«Звезда пленительного счастья» засияла над площадью перед Кыргызско-Российским Славянским университетом.

Я счастлив, что удалось принять участие в открытии этого прекрасного памятника и украсить его волшебной музыкой Моцарта и Чайковского.

Пушкин не думал, что он придёт в дом и сердце каждого человека не только в виде памятников и символов, а придёт как нечто необходимое, как дыхание…

Я счастлив, что здесь открыт Кыргызско-Российский Славянский университет, что к памятнику А. Пушкина будут приходить молодые люди. Я уверен, его никогда не коснётся рука осквернителя.

Это первая «звезда пленительного счастья», которая попала благодаря дружбе России и Кыргызстана сюда, на кыргызскую землю. Она будет долго светить.

Я желаю, чтобы много звёзд зажглось над вашей страной и великой Россией!»

Такой речью приветствовал художественный руководитель и главный дирижёр государственного камерного оркестра «Виртуозы Москвы» Владимир Спиваков торжественное открытие памятника Александру Сергеевичу Пушкину — 6 июня 1999 года.

А сегодня, в зимние дни памяти Александра Сергеевича, когда весь телевизионный эфир заполнен обсуждением достоинств фильмов о декабристах «Союз спасения» и «Звезда пленительного счастья», всё настойчивее звучат вопросы: когда же возникло определение «звезда пленительного счастья», почему В. Спиваков связал его с А. Пушкиным? И… что Это?.. Опять пушкинское: бывают странные сближенья? Или «Пушкин — это наше всё»…

Обратимся к истории.

С будущими декабристами А.  Пушкин сдружился ещё на лицейской скамье — Пущин, Кюхельбекер, Вальховский были его товарищами. «Мой верный друг, мой друг бесценный», — писал поэт о декабристе И. Пущине.

После окончания лицея поэт вращался в декабристской среде сначала в Петербурге, а потом, в период отбывания ссылки, на юге. Здесь он особенно сдружился с декабристами М. Орловым, В. Раевским, не раз встречался с П. Пестелем…

В 1818 году молодой поэт А.  Пушкин, не поверив в обещания царя о мирном введении конституционного правления в России, написал стихотворение «К Чаадаеву», ставшее впоследствии очень популярным в кругу декабристов политическим творением поэта.

Любви, надежды, тихой славы

Недолго нежил нас обман,

Исчезли юные забавы,

Как сон, как утренний туман;

Но в нас горит ещё желанье,

Под гнётом власти роковой.

Нетерпеливою душой

Отчизны внемлем призыванье.

Мы ждём с томленьем упованья

Минуты вольности святой,

Как ждёт любовник молодой

Минуты верного свиданья.

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Товарищ, верь: взойдёт она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Итак, стихотворение «К Чаадаеву» исторически свидетельствует, что автором определения «звезда пленительного счастья» является А. Пушкин. Он же является автором составляющих этого определения: Свобода, Честь, Дружба, Служение Отечеству, Закон. Они звучат во многих стихах поэта, найденных в бумагах декабристов.

Истории известно о том, что восстание декабристов, произошедшее 14 декабря 1825 года, было разгромлено. Восставших привлекли к суду.

В апреле 1826-го В. Жуковский, сообщая о ходе следствия над восставшими, писал А. Пушкину: «…в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои».

Среди стихов был и «Андрей Шенье», да ещё под названием «На 14 декабря». Сюжет об «Андрее Шенье» в жизни А. Пушкина имеет свою, почти отдельную историю. Современники знали, что повсюду произведены были повальные обыски. Все, у кого были найдены эти стихи, понесли строгое наказание. Против А. Пушкина было возбуждено отдельное дело, и дознание велось долгие месяцы.

Кстати, письма А. Пушкина к друзьям П. Вяземскому, В. Жуковскому, А. Дельвигу, написанные не только в те дни, когда он узнал о поражении восстания декабристов, но особенно после суда над ними — свидетельства его тревоги за участь «друзей, братьев, товарищей». Но это уже не та поэтически возвышенная тревога и верность дружбе. Здесь — волнения и тревога политически зрелого Поэта.

В письмах же, особенно В.  Жуковскому, ещё «осторожнее», в плане почти «радостной надежды», видим слова Пушкина: «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический или религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости».

В течение полугода 1826-го А. Пушкин вёл переписку со своими друзьями, хотя по известным причинам она была затруднена. В этих письмах просматриваются взгляды поэта на современный ему «общепринятый порядок», как говорили в ту эпоху.

Через поэтическое творчество поэт выражает своё отношение к Свободе, Чести, Отечеству, Дружбе. Одновременно, как замечает сам, каков бы ни был образ его мыслей, он, как правило, хранит его «про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости», одновременно призывая великодушие царя к «милости падших».

На многие вопросы о взаимоотношениях Пушкина, царя и декабристов проливает свет «встреча» поэта и царя Николая 8 сентября 1826 года. Современники вспоминают, как на вопрос царя Николая I: «Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?» — ответил: «Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нём. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю бога!» — «Довольно ты подурачился — возразил император, — надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне всё, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором».

Граф М. Корф в своих «Записках» отмечал: «Однажды, за небольшим обедом у государя, при котором я и находился, было говорено о Пушкине.  Я, — говорил государь, — впервые увидел Пушкина после моей коронации, когда его привезли из заключения ко мне в Москву совсем больного… Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге?» — спросил я его, между прочим. — Стал бы в ряды мятежников,- отвечал он. На вопрос мой, переменился ли его образ мыслей и даст ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю, он наговорил мне пропасть комплиментов 14 декабря, но очень долго колебался прямым ответом и только после длинного молчания протянул руку с обещанием сделаться другим».

Действительно, вариации воспоминаний современников самые различные, но главные вопросы замечены были одинаково:

— Что сделал бы А. Пушкин, если бы 14 декабря был в Петербурге?

— Царь пообещал быть личным цензором поэта.

Сам же поэт в одном из своих писем друзьям писал: «Государь принял меня самым любезным образом».

Как справедливо заметил наш кыргызстанский пушкиновед Л.  Шейман, — у каждого, кто знакомится с сохранившимися рассказами о встрече царя и поэта, стойко держится ощущение не до конца разъяснённой загадки.

Но, совершенно очевидно, самыми главными документами, свидетельствующими о подлинном отношении поэта к существующему порядку вещей, является его поэтическое творчество. В нём найдём и отношение к друзьям-декабристам и к самому их движению, и к монархии, и к власти, и даже лично к царю Николаю I. Разумеется, каждое произведение должно читаться очень вдумчиво и внимательно с учётом даже обычной календарной даты…

Но обратимся снова к одному из них, имеющему непосредственное отношение именно к событиям 14 декабря 1825 года и его автору, поэту Пушкину.

Пушкин знал, что его легко уличить в политических разговорах с каким-нибудь из обвиняемых. «А между ими друзей моих довольно…», — говорил он в те тревожные дни.

Царь поручил военно-ссудной комиссии довести дело о причастности поэта к заговорщикам до логического завершения. А. Пушкину было предложено дать разъяснения по поводу «известных стихов». Поэт сначала заявил, что не знает, что это за «известные стихи», а потом объяснил комиссии: «Да, это мои стихи — «Андрей Шенье». Слова «Убийцу с палачами избрали мы в цари», вызвавшие подозрение, он относит к Робеспьеру и Конвенту, а слова «разметать позорную твердыню» относятся к Бастилии.

Поэт заметил ещё: стихотворение «Андрей Шенье» никак не может быть связано с событиями 14 декабря 1825 года, так как написано было гораздо раньше, и цензура разрешила его к печати ещё до восстания. И далее А. Пушкин выразил своё ироническое недоумение: «Что же тут общего с несчастным бунтом 14 декабря, уничтоженным тремя выстрелами картечи и взятием под стражу всех «заговорщиков»?..

И даже после такого «иронического недоумения» в течение всего 1827 года поэт давал «объяснения» 27 января, 29 июня, 24 ноября московскому и петербургскому обер-полицмейстерам. И только 27 июля 1828-го царь Николай I утвердил приговор Сената, который «избавил Пушкина от суда, обязал подпискою, дабы впредь никаких своих творений без рассмотрения и пропуска цензуры не осмеливался выпускать в публику».

А за поэтом, согласно постановлению Государственного совета, был учреждён «секретный надзор».

Возможно, власти уверовали в непричастность Пушкина к заговору 14 декабря 1825 года. Генерал А. Волков доносил А. Бенкендорфу: «О поэте Пушкине, сколько краткость времени позволила мне сделать разведанное, — он принят во всех домах хорошо и, как кажется, не столько теперь занимается стихами, как карточной игрой, и променял Музу на Муху, которая из всех игр в большой моде…»

Так ли это происходило на самом деле? Мог ли Пушкин в своём «Андрее Шенье», намекающий на собственное положение поэта, променять «Музу на Муху»?

Вот она, яркая картина настроения идущего на казнь поэта, описанная в «Андрее Шенье».

