В газете «Дело №» от 27 июня 2018 года в статье Юрия Копытина «Герой Беслана из Жаны-Жера» я прочла о подвиге выпускника жаны-жерской средней школы, сотрудника управления «В» Центра специального назначения ФСБ России Андрея Велько, геройски погибшего в 2004 году при освобождении детей от террористов в школе осетинского города Беслана. Нахлынули воспоминания…

Я помню те напряжённые осенние дни 2004-го, когда не только вся Осетия, Россия, не только все республики бывшего Советского Союза, вся планета, казалось, замерла от переживания за судьбу подвергшихся жестоким испытаниям детей. Мы плакали тогда за хрупкий мир, жалели попавшую в беду Осетию, не догадывались даже, что в этом несчастье Кыргызстан и Россия так близки. Совхоз Джанги-Джер — это и моя Родина, а в школе, чьим выпускником является Андрей Велько, я с его мамой Олей Лысенко (в замужестве О. Велько) провела десять лет.

1949 год. Мы, восьмилетки, пришли в 1-й класс. Почему в 1-й класс с восьми лет? Потому что мы — дети войны, у нас нет пап, и директор Джанги-Джерской (так она тогда называлась) СШ С. Жажиев опасается резкого уменьшения ученического контингента в последующие годы. Мой папа погиб в марте 1945-го, какой-то месяц не дожив до Победы. Олин вернулся с войны раненым, болел, и к моменту нашего ученичества его уже не было. Их семья жила в бараке, занимая большую угловую комнату с северной торцовой стороны. Комнату поменьше с восточной стороны барака занимала семья моего дяди, а в моём родном бараке комнаты были ещё меньше и выходили не на улицу, а в тёмный общий коридор. Ни моего, ни Олиного, ни, вообще, ни одного барака сейчас, к счастью, в Жаны-Жере, нет. А когда-то мой располагался ближе к школе. Расстояние до Оли было значительным, и сейчас мне смешно и непонятно, зачем я и в слякоть, и в снег со всеми школьными принадлежностями топала через площадь и, заглянув на минутку к дяде, шла к Оле. Детская логистика неподвластна цифровой экономике! Путь в школу оборачивался для меня прогулочным марафоном.

При моём появлении без суеты и спешки на середину большой комнаты выносились и ставились на глиняный пол тазик, ведро с водой — начинался ритуал умывания. Я эту комнату вижу как сейчас. Думаю, она казалась огромной, потому что мы были маленькими, да и мебель в современном понятии отсутствовала. Теперь, когда мы с Олей перевалили за 75-летний рубеж и по всем канонам относимся даже уже не к пожилым, я думаю, за что она мне нравилась? Хрупкая маленькая девочка с круглым личиком и большими серыми глазами. В ней было то, чего во мне не имелось и в помине. Когда у меня туфельки измерялись 30-м размером, у Оли — 28-м. С возрастом ноги росли, но это соотношение не менялось. Тайной моей завистью были и косички. Тоненькие, они сплетались из светлых, почти блондинистых и очень мягких волос, доходили почти до плеч и расцветали двумя бантиками. Добавьте к этому белое лицо и ежедневно чисто вымытые ушки. Меня же мама коротко стригла, смуглость, особенно летом, доходила до черноты, да и к гигиене ушей я не была столь щепетильна.

Посмотрите на фотографию 1952 года. Весна, окончен 3-й класс. Нас, отличников и ударников всего 8. Оля — первая слева в первом ряду, справа от меня. Не могу не назвать ещё одну свою любимицу Надю Агафонову, будущую учительницу в нашей Джанги-Джерской школе — она в центре второго ряда. Мы все в пионерских галстуках и очень серьёзны. Кстати, обряды посвящения в октябрята, а затем в пионеры мы проходили вместе и одновременно. Память сохранила искры и пламень большого пионерского костра и чувство сопричастности к чему-то большому и непонятному. Позже, уже где-то в 6-м классе, нас начали принимать в комсомол, но уже с учётом показателей в учёбе, поведении, общественной жизни. Многим при этом не было и 14 лет.

Через дорогу от Олиного барака располагались землянки. В одной из них жила Маня Бобко, наша соклассница, девочка, как сейчас бы сказали, с ограниченными физическими возможностями. Худенькая и слабенькая, с сильно искривлённым позвоночником, она тем не менее хорошо училась, а мы с Олей бесконечно её жалели и, играя с ней в полутёмной землянке, наперебой, по-детски старались её веселить и придумывали какие-то шутки, сами смеялись. Ответной улыбки Мани, смеха её я не помню. Наверное, её семья была в Джанги-Джере в эвакуации. В следующем году Маня в классе не появилась.

Не каждое человеческое сообщество — монолит, наш класс не исключение. Кто-то приходил в школу, сидел за партой, но всеми помыслами оставался вне её. Об Оле этого не скажешь. Перемена. Она подходит к учительскому столу, начинает напевать. Мы мигом соскакиваем с насиженных мест, окружаем стол, и вот уже звучит громко и уверенно недавно прозвучавшая по радио песня: «Парни, парни, это в наших силах — землю от пожаров уберечь…».

В 50-х годах ХХ века тема войны и мира актуальна, всем близка и понятна. Старшая Олина сестра Валя училась уже в мединституте, жила во Фрунзе, она и была источником музыкальных новинок. Вечером едем с сельхозработ в открытом кузове, за полуторкой вьётся плотный столб пыли, а вверх летит замечательная романтическая песня о подмосковных вечерах или о том, что кто-то кому-то «в ночи бессонные готов о любви говорить». Ведущий солист непритязательного хора опять Оля. Жаль, что хоровое пение сейчас не в чести.

Ещё один штрих к личности Оли. Урок математики в 8-м классе. Он должен быть, но его нет, что случалось нередко. Учитель заглянул, предупредил, что задерживается и запретил выходить на улицу. Неисправимые двоечники и всеми любимые организаторы увеселительных мероприятий (слово «шоу» тогда ещё не использовалось) Володя Гуренко и Шура Дронов оживились. Сброшена дрёма, парты сдвинуты, кто-то услужливо жертвует головной платок. Но вот незадача — водить никто не хочет. Из хватких рук вырываются все, кому удаётся. Крики, визг пока ещё сдерживаются. В неравной борьбе Оля сдаётся, платок обвивает её голову и добровольные контролёры многократно проверяют качество повязки. Жмурки начались. С широко расставленными руками Оля движется то в одну, то в другую сторону, стараясь не споткнуться и кого-то зацепить. Куда там! Кто-то уже на парте, другой прячется под столом, подоконник облепили, а самые шустрые, быстро шлёпнув по плечу, ускользают в сторону. В разгаре веселья никто и не заметил, как открылась дверь и вошла директор школы. Пока она приходила в себя, Оля крепко и надёжно заключила её в объятия и только тогда начала честно развязывать платок. Класс молчал, директриса вышла. Оправдываться было не перед кем. Этот школьный эпизод неизменно вызывает во мне милые ностальгические воспоминания и хорошие тёплые чувства к дорогой безыскусственной сокласснице.

После школы мы все, движимые необходимостью дальнейшего образования, разлетелись, но заботой и усилиями тех, кто остался в Джанги-Джере, несколько раз встречались. В 1969 году, через десять лет после получения аттестата, мы встретились у Таи Цыкуновой, на лубзаводе. На фотографии 1956 года она во втором ряду первая справа. Первая слева в этом же ряду — Оля Лысенко. Она встречала нас в 1979 году — ещё через десять лет после первой встречи или через 20 лет после школы. Это был большой и красивый дом по улице Кирова с ухоженным палисадником и просторным двором.

…Многолюдный, многоголосый перформанс взрослых весёлых людей, отдалённо напоминающих моих соклассников, как вихрем захватил и меня. Огорчением явилось отсутствие Вали Шаршаковой и Нади Агафоновой. За Надей Володя Гуренко с Шурой Дроновым ходили дважды, но она, сославшись на недомогание, не пришла.

Со статусом хозяйки дома и организатора застолья Оля весь вечер справлялась блестяще, но поговорить с ней удалось только тогда, когда все гости разошлись, уборка закончилась, а все домашние спали глубоким сном. Она уговорила меня погостить, и я осталась, но заснуть нам не пришлось. Сейчас, спустя 40 лет, я не помню, знакомила ли меня Оля с супругом, детьми, но все эти годы во мне жило молчаливое удивление её отношением к своей незадолго до этого покинувшей мир маме. С тех пор Олю я больше не видела, но подробный горестный рассказ об обстоятельствах болезни и смерти её мамы помню. А утром во двор был принесён тазик, появилось ведро с водой и Оля с улыбкой сказала: «Давай, Валя, умоемся по-деревенски». Сейчас я плачу о её незнакомом мне сыне, вместе с ней горжусь им, а перед глазами стоит она с ковшом в руке, большеглазая, дружелюбная, искренняя. Молодая и красивая.

Я ушла от неё и по дороге к остановке встретила классного руководителя А. Ф. Жарову. Неожиданно для меня она заговорила о школьном происшествии 1958 года и своём вынужденном участии в нём. Этические соображения, полувековая отдалённость от этого события, уход в иной мир его действующих лиц не позволяют мне озвучить суть и тему. Скажу лишь, что её извинения и покаянная информация высветили благородное поведение в этой ситуации моих соклассников. Среди тех, кто не пошёл на подлог, ложь, предательство, была названа и будущая мама Андрея Велько Оля Лысенко.

…На дворе снова сентябрь, и моя родная Жаны-Жерская школа вспоминает о Беслане, его жертвах и защитниках, а я мысленно рядом с Олей, горжусь ею и её сыном…

Валентина ИБРАГИМОВА.
Бишкек.
Фото из архива автора и Кифаят Аскеровой.