О себе

Я, Айжанка Баянова, родилась в 1990 году в городе Бишкеке. Будучи от природы меланхолического темперамента, с детства любила погрузиться в мир художественной литературы, зачитываясь коллекциями сказок, которыми меня одаривали взрослые.
Окончила КРСУ, факультет международных отношений. Работаю в общественном благотворительном фонде.
Когда я пишу, то становлюсь счастливее. Писательство само по себе приносит просто счастье.

Говорят, судьба человека дана ему свыше, заранее предопределена и ничто на свете не в силах её изменить, кроме двух вещей: молитвы и доброго поступка.

После того как новостное агентство, в котором я работала штатным журналистом, было вынуждено закрыться из-за многочисленных долгов, мне пришлось на время сделаться репетитором английского языка. Это неплохо оплачивалось, особенно когда я ехала к маленьким ученикам домой, — беспокоящаяся за будущее своего чада мамаша готова была платить по полтысячи сомов за один урок. Поэтому частная учительская деятельность хорошо выручала меня в период, когда я осталась безработной.

Как-то раз, после урока с одиннадцатилетним мальчиком по имени Миша, я, получив солидную оплату, по обыкновению шла в огромных размеров супермаркет «Гигант» (он так и назывался), находившийся рядом с домом Миши. Каждый раз мне сложно было устоять перед соблазном зайти туда и прикупить какую-нибудь съестную мелочь. Разумеется, я экономила деньги, но не могла не побаловать себя милой коробочкой белого зефира или клюквы в сахарной пудре. Поэтому после урока с Мишей, получив заветное вознаграждение, перед тем, как сесть на нужный автобус, я почти всегда заходила в «Гигант».

Проходя мимо магазинов дорогого кафеля и импортной мебели, аптеки, кофейни и салона красоты для явно очень богатых дам (сам район этот считался очень уж элитным в городе, много кто хотел бы там жить), на пути к супермаркету я увидела сидевшего на корточках парня. Он облокотился о перила маленькой бетонной лестницы, состоящей из трёх низеньких, но широких ступенек. Руками он обнял колени и опустил голову. Проходя мимо него, я немного замедлила шаг. Однако в голове моей промелькнула мысль о том, что, скорее всего, это наркоман, раз в декабрьский вечер он вот так, отрешённый от внешнего мира, сидит на корточках на улице. Всё же в итоге что-то пересилило меня, и я, подойдя к нему, спросила: «Вам плохо?» Он поднял на меня глаза и ответил: «Я есть хочу».

Я повела его в «Гигант», по дороге расспросив о нём самом. Бакай — так звали парня — приехал в столицу из Нарына несколько дней назад в надежде заработать денег на… телевизор для младших братиков и сестрёнок. Он у них, оказывается, сломался, и теперь они не могли смотреть мультики. А Бакай решил отправиться в Бишкек, чтобы заработать на телевизор.

Мы зашли в супермаркет, который просто кишел всем, что только можно было есть или пить. Я повела Бакая в отдел готовой еды, где купила ему порцию мант и корейской капусты чимчи. Он успел огорошить меня словами о том, что впервые заходит на территорию рядов с продуктами, — до этого он не осмеливался, потому что охранники выгоняли его.

Пока я разговаривала с продавщицей, увидела, как он поднимает с пола упавшие мандарины и аккуратно кладёт их на место. Я попросила его следовать за мной, в отдел напитков. Там я купила ему пакет яблочного сока.

Попросив Бакая посидеть на одной из скамеечек возле касс и поесть, я лихорадочно возвратилась обратно к продуктовым рядам. В голове моей в беспорядочности разлетались мысли, главной из которых была одна очень горделивая, заключавшаяся в том, что в тот день судьба человека была в моих руках, и я эту судьбу, возможно, могла изменить.

Я накупила всякой всячины для Бакая — пачку чипсов (господи, какие чипсы, когда он не ел нормально вот уже сколько дней. Привыкла же судить обо всех по себе!), бутылку газированной воды, шоколадных крекеров и пару бананов. Этот пакет я триумфально вынесла ему навстречу. Он поел немного тех мант, как позже выяснилось, совершенно невкусных, и отведал корейской капусты. Она тоже было ошибкой: чимчи — блюдо острое, и оно могло бы только раздражать стенки желудка, в котором много дней не было пищи.

Он сказал, что оставшееся доест завтра. На часах было уже девять часов вечера, и я стала думать, как же можно помочь Бакаю. Единственное, что мне пришло на ум, — это позвонить одному шустрому знакомому парню, которого знало полгорода и который, словно из ниоткуда, мог достать любую информацию.

— Марат, послушай, выручай. Я тут встретила одного молодого человека, он с Нарына приехал… Видимо, хотел заработать, но не смог устроиться… Он совсем без денег, ему некуда идти… Ты не знаешь, как можно ему помочь? Может, есть какие-нибудь приюты или центры…

— Не знаю… Надо бы пробить его по паспорту… Да ты особо не старайся там, несколько лет назад со мной тоже похожий случай был — одного бездомного к себе в квартиру привёл, накормил его, постель ему постелил. На следующий день я пошёл на работу, а он у меня стырил ноутбук. Когда его быстренько достали — ты же меня знаешь, — я его спросил: «Ну как ты мог так, а?» И он мне говорит: «Ты же сам меня в свою квартиру привёл».

— Но этот не такой… Он, сразу видно, порядочный…

— Да откуда ты знаешь? Ты по виду никогда не поймешь, кто перед тобой на самом деле. Кстати, знаешь что, завтра приходи на приём по случаю Дня Катара в «Ройал Вилла», в шесть часов начало. Ну, знаешь, да, там дресс-код — какое-нибудь элегантное платье нужно…

Я была слегка задета — неужели он думает, будто я, такая продвинутая девушка, ещё нуждаюсь в советах о том, как нужно одеваться. Но обиду быстро смела радость от того, что я пойду на День Королевства Катар в «Ройал Вилла» (теперь, когда я вынужденно превратилась в учительницу, поход на приём стал для меня грандиозным событием). Марат, кроме своей основной работы, ещё состоял статс-секретарём какого-то общественного объединения, аффилированного с МИДом, видимо, поэтому и мог вот так легко звать своих знакомых на столь закрытые вечера для избранных. Впрочем, раньше, когда я работала в новостном агентстве, мне случалось по долгу службы посещать светские мероприятия и какие-нибудь приёмы и даже брать интервью у видных иностранных дипломатов. Об одном из этих видных дипломатов я ненавижу вспоминать… Да, на приёмах всегда есть на что посмотреть и о чём поговорить. Мне всегда нравилась эта пафосная кутерьма, потому что в ней присутствовало ощущение яркой, насыщенной жизни, хоть и весьма иллюзорное для многих пришедших.

— Ну, отвези его в «Келечек»… Попробуй туда… — посоветовал Марат в итоге.

Хорошо посоветовал, однако… «Келечек» служил приютом для женщин, пострадавших от насилия в семье. Бакай никак не вписывался в эту категорию. В итоге я стала спрашивать у прохожих. Никто не мог дать ясного ответа, куда же в нашем городе можно деть бездомного, безработного приезжего.

Мы стояли с Бакаем на тротуаре. Я спросила его, почему он не стал искать работу в Нарыне.

— Там нет работы.

— А у вас есть образование? Вы что-то оканчивали?

— Я не окончил. На пятом курсе, когда сдавал дипломную работу, председатель комиссии потребовала взятку. У меня не было денег, и тогда они не приняли мою работу.

— А здесь вы что-нибудь нашли?

— На рынке коробки собирать, ночью, обещали пятьдесят сомов платить.

Потом Бакай рассказал про Корейца байке, который дал ему тёплые ботинки, а также про то, что ночует он в подвале какого-то дома. В декабре, когда уже давно выпал снег и стояла морозная погода, на нём была какая-то спортивная куртка из синтетики, и сам Бакай, будучи высокого роста, выглядел совсем худым от того, что не имел пропитания.

Пока мы стояли, к нам подошёл охранник стоянки супермаркета. Я вкратце описала ему ситуацию Бакая — а вдруг он что-нибудь посоветует? Дядька ответил, покачав головой:

— Я сам живу у родственников. Нам самим с женой негде жить, — сказал он. Потом, окинув меня взглядом, добавил: — А ты как — для себя его присматриваешь?

Идиот. О чём он только думает.

— Да нет, я просто хочу помочь молодому человеку.

— А… Ну, я не могу его к себе взять.

А я и не прошу.

Оставив Бакая, я решила подойти к группе высоченных, здоровых парней, стоявших возле входа в «Гигант». Выслушав меня, они посоветовали отвезти его в ночлежку для бомжей. Заодно предупредили, что её обитатели обычно пьют, дерутся и громко ругаются. Конечно, везти туда Бакая было нельзя — его могли уничтожить.

Под конец я обессилела. Бакай, видя это, сказал, что сегодня может переночевать в интернет-клубе, где за сорок пять сомов разрешают просидеть всю ночь. Только спать там нельзя. Тогда я обрадовалась и поймала такси. Я попросила водителя вначале отвезти домой меня, а затем — моего спутника. Мы с Бакаем условились встретиться на следующий день в одиннадцать часов возле главного входа в торговый центр «Люкс». Это было очень популярное место, и, назначив встречу там, я могла не волноваться о том, что приезжий нарынский парень его не найдёт.

В назначенный час Бакай уже был там, наверно, он пришёл задолго до моего появления. Подходя к нему, я увидела его лицо — смиренное, светлое, задумчивое. Он стоял, несмотря на то, что рядом было много скамеек. Так как я спешила на урок, быстро протянула ему сиреневую купюру номиналом пятьсот сомов и посоветовала купить газету с объявлениями о работе. Бакай пошёл за мной до остановки, он спросил, кем я работаю. Не вдаваясь в подробности, я ответила, что  учительницей. Он попросил мой номер телефона, наверно, понимая, что больше мы вот так не увидимся. Я хотела уже написать его на клочке бумажки, который достала из большой кожаной сумки, где перемешалось всё её содержимое (никогда не получалось надолго навести там порядок). Но почему-то не решилась и заявила, что как раз вчера мой номер совершенно неожиданно оказался заблокирован за неуплату компанией сотовой связи (какой нелепый аргумент). Взамен я предложила снова встретиться где-нибудь в городе. Бакай послушно согласился — ведь у него и выбора не было, — и мы договорились увидеться через два дня, в воскресенье, на том же самом месте возле «Люкса» в то же самое время.

У меня вдруг промелькнула мысль о том, чтобы отдать ему свой старый неказистый сотовый. Это бы не обеднило его обладательницу — у неё был другой, навороченный, со всеми новейшими приспособлениями. Но потом я отговорила себя — если каждого приезжего безработного одаривать мобильными телефонами, то в итоге у самой ничего не останется. И передумала. Дойдя до остановки, мы распрощались. Его светлое лицо я помню до сих пор.

Приём по случаю Дня Королевства Катар удался его организаторам — посольству Катара в Бишкеке — на славу. На огромных длинных столах было представлено невообразимое количество деликатесов, от которых у меня начинала кружиться голова. Повсюду стояли кричащие от роскоши букеты цветов, украшавшие и без того невероятно помпезный зал «Ройал Виллы». Расфуфыренные дамы в дорогих нарядах придавали вечеру ещё большую торжественность. Открылся приём официальным выступлением посла Катара и заместителя министра иностранных дел, после чего прозвучали гимны обеих стран.

А после — всё потекло рекой: вино, шампанское, красная икра, чёрная икра, запечённый барашек, сёмга, форель и много того, названий чего я не знала, но что было изумительно на вкус. Отведав всего понемногу и незаметно для себя пресытившись, я решила пройти через весь зал в то место, где были столики с информационными буклетами, рассказывающими про Королевство. Красочные, с фотографиями фешенебельных районов богатейшей арабской страны, они заставили меня целиком погрузиться в чтение. Я с упоением узнавала доселе неизвестные мне подробности жизни в Катаре. Простояв так минут двадцать или даже полчаса, я захотела присесть и уже развернулась, как вдруг прямо перед собой увидела Гекхана — бывшего атташе по делам культуры посольства Турции. Гекхан… Он смотрел на меня. В его взгляде читалась скрытая гордыня и даже злоба. Я не стала продолжать эту схватку, а лишь, взяв буклеты, пошла туда, куда хотела, — к длинному дивану у стены напротив.

Я чувствовала скованность и волнение. Неужели спустя три года он вдруг снова окажется в Бишкеке и вот так невзначай встретится со мной? Что он здесь делает? Ведь срок его дипломатической службы в Кыргызстане закончился ещё три года назад, и он вернулся в Стамбул. Что привело его обратно?

Я так и сидела, словно притаившаяся мышка, уткнувшись в чтение. Не знаю, сколько прошло времени, но когда я подняла взгляд на зал, то поняла, что вечер близится к концу — многие гости уже расходились. И здесь Гекхан неожиданно вновь предстал передо мной и попросил разрешения присесть рядом.

Сердце моё бешено заколотилось: будет ли он умерщвлять меня своим презрением? Мстить за обиду, которую я ненароком нанесла ему в то время? А может, скажет, что уже как второй или третий год женат и у него уже есть ребёнок…

Мои размышления прервал его вопрос о том, как у меня дела. Я, будто пытаясь защититься градом слов, стала быстрее рассказывать про то, что новостное агентство, в котором я трудилась, — то самое, тесным образом сотрудничавшее с посольством, — сделалось банкротом, я осталась без работы и на данный момент преподаю английский.  Тут же сказала, что часто вижусь с Айтен — коллегой Гекхана из посольства, и что совсем недавно ходила на день рождения к её сыну, и Айтен приготовила изумительный пирог, и что пару месяцев назад Турция устраивала в Бишкеке потрясающую выставку картин современных турецких художников, и я посещала её и пребываю в восторженном состоянии до сих пор.

Я несла всё, что могла в тот момент более-менее оформить в логически связанную информацию, хоть как-то относящуюся к Гекхану. Я думала, что если сейчас словесный поток прервётся, то передо мной откроется страшная, жалящая реальность — я пойму, что навсегда его потеряла. Но больше мне нести уже было нечего, и я посмотрела на него. Он словно знал, о чём я думаю. Он улыбался. Я ненавидела его в тот момент — как это жестоко! Наверняка Гекхан предвкушал сладостную месть — сейчас он объявит мне, что нашёл лучшую в мире женщину, и полгода назад они сыграли свадьбу. Я с нетерпением ждала этих слов. Ну же, давай, что ты медлишь? А-а… Да, конечно… Ты хочешь насладиться местью, поэтому оттягиваешь время — хочешь помучить меня. Ну мучай, что я теперь могу поделать, ведь я сама во всём виновата…

…Гекхан был роскошен. Чертовски хорош собой, очень элегантен, он всегда старался производить самое эффектное впечатление на окружающих. Он любил играть в гольф и ездить на  дорогих автомобилях, музицировал на фортепьяно и даже рисовал какие-то картины. Я не знала его семью, но подозревала, что имидж его и великосветские манеры происходят не от аристократической родословной, а от того, что некогда простой, бедный стамбульский парень, хорошо отучившись в университете, решил во что бы то ни стало добиться высокого положения, «зацепиться» и построить успешную карьеру на дипломатическом поприще. Что ему и удалось. Стоит ли говорить, что он умел соблазнить любую дурочку…

Вдруг я не выдержала и спросила напрямую, почему он улыбается. Неожиданно Гекхан ответил, что просто улыбается от того, что ему хорошо. У меня окончательно разболелась голова, мне хотелось убежать. И в то же время, подобно маленькому согревающему огоньку, при этих его словах внутри меня затеплилась надежда — а вдруг это шанс всё исправить?

Сделав безразличное лицо, я, деланно смеясь, высказала своё предположение о том, что Гекхан наверняка уже женат на какой-нибудь стамбульской красавице. Каково же было моё удивление, когда он  опроверг мою догадку и заявил, что так же холост, как и прежде. И вопросительно, как бы изучая, уставился на меня. Теплившаяся внутри меня надежда внезапно переросла в ярко пылающий огонь, и я поняла, что надо действовать. Я, позабыв обо всех условностях, стала просить прощения, назвала своё тогдашнее поведение никчёмным, глупым, совершенно неправильным. Сказала, что даже непредставляла в тот момент, какой трагедией могут обернуться для меня мои безобидные, на первый взгляд, решения и высказывания. Затем стала просить прощения по второму кругу, словно думая, что  это усилит действие слов.

Но ничто не поможет двум разочаровавшимся людям примириться, когда они не любят друг друга по-настоящему, а только лишь заинтересованы. Ничто, кроме внезапной воли Всевышнего… Тогда, три года назад, ничто не в состоянии было умолить Гекхана простить меня за задетую мужскую гордость. Он исчез в один миг, не оставив мне никакой возможности объяснить мою глупость и не дав ни малейшей надежды на примирение.

А сегодня надежда, подобно разлитому яркому свету в конце пугающего тоннеля, ворвалась в мою жизнь, так внезапно и так странно. Гекхан милостиво простил меня — по-видимому, даже непоколебимая мужская гордость может поддаваться на уговоры, столь искренное озвученные влюблённой бедняжкой.

Вечер уже совсем был окончен. Официанты стали убирать столы. Несмотря на то что гости насытились до отвала, еды оставалось очень много — как раз столько, чтобы накормить, к примеру, целый дом престарелых. Гекхан предложил подвезти меня до дома, на что я с трудно скрываемой радостью согласилась.

Спустя полгода, найдя работу в информагентстве, я возобновила свою журналистскую деятельность. Наши отношения с вечно важничающим турецким подданным развивались как нельзя лучше, что даже пугало меня такой благословенностью. Но одно было точно: с Гекханом жизнь моя стала счастливее.

Моё новое место работы отличалось более широким размахом всего, начиная от офисной площади и заканчивая спектром информационных услуг. Поскольку я владела несколькими иностранными языками и в предыдущем агентстве писала преимущественно о культуре, хоть и не ограничивалась только ею, меня часто отправляли делать репортажи о проходивших в Бишкеке всевозможных светских мероприятиях, связанных как с иностранцами, так и с местными жителями. Почти всех их объединял один общий признак: фуршеты, от которых потом болел желудок: еда была слишком вкусная, и её было слишком много. Наступало насыщение, от которого становилось тяжело, и на следующий день требовался разгрузочный режим.

На одном из таких фуршетов с невероятной неожиданностью, внезапно, будто молния, меня поразило лицо Бакая, даже не всплывшее в моей памяти, а грозно вставшее прямо передо мной. Тогда тарелки, бокалы, вилки, ложки, мясо, вино — всё закружилось в колющей сознание пробудившейся совести. Я вдруг вспомнила про своё обещание Бакаю встретиться с ним на том же самом месте в то же самое время. В декабре. А сегодня вовсю уже разыгрывалось лето, и почему-то душным июньским вечером, на вечеринке в честь открытия нового ресторана сети Gru, владельцы которого не поскупились устроить бесплатный «пир на весь мир», я вспомнила про своё обещание, которое так и не выполнила, — тогда я была слишком поглощена налаживающейся личной жизнью.

Ни одно слово, сказанное мне Бакаем, не было ложью. Всё — начиная от озвученной им причины приездки в Бишкек до рассказа о том, как алчная преподавательница в институте не приняла его дипломную работу от того, что он не смог дать ей взятку, — всё было сущей правдой. Я знала это с самого начала — люди с такими лицами, какое было у Бакая, не рождаются и не становятся ни мошенниками, ни преступниками, ни даже просто хитрыми манипуляторами. По иронии судьбы, тот старенький телефон, который я так и не отдала ему, моя маленькая проказница-племянница бросит в бурную реку во время поездки в горы. К сожалению, никакая река не сможет освежающим потоком унести из моей памяти брошенного мною на произвол судьбы Бакая.

В том году, по данным городского управления внутренних дел, в Бишкеке от холода погибли сорок шесть бездомных. Как знать, может, среди них оказался и Бакай. Проверить это мне уже невозможно — я даже не узнала его фамилию, хотя он говорил, что имеет при себе паспорт и хотел мне его показать, но я отказалась.

Спустя какое-то время, идя по улице, я встретила бездомного приезжего парня, который так же, как и Бакай в тот вечер, сидел на корточках, закрыв лицо руками. Я, как и тогда, спросила, плохо ли ему. И он точно так же ответил, что голоден. Но парень этот оказался совсем не таким, как Бакай, — у этого лицо было уж очень какое-то напряжённое, с оттенком злобы, агрессивное. Я повела его к  находившемуся рядом прилавку, за которым продавали шаурму — подобие гамбургера, только на восточный манер. «Мне без капусты», — нервно произнёс парень. Оказалось, что он приехал в столицу из Иссык-Кульской области и живёт на вокзале. Когда я спросила у него про наличие паспорта, он испуганно произнёс: «Вы агент?» На что я ответила: «Нет, просто хочу помочь». Я дала ему двести сомов и поскорее пошла прочь — кто знает, кем этот парень мог оказаться на самом деле.

Теперь на каждом приёме, фуршете или даже за обычной посиделкой в кафе, когда вокруг начинает кишеть едой, моя память принимается настойчиво мне досаждать. Всякий раз она отбивает: Бакай, Бакай, Бакай…

Прости меня, Бакай. За трусость и испорченность моей души — прости. За то, что я тогда накормила тебя, голодного, Всевышний вернул мне Гекхана, а вот я тебе помочь по-настоящему — так же, как и ты мне,  — уже не смогла…

Айжанка Баянова.