые два километра, хоть и с некоторыми сложностями, он преодолел достаточно быстро, но все испытания оказались впереди. Лошадь застряла в болоте и ни в какую. Оставшийся путь Жекшен преодолел где ползком, где вплавь, в результате еле добрёл до штаба за три часа. Это стало для него большим уроком.

Рассказ отца я запомнил ещё и потому, что руководитель моей дипломной работы доцент, ветеран Великой Отечественной войны, выпускница географического факультета МГУ им. М. Ломоносова Римма Романовна Криницкая являлась для нас примером в многочисленных походах в горах во время полевых практик. Она рассчитывала маршрут так, что возвращалась не сильно уставшей, тогда как мы, студенты, едва не валились с ног от изнеможения.  Как-то в заповеднике Сары-Челек мы решили срезать маршрут и попали в такой бурелом, где и кабаны, которых тогда там водилось не считано, могли застрять. В результате путь занял столько времени, что, когда мы, студенты-четверокурсники, прибыли в лагерь, то стояли перед нашей Риммой Романовной, как нашкодившие школьники.  Вот про этот случай я и рассказал отцу тем августовским днём.

Учёба и работа свели меня ещё с одним ветераном Великой Отечественной войны — большим учёным, академиком Каипом Оторбаевичем Оторбаевым, воспитавшим много учеников. Впервые я увидел его близко во время проведения VII съезда Географического общества СССР в сентябре 1980-го. Мы встречали и размещали делегатов. Приехали выдающиеся учёные, исследователи. Среди них дважды Герой Советского Союза, легендарный полярник А. Папанин, исследователи Арктики и Антарктики, академики и многие другие. На встречах с этими выдающимися личностями было заметно, что Каип Оторбаевич — неординарная личность. Он мог бы стать и успешным дипломатом…

Особенно запомнилась одна из встреч с Каипом Оторбаевичем, состоявшаяся намного позже. Он был у меня первым оппонентом докторской работы, и в течение недели я не мог с ним встретиться и получить отзыв. В конце концов его секретарь вручила мне отпечатанный, но без подписи отзыв и сказала, что с Каипом Оторбаевичем можно встретиться в канун 9 Мая на чествовании ветеранов войны в возглавляемом им научном отделе. Академик пришёл на торжество, но так как его ждали в правительстве, пробыл всего 15-20 минут и поспешил к машине, ожидавшей у подъезда. Отзыв требовалось предоставить за 30 дней до защиты, назначенной на 6 июня 2001 года. Истекали все мыслимые и немыслимые сроки. Я робко подошёл к учёному и протянул отзыв. В ответ он, широко улыбнувшись, тут же на капоте автомашины поставил свою подпись. С виду неприступный академик оказался очень простым человеком. Улыбаясь, он сказал: «Посмотрев на тебя, вспомнил себя перед защитой докторской диссертации. Желаю успехов».

Большую роль в моей судьбе сыграла ещё один ветеран войны, лётчик, офицер Советской армии, профессор МГУ Александра Александровна Макунина. После прохождения стажировки в МГУ я встретился с ней по поводу дальнейших исследовательских планов. Она посоветовала сменить направление, так как тогда более перспективными стали исследования в области гидрометеорологии. Последовав её рекомендации, я занялся водными проблемами горных стран. Позже, во время защиты кандидатской диссертации по гидрологии в МГУ, Александра Александровна выступила с очень тёплыми словами, поблагодарив за то, что я послушался её совета. Вопрос: кто кого должен благодарить?

…Наше поколение узнавало о войне по книгам, фильмам  и скудным рассказам отцов, старавшихся напрочь забыть это страшное испытание, выпавшее на их долю.

…Мы, пацаны 1960-х, не очень задумывались о песнях, посвящённых войне, — на дворе был бум иных шлягеров, вовсю раскручивались барды. Одним из самых популярных считался не имевший голоса В. Высоцкий.  Мы стремились стать лётчиками, космонавтами, инженерами и врачами. Поэтому сегодня каждый из моих сверстников является классным специалистом. Военные песни звучали всё реже, потом только 9 Мая. В основном исполнялись песни И. Дунаевского и на стихи Р. Гамзатова.  Позже эти же песни исполняли М. Магомаев, Л. Зыкина, Б. Окуджава, В. Толкунова, И. Кобзон, на небосклоне появились Э. Хиль, Л. Лещенко  и многие  другие.

К великому сожалению, история Второй мировой войны переписывается заново. Больно смотреть кадры, показывающие, как в Европе, за освобождение которой отдали жизни миллионы солдат, сносят памятники, посвящённые их подвигу. Не укладывается в голове, что Польша, в которой полегло свыше 600 тысяч наших бойцов, теперь выставляет СССР в качестве захватчика. Да и у нас, честно говоря, многое забывается. Каждый год один и тот же штамп на 9 Мая: гвоздики, парад, сто граммов «фронтовых»…

Одно очень радует, что основной композицией Ржевского мемориального комплекса, возведённого в ознаменование 75-летия Великой Победы, послужили журавли, улетающие в вечность. Подо Ржевом погибло огромное число солдат, сражение по масштабу сопоставимо с битвой под Москвой и Сталинградом.   Нельзя не вспомнить слова великих стихов:

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

 А превратились в белых журавлей…

Вечная память героям, отстоявшим мир от чумы ХХ века — фашизма.

Ещё раз с Великой Победой, дорогие друзья!

Жумакадыр КАРАМОЛДОЕВ.