Беседы с академиком Дж. Акималиевым о писателе: воспоминания, фото из личного архива

(Продолжение. Начало в №33, 36 и 41)

(На фото превью: Снимок сделан в 2003 году, когда писатель в очередной раз пришёл проведать своего друга, поговорить по душам. Как рассказывает Джамин Акималиевич, в тот раз он по просьбе Айтматова сыграл на комузе и спел. «А давай и я попробую…», — сказал, выслушав его Чингиз Торекулович. «Пожалуйста, это легко. Намного проще, чем создавать такие произведения, как ваши», — протянул хозяин ему инструмент. Писатель набрал аккорд — получился мелодичный звук. Чингиз Торекулович обрадовался, как ребёнок, и сказал: «Жалею, что не научился играть на комузе и водить машину». Фото публикуется впервые.)

— Насколько сильно, по-вашему, повлияла трагедия, произошедшая с отцом, на формирование личности Чингиза Айтматова, его характера?

— Настолько, насколько тяжела была сама трагедия. Ведь в 1937 году, когда в Москве забрали буквально из дома Торекула Айтматова, Чингизу было уже девять лет, а когда его расстреляли — десять. Детская память не исчезает — она остаётся на всю жизнь. Можно только догадываться, какой непоправимый урон нанесли психике мальчика те страшные события. Несомненно, в его сознании навсегда сохранился отпечаток страха, пережитого в конце 1930-х годов. Мне думается, этот страх, этот ужас всегда находился рядом с Чингизом, отразившись на формировании его личности и характера. При всех радостях жизни он был задумчивым, скрытным и осторожным. Никогда не кичился своей славой и особо не торжествовал, даже когда его носили на руках.

В то же время трудности закаляют человека. Айтматов всегда был полон решимости претворять в жизнь задуманное, добиваться намеченного. Он чётко знал, чего хочет, куда и как стремиться, ценил время и каждую минуту использовал по назначению. Словно хотел отомстить за годы унижения и доказать всем, на что способен сын Торекула Айтматова. В этом весь Чингиз. Это был очень целеустремлённый человек. Только благодаря своей творческой воле, упорству и трудолюбию он оставил будущему поколению огромный клад духовных ценностей.

— Повлияла ли беда, случившаяся с отцом, на творчество Айтматова — на образы его героев, мучающихся в поисках правильного выбора? Как вы думаете, если бы не эта боль, прошедшая с ним через всю его жизнь, получили ли бы мы наполненные страданием и высокими чувствами «Буранный полустанок», «Белый пароход», «Лицом к лицу», «Пегий пёс, бегущий краем моря»..?

— Однозначно, не получили бы. Страдания и высокие чувства, отражённые во всех, без исключения, произведениях Айтматова, неразрывно связаны с трагической судьбой отца, вынужденным бегством семьи из Москвы в Талас и, конечно же, с суровой реальностью времён Великой Отечественной войны и послевоенной разрухи. События тех лет прошли через сердце Чингиза Торекуловича и, разумеется, напрямую отразились на его творчестве. Именно этим объясняются своеобразный «соцреализм» Айтматова, сила и величие его литературного таланта. Можно провести такую параллель: мог ли Михаил Шолохов создать свои шедевры — «Тихий Дон» и «Поднятую целину», если бы не был свидетелем братоубийственной гражданской войны? Или мог ли изложить небольшой, но очень ёмкий рассказ «Судьба человека», если бы не видел своими глазами ужасы Великой Отечественной войны? В этом отношении Айтматов и Шолохов очень схожи.

— Не в трагедии ли с отцом кроется и причина того, что, как вы сказали в начале интервью, Чингиз Торекулович «не любил конфликтовать с власть предержащими»?

— Не исключаю. К сожалению, Чингиз в самом начале своей жизни получил от властей урок такой силы, что запомнил его на всю жизнь. И поэтому, по всей вероятности, он желал мирного сосуществования с существующими режимами, независимо от их политической ориентации. Например, никогда не критиковал Советский Союз, даже во времена хрущёвской «оттепели», в относительно спокойные годы Брежнева, а тем более во время правления главного чекиста Андропова. Айтматов активно начал говорить о недостатках существующей системы уже в горбачёвские перестроечные годы, когда гласность стала достоянием всех. Правда, тема, связанная с репрессиями 1930-х годов, и открытая критика Сталина заметно прослеживаются в его романах «И дольше века длится день…» (1980), «Плаха» (1986). Что касается первых руководителей Кыргызстана, то, как я уже говорил, Чингиз Торекулович имел с ними нормальные отношения. Его первые рассказы и повести вышли в свет ещё при Исхаке Раззакове. Однако ни «Лицом к лицу», ни «Джамиля» официально не осуждались со стороны тогдашнего руководства. В 1950-х годах остро обсуждалась среди общественности другая тема — судьба эпоса «Манас». К чести первого секретаря ЦК Компартии Киргизии И. Раззакова, тогда удалось отстоять это великое творение кыргызского народа, не без участия того же М. Ауэзова из Казахстана и видных советских учёных из Москвы и Ленинграда.

— О любви Чингиза Айтматова и Бюбюсары Бейшеналиевой написали (и пишут!) много и красиво. Но все равно никто не скажет лучше самого Чингиза Торекуловича. Он поступил очень мудро, рассказав в «Плаче охотника над пропастью» о своей любви откровенно и перекрыв тем самым путь для возможных измышлений. И всё же, что вы знаете о любви этих двух ярких личностей такого, чего не знают другие?

— Бюбюсару Бейшеналиеву я лично знал ещё с 1958 года. Дело было в Большом театре Союза ССР, где проходили юбилейные представления великой балерины ХХ века Галины Улановой в связи с её 50-летием. Будучи в Москве в научной командировке в качестве аспиранта, я с трудом, с рук, достал один билет на балкон. Пришлось стоя смотреть, как танцует Уланова. После антракта зашёл в буфет, чтобы купить любимый бутерброд с докторской колбасой и двойное золотое пиво московского производства. Когда начал искать сидячее место, то кто-то почти крикнул: «Джамин, сюда!» Это был будущий выдающийся композитор и дирижёр Калый Молдобасанов. Рядом с ним находился другой композитор Таштан Эрматов. Спиной ко мне стояла стройная женщина. Когда я подошёл к их столу, Калый аке, обращаясь к ней, сказал: «Бюбюсара, познакомься, это мой младший брат Джамин Акималиев». Она резко повернулась ко мне — такой божественной красоты и ослепительно улыбающаяся, что моя пивная бутылка вылетела из рук на пол. «Что с вами, молодой человек?» — спросила она, окончательно обессилив меня. Тогда мне было 22 года, а Бюбюсаре Бейшеналиевой — 32. Но она выглядела как 18-летняя, как «тополёк мой в красной косынке». Затем вместе пошли в зал Большого театра, они — в партер, а я — на балкон. После представления мы отправились в находящееся рядом представительство Киргизской ССР в Москве. Как человек, только что приехавший из Фрунзе, я пригласил их на следующий день поужинать где-нибудь в центре города. Бюбюсара командовала «парадом», она заявила, что плотно ужинать ей не позволено, поэтому давайте лучше пообедаем в ресторане «Узбекистан», что на Цветном бульваре. Когда мы вчетвером прибыли в этот ресторан, то стояла большая очередь, и мы не знали, что делать. Тогда красавица Бюбюсара своей знаменитой походкой быстро прошла к входу. Стоявшие в очереди смотрели на неё с открытыми ртами и в полной тишине. Только тогда, когда она пригласила ещё и нас, люди начали ворчать. «Все эти мужчины — мои», — приветливо сказала Бюбюсара, и никто не стал возражать. Но самое интересное было впереди. Заявив, что ей надоела европейская кухня, она заказала себе суп-мастава, манты, горячую лепешку и зелёный чай. Высокий и худой, как Дон Кихот, Калый Молдобасанов крайне удивился: «Тоже мне называется балерина. После такого обилия мучного, ты же, Бюбюсара, поправишься. Как тогда будешь вертеть своими красивыми ножками?». «Калыйчик (он был на три года младше её), — ласково ответила она, — я же не дирижёр, как ты, который только и машет своими волшебными палочками, а балетная танцовщица, беспрерывно подпрыгивающая по восемь часов в сутки. Мне нужна калорийная пища для энергии. До сна ещё далеко, и всё рассосётся». Все дружно рассмеялись. Действительно, она съела заказанное не спеша, малыми порциями и запила чаем. Вот такую простенько-простую, немного кокетничающую Бюбюсару я увидел впервые. Она буквально покоряла и укрощала мужчин своей непосредственностью и необыкновенной свежестью. Мне тогда показалось, что Бюбюсара — единственная среди женщин, не похожая ни на кого. После возвращения во Фрунзе я уже не пропускал ни одного балетного спектакля с её участием. Особенно поражало всех исполнение Бюбюсарой Бейшеналиевой роли Айдай в балете Михаила Раухвергера «Чолпон». Она действительно была Утренней звездой всего Кыргызстана.

Об очень близких отношениях Чингиза с Бюбюсарой я начал узнавать в 1960-е годы, когда Айтматов уже не скрывал или не смог скрывать своих чувств к ней. Понимающие люди выражали солидарность с их большой любовью, а многие, наоборот, осуждали, высказываясь примерно в таком духе: «Если Чингизу нужно было вновь жениться, то почему не на девушке, а на женщине, не раз побывавшей замужем?» Действительно, Бюбюсара, насколько мне известно, дважды выходила замуж: в первый раз за видного композитора Ахмата Аманбаева, во второй — за доктора медицинских наук (если не ошибаюсь, его фамилия Рысбаев). Кстати, она родила одного сына — Эрмека Бейшеналиева, который сейчас живёт в Бишкеке.

Всё возрастающей любви между Чингизом и Бюбюсарой способствовал и тот факт, что в 1966 году их обоих одновременно избрали депутатами Верховного Совета СССР от имени Кыргызстана, в течение целых четырёх лет они ездили в Москву и обратно в одном поезде и, по-существу, жили вместе. Насколько мне известно, у Чингиза были намерения жениться на Бюбюсаре несмотря ни на что. Его твёрдой решимости осуществить своё стремление помешала только смерть Бюбюсары в 1973 году. Я присутствовал на похоронах Бейшеналиевой, так как, кроме того, что находился в дружественных отношениях с Чингизом, мне, как и руководителям других районов Чуйской долины, позвонили из аппарата ЦК и попросили участвовать в траурной процессии народной артистки СССР. Айтматов никого не стеснялся в выражении своей великой скорби в связи с уходом в иной мир своей «вечной невесты».

— Как вы думаете, в какой из своих героинь писатель сильнее всего повторил свою Бюбюсару?

— Конечно же, в Джамиле, хотя повесть написана немного раньше той первой встречи Чингиза и Бюбюсары в Ленинграде. Великие люди всегда бывают пророками и поэтому предчувствуют своё будущее. Поражаешься тому, что глубина и высота любви Джамили и Данияра очень схожи с любовью Бюбюсары и Чингиза. Уверен