О горе! О безумный сон!

Где вольность и закон? Над нами

Единый властвует топор.

Мы свергнули царей.

Убийцу с палачами

Избрали мы в цари. О ужас!

О позор!..

Гордись, гордись, певец:

а ты, свирепый зверь,

Моей главой играй теперь:

Она в твоих когтях.

Но слушай, знай, безбожный:

Мой крик, мой ярый смех

преследует тебя!

Пей нашу кровь, живи, губя:

Ты всё пигмей, пигмей

ничтожный.

И час придёт… и он уж недалёк:

Падёшь, тиран! Негодованье

Воспрянет наконец.

Отечества рыданье

Разбудит утомлённый рок.

Теперь иду… пора…

но ты ступай за мною;

Я жду тебя…

Выше было замечено, что стихотворение «Андрей Шенье» А.  Пушкин написал и назвал его элегией задолго до событий 14 декабря. А 8 октября 1825 года, то есть за два месяца до событий, цензура разрешила его в печать.

Но верность идеалам «дум высокого стремленья», устремлениям к «звезде пленительного счастья» ярко просматриваются и в послании Пушкина сосланным декабристам в Сибирь.

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадёт ваш скорбный труд

И Дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,

Надежда в мрачном подземелье

Разбудит бодрость и веселье,

Придёт желанная пора:

Любовь и дружество до вас

Дойдут сквозь мрачные затворы,

Как в ваши каторжные норы

Доходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

На послание поэта пришел стихотворный ответ, написанный декабристом А. Одоевским:

Струн вещих пламенные звуки

До слуха нашего дошли,

К мечам рванулись наши руки,

Но лишь оковы обрели.

Но будь спокоен, бард: цепями,

Своей судьбой гордимся мы

И за затворами тюрьмы

В душе смеёмся над царями.

Наш скорбный труд не пропадёт:

Из искры возгорится пламя,

И просвещённый наш народ

Сберётся под святое знамя.

Мечи скуём мы из цепей

И вновь зажжём огонь свободы,

И с нею грянем на царей,

И радостно вздохнут народы.

И здесь обратим внимание на фразу: «и просвещённый наш народ сберётся под святое знамя» и «радостно вздохнут народы». Что это значит? Декабристы, видимо, вопреки утверждению В. Ленина о том, что они «страшно далеки от народа» предвидели участие «просвещённого народа» в их движении. Но… на открытое признание вызвал их А. Пушкин!..

Итак, в основе идейных взглядов и декабристов, и поэта видится общее устремление к «звезде пленительного счастья». И, рассматривая идейные взгляды Пушкина и декабристов, не следует видеть только «беззаветный альтруизм» декабристов и «солнечный эгоизм» поэта, которыми, как считали некоторые исследователи, определялись их разногласия.

Не могли быть не известными поэту сама фактическая история тайных обществ и их филиалов и разногласия в среде самих декабристов, их идейная эволюция… В то же время «первый декабрист» В. Раевский, прочитав пушкинского «Наполеона на Эльбе», «потребовал от него более актуальных и революционных произведений».

Поэт всегда был верен своим убеждениям и в 1825 году, в год выступления декабристов, выразил свою позицию: «Каков я прежде был, таков и ныне я…» А в годовщину казни пяти декабристов поэт в «Арионе» воспевает общую с ними позицию: «Нас было много на челне…»

В «Пророке» опять прямой призыв только к поэту: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли… глаголом жги сердца людей…» А в «Послании» в Сибирь декабристам опять общее: «дум высокое стремленье», «мой свободный глас», «оковы тяжкие падут…» В ответе декабристов опять общее: «струн вещих пламенные звуки до слуха нашего дошли», «но будь спокоен, бард», «наш скорбный труд не пропадёт»…

В 1828 году, почти через три года после событий 14 декабря, поэт пишет «Друзьям».

Беда стране, где раб и льстец

Одни приближены к престолу,

А небом избранный певец

Молчит, потупя очи долу.

Как итог своего творчества поэт выразил в своём «Памятнике» в 1836 году.

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Эти стихи начертаны на постаменте памятника А. Пушкину, у входа в главный корпус Кыргызско-Российского Славянского университета.

«Падших» Пушкин видел во всех потерпевших поражение, в том числе в декабристах. Ибо в основе идейных начал и творчества А. Пушкина и декабристов находится то общее, что провозгласил поэт:

… Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Товарищ, верь: взойдёт она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

В. ВОРОПАЕВА,

профессор Кыргызско-Российского

Славянского университета.