Main Menu

Пишпекские страсти Фетисовых, или О том, как Джульетта заговорила по-узбекски

О пишпекском ботанике и садоводе Алексее Михайловиче Фетисове известно то, что жил этот удивительный человек в Пишпеке 140 лет назад, запомнился тем, что превратил болотистые топи в прекрасную Карагачёвую рощу, а каменистый пустырь — в тенистый Дубовый парк. И Бульварную аллею посадил такую, что до сих пор радует горожан своей зелёной свежестью в знойные летние дни. Одно дело — узнавать о деяниях знаменитого пишпекчанина с пожелтевших страниц архивных документов, и совсем другое — из уст его потомков, которые до сих пор живут в Бишкеке. Одна из них — Наргиза Богомбаева, праправнучка Алексея Фетисова, рассказала интересную историю из жизни своей семьи 140-летней давности.

Мы встретились с Наргизой в районе Жибек Жолу — Эркиндик (в наши дни дома потомков садовода растянулись здесь на целый квартал), у дома, где когда-то жила Мария — дочь Фетисова, от которой и берёт начало семья Наргизы.

Сам Алексей Михайлович в 1878 году жил чуть ближе к дому городского старосты Ильи Терентьева, ныне разрушенному и забытому. Участок, на котором сегодня находятся руины дома, а также ТЮЗ (он же бывший Дворец пионеров), кукольный театр, парк имени К. Джакыпова, футбольные поля и спортивная база «Дордой», изначально принадлежал именно Фетисову. Садовод разбил там фруктовый сад и высадил хмелевую плантацию — планировал заниматься производством пива. После его смерти в 1894 году всё это зелёное богатство выкупил Терентьев и построил там загородный дом для своей семьи, который со временем, к сожалению, из памятника истории превратился в развалины.

Алексей Михайлович Фетисов со своими детьми и детьми своего друга, военного врача Ф. Пояркова. Фото 1886 года

А вот дом, в котором жила Мария Фетисова со своими детьми, благополучно стоит до сих пор. За ним с любовью присматривают и бережно хранят. Домишко старой постройки с выбеленными стенами и деревянным крыльцом со всех сторон зажат стенами соседних новых особняков, но в нём всё ещё уютно и можно жить. Есть в старых домах какая-то своя особая тёплая атмосфера — как будто застывший внутри свет. Не зря их называют родовыми, и считается, что их ни в коем случае нельзя продавать — в таких домах живут духи рода.

На новенькой табличке с адресом на воротах дома до сих пор написано «Дзержинского», а не «Эркиндик».

— А разве эту часть проспекта не переименовали? — спросила я Наргизу.

— А какая разница? Это как с проспектом Чуй: как ни переименовывай, всё равно все по-старому называют, — ответила девушка.

Кроме молчаливого свидетеля былых времён — старого дома, есть в семье Наргизы свидетель вполне разговорчивый — бабушка Соодат. Ей 88 лет, и она в курсе перипетий Пишпека старинных времён: что-то знает из рассказов своей бабушки Марии, а что-то помнит из своего детства.

Соодат Мирджалиевна позвала нас с Наргизой на чашку чая, сама же в это время рассредоточила на столе целую гору вазочек с конфетами, орешками, вафлями, печеньками и вареньями ста пятидесяти сортов — узбекское гостеприимство, однако… Вот только угощаться было некогда — старушка поведала такую интересную историю о своей бабушке Фетисовой, что в пору писать по ней сценарий и снимать кино.

— У семьи моего деда Кулдоша была большая скотобойня, — рассказала Соодат Мирджалиевна. — Он занимался мясом, ездил по окрестностям Пишпека, искал и выкупал скот на убой. В Пишпеке у семьи была своя мясная лавка. Фетисовы тоже покупали там мясо. Однажды прислали за покупками 17-летнюю Марию. Кулдош её углядел — она светленькая была, голубоглазая, она его углядела, он в молодости был видный темноглазый красавец, в общем, так они и познакомились.

— Прабабушка рассказывала, что это была очень большая любовь, — добавляет Наргиза. — Можно сравнить, наверное, только с Ромео и Джульеттой.

— Да, они очень друг другу понравились, — подтверждает Соодат Мирджалиевна. — Но Фетисов был против. Не хотел дочку за узбека отдавать. Запрещал им видеться, о свадьбе даже слышать не хотел. Тогда Мария с Кулдошем сговорились, и он её украл. Однажды ночью они вдвоём сбежали, ускакали на лошади. Братья Марии с саблями бросились вдогонку. Бабушка рассказывала, как они с Кулдошем скакали через кладбище, перепрыгивали через могилы и возле одной земля вдруг провалилась. Конь споткнулся и проскочил, а беглецы остались внутри. Получилось, что спрятались в той яме. Поднялся ураган, такой, что деревья к земле гнулись. Страшно было, но ещё страшнее было выйти. А в ту ночь как раз была кадыр тун, и бабушка рассказывала, что они вдруг увидели свет…

Здесь, уважаемые читатели, стоит ненадолго отвлечься, чтобы вспомнить, что такое кадыр тун. Так мусульмане называют святую ночь в месяц Рамазан, которая бывает раз в году. На арабском языке она называется Ляйлятуль-кадр, что в переводе на русский значит «Ночь предопределения и могущества». Считается, что в это время на землю спускаются ангелы, а один из них когда-то именно в эту ночь передал пророку Мухаммеду священный Коран.

Кулдош, возможно, не зря выбрал именно кадыр тун для кражи невесты, потому что в Ночь предопределения следует просить прощения за грехи, и небо обязательно услышит.

Считается, что распознать кадыр тун можно по особенному блеску небосвода.

— Мусульмане в эту ночь молятся и ждут особый свет, — говорит Соодат Мирджалиевна. — Увидеть его — очень хороший знак. Это что-то божественное, священное. В этот момент можно попросить благословение у бога, попросить исполнить свою мечту. Мария с Кулдошем как раз увидели такой свет.

То ли небесный свет помог, то ли могильный склеп, но беглецов не поймали, и Кулдош благополучно привёз невесту домой. А наутро нагрянули жандармы.

— Мария спряталась на сеновале в стогу сена, — говорит бабушка Соодат. — Она потом рассказывала, как жандармы саблями в сено тыкали, а она уворачивалась. Но бог миловал — не нашли и не поранили.

Фетисов был в ярости, а семья Кулдоша приняла Марию как родную. На невесту надели узбекское платье, провели свадебный обряд. Мария приняла мусульманство и стала Марьям.

— Они с дедушкой хорошо жили, дружно, — вспоминает Соодат Мирджалиевна. — От улицы Мичурина до Ленинградской (сейчас улица К. Баялинова. — Прим. автора) — всё это была наша усадьба. Росли яблоки-лимонки и орехи. Кругом были грецкие орехи! Стоял угловой домик с красной железной крышей. Как сейчас перед глазами картина: открытый двор, и бабушка Мария варит мясо — большой котёл, полный говяжьей грудинки! Стоит в узбекском платье и в русской шали с кружевами, которую сама связала. Собирает жир с котла и поливает на молодую кукурузу, а вокруг дети, и она им по-узбекски что-то говорит. У нас была большая семья…

За три года совместной жизни у Марии и Кулдоша родились три дочки. Но для Фетисова большая любовь по-прежнему не была оправданием поступку дочери, он полностью перестал общаться с Марией. По словам Соодат Мирджалиевны, все три года её бабушка мучилась этим и плакала от обиды.

Но потом в их жизни случилось ещё одно чудо, только на этот раз его сотворил не бог, а люди, ему служащие, — священники. Они, так сказать, использовали святую веру по прямому назначению — не разъединять, а объединять народы и нести людям мир.

Пишпекский мулла и православный поп, зная о семейной драме Фетисовых и Кулдашевых, собрались вместе и решили две семьи помирить. Собрали большую делегацию сочувствующих и поехали к садоводу. Поставили вопрос ребром: «Ну как же так? Уже трое детей у них в семье, живут в счастье, а ты до сих пор не хочешь признавать свою дочь!» И Фетисов сдался.

Дом садовода Фетисова. Стоял на углу проспекта Жибек Жолу и Эркиндик. Фото начала 1900-х годов

— Такой пир тогда закатили! — рассказывает бабушка Соодат. — Отпраздновали примирение и с тех пор ездили друг другу в гости. Мы готовили узбекские блюда, Фетисовы — русские, угощали друг друга, общались, стали настоящей большой семьёй.

Мария и Кулдош прожили вместе почти 20 лет. У них родилось ещё пять мальчиков, всего же в семье было восемь детей. А потом Мария заболела. Болезнь забрала её быстро. А Кулдош… Впрочем, о нём лучше расскажет его внучка:

— Я хорошо помню, что после её смерти наш дедушка каждое утро куда-то исчезал, — говорит Соодат Мирджалиевна. — Хватимся — где он? Все ищут — куда пропал? Идём на кладбище, а он там… Лежит на её могиле и плачет. Он её очень любил, очень…

Кулдош умер ровно через сорок дней после смерти Марии. Отчего именно не стало здорового 45-летнего мужчины, никто так и не узнал, похоже, что от тоски. А может, в той истории случилось очередное «чудо»? Ведь считается, что именно на сороковой день душа умершего покидает этот мир. Похоже, что уходя, Мария забрала с собой самое дорогое…

— Они оба рано умерли, — вздыхает бабушка Соодат. — Им бы нужно было попросить у бога долгую жизнь, чтобы он благословил их в ту ночь кадыр тун, когда они увидели свет. Но они тогда были слишком молодые, не подумали об этом.

— Зато потом в нашей семье все были долгожители, — продолжает Нариза. — Одна моя бабушка прожила 93 года, другая — 90 лет. У нас есть поверье, что это всё потому, что наша прабабушка Мария когда-то увидела святой свет.

Сегодня потомков Марии Фетисовой в Бишкеке насчитывается несколько сотен человек. Сыновья, дочери, внуки и правнучки женились и выходили замуж за представителей разных национальностей, поэтому со временем семья стала интернациональной.

— Кого у нас только нет! — говорит Наргиза. — И узбеки, и кыргызы, и русские, и башкиры, и татары, и украинцы… Нам даже самим сложно определить, кто мы по национальности.

— А в паспорте что написано?

— У кого как. Моя мама, например, записалась кыргызкой, а дядя — узбеком. Но разве это главное? Вот одна наша прабабушка вышла замуж за кыргыза, говорила по-кыргызски и по-узбекски. Но когда она умирала, мне рассказывали, что она по-русски попросила: «Доченька, дай мне холодненькой водички». Говорят, что когда люди умирают, то видят своих родителей, видят свои корни. Главное — это быть достойным человеком, а не то, на каком языке ты говоришь.

— Мои правнучки уехали в Америку и там вышли замуж, — в дополнение к сказанному ещё больше разнообразит семейную географию Соодат Мирджалиевна. — И моя двенадцатая правнучка родилась в Америке!

Семья Наргизы очень большая и дружная, внуки и правнуки Фетисова до сих пор бережно хранят старые фотографии и своего прапрадедушки-садовода, и его дома, и зелёного питомника. И каждое посаженное им 140 лет назад в Пишпеке дерево знают буквально в лицо. Затеянную нынешними городскими властями вырубку деревьев в столице семья Наргизы воспринимает негативно: во-первых, каждое загубленное дерево для них как утрата дорогой частички памяти о родном человеке, а во-вторых, они ещё помнят, каким зелёным и красивым был когда-то наш город.

— Я сейчас даже из дома выходить не хочу, не хочу на это смотреть, — говорит бабушка Соодат. — Поглядите, во что превратился Дубовый парк? Деревья болеют, никто за ними не смотрит. А ведь их наш дед сажал…

— Мы за то, чтобы сохранить зелёный город, — поддерживает Наргиза. — Нас, потомков садовода Фетисова, очень много! Дайте нам только место, мы готовы выйти, каждый посадит хотя бы одно дерево — и будет сад! Да здравствует зелёный Бишкек!

Евгения МАРТЬЯНОВА.
Фото из архива Н. Богомбаевой.
(На превью: В наши дни потомки Фетисова превратились в большую, дружную, интернациональную семью.)






Добавить комментарий