В селе Ак-Добо Бакай-Атинского района есть музей, посвящённый творчеству человека, чья удивительная жизнь легко могла бы стать сюжетом кинофильма. Вопреки всем обстоятельствам он в одночасье проснулся знаменитым, а созданные им произведения настолько полюбились людям, что даже авторство забылось — их стали считать народными. Наш сегодняшний рассказ — о кыргызстанском художнике Теодоре Герцене.

История Теодора Герцена тесно связана с историей немцев в Кыргызстане. Художник родился 15 марта 1935 года в селе Орловка Таласской области. Немцы жили в этом селе с 1882 года, со времени, когда в Туркестан хлынула волна переселенцев из России. Родители Теодора тоже были пришлыми: мать — из Поволжья, отец — из Украины. Сам художник так вспоминал о том времени:

— Детство, как у всех военных детей, было тяжёлым. Мне было лет семь, когда на трудфронт забрали маму и отца. Я помню, как их уводили, помню телеги с вещами… Мама пробыла там полтора года. Я уже пошёл в школу, научился писать и написал ей письмо: «Если ты не приедешь, мы умрём с голоду». Она отпросилась, обязалась одна обработать гектар табака, а вместо неё забрали на трудфронт старую бабушку и младшую сестру мамы. Я работал на табачном поле, ходил торф рубил. Однажды мама продала масло и купила коробочку цветных карандашей. Мне казалось, что это самое лучшее, что только может быть на свете.

Мать первой заметила у сына тягу к искусству, и благодаря именно тому её подарку мальчик начал всерьёз заниматься рисованием. Его первым рисунком стал дворовый петух, потом — московский Кремль. Рисовать было особенно некогда, приходилось вставать в пять утра, чтобы топить печь и кормить скот.

— Мы ходили в молитвенный дом, я всегда просил в конце службы, чтобы Бог сделал меня художником, — вспоминал Теодор Теодорович. — Мама ругалась, что с такими просьбами к Богу не обращаются. Когда я окончил семь классов, думал, что всё, теперь поеду учиться. Но мои мечты очень быстро кончились, когда дело дошло до спецкомендатуры.

Шёл 1951 год. В стране, только-только начавшей отходить от ужасов войны, мальчику из немецкой деревни предоставили единственную возможность получить образование — поехать учиться в глубинку, в горнопромышленном училище города Кызыл-Кии. Но и там он постоянно чувствовал себя чужаком — его не отправляли на уборку поля, как всех остальных, давали самую тяжёлую работу в кузнице. А после окончания учёбы распределили работать на шахту машинистом электровоза, и несколько лет будущий художник возил уголь. Но рисование не бросал.

— Потом вдруг на шахту приехал замминистра трудовых резервов, — рассказывал Теодор Герцен. — Было такое министерство, которое отвечало за все училища. Он ходил по шахтёрским общежитиям и смотрел, как живут выпускники. Когда к нам зашёл, спросил: «Кто это так рисует?» Я говорю: «Я». Он сразу к начальнику шахты обратился: «Этого мальчика уволь, пусть едет учиться».

В то время как раз наступил переломный момент в судьбе русскоязычных немцев. После смерти Сталина во многих местах был снят особый режим их поселения — комендатура, появилась возможность уехать в город. Так парень из Орловки поступил во Фрунзенское художественное училище.

Стипендия была мизерная, Герцен подрабатывал как мог: строил сараи, пилил дрова, копал ямы. Однажды его попросили нарисовать ковёр, и с тех пор это стало ещё одним источником заработка, у художника даже был свой коронный номер — сюжет с охотниками на привале под деревом. Герцен очень много работал, много рисовал и на просмотры в училище приносил кипы своих работ.

— Училище я окончил хорошо и по результатам должен был ехать учиться дальше, — вспоминал Теодор Теодорович. — Но мне директор сказал: «Ты не забывай, кто ты такой. Ты никогда не поедешь учиться». Я хотел в Москву, в Суриковский институт. Они мне не дали документы, а я всё равно поехал. Меня допустили к экзаменам. И я их даже сдал! Но меня не взяли. Не было никаких документов. Сказали, привези хоть что-нибудь, хоть аттестат зрелости.

И всё-таки спустя год он добился своего — стал студентом Московского высшего художественно-промышленного училища, сегодня известного как Московская государственно-промышленная академия имени С. Строганова. А через шесть лет, получив диплом художника-монументалиста, Герцен отправился домой, в родную кыргызскую Орловку. Но оказалось, что за прошедшие годы там ничего не изменилось: в адрес художника-немца со всех сторон неслось: «Зачем ты сюда приехал? Ты здесь чужой».

— Когда я хотел куда-то поехать, говорили: «Он — немец, ему нельзя», — рассказывал Герцен. — Когда я рисовал первые работы, ко мне очень придирчиво относились. А когда сделал, и работа уже висела, как вроде бы и не делал ничего. А потом так получилось, что приехал искусствовед из Москвы. Он собирал материал для книги «Монументальное искусство СССР», и ему очень понравилась моя работа.

С того момента для Теодора Герцена многое изменилось. В 1967 году он стал кандидатом в члены Союза художников СССР, ему стали доверять серьёзные работы по всей республике, среди них — фреска «Отдых» в Кеминском районе, темперная роспись «Воскресный день» в Сокулукском районе, мозаика «Женщины» в интерьере бишкекского салона «Ай-Пери» и комплексное оформление здания Кыргызского драматического театра в Оше.

Однако настоящая слава пришла к художнику в день издания кыргызского эпоса «Манас». Эпос уже переиздавался много раз, но самым запоминающимся стал четырёхтомник, выпущенный к тысячелетию «Манаса» в 1995 году. Иллюстрации к этой объёмной книге выполнил Герцен, он работал над их созданием восемь лет.

— Это кыргызский народный эпос, самый большой эпос в мире. Я иллюстрировал четыре солидных тома по пятьсот страниц, — рассказывал о своей работе Теодор Теодорович. — Это скорее не столько эпос, сколько история кыргызов. Честно сказать, я испугался, когда узнал, что мне предстоит его иллюстрировать.

Глаза боятся, а руки делают: художник проиллюстрировал вариант эпоса, записанный в изложении Сагынбая Орозбакова. Благодаря Герцену именно этот вариант впоследствии стал классическим, иллюстратору успешно удалось перевести слово в изображение, сделать устное видимым и осязаемым. Попадание было настолько точным, что новые иллюстрации с одобрением приняли и манасоведы, и коллеги-художники, и простой народ.

Герцен не остановился на достигнутом: спустя несколько лет он стал автором иллюстраций к немецкому эпосу «Песнь о Нибелунгах». Издание пользовалось большим успехом в Германии, но, несмотря на это, для тамошних немцев художник навсегда остался олицетворением кыргызского искусства, ведь он открыл им Чингиза Айтматова, выполнив иллюстрации к его «Джамиле».

Художник продолжал работать до самой смерти. Он оформил собрание сочинений акына Токтогула Сатылганова и издание кыргызских народных сказок. Теодор Теодорович скончался в 2003 году от тяжёлой болезни в небольшом городке в Германии. Самым лучшим признанием его труда, по утверждению самого Герцена, стали слова одного манасоведа, вместе с которым они вместе работали над проектом эпоса.

— Когда я сделал работу, он сказал, что я тоже своего рода стал сказителем, только в изобразительном плане, — вспоминал Теодор Герцен. — Он подарил мне книгу, в которой написал: «Теодору, большему кыргызу, чем я сам».

Марина ДУБОВЧЕНКО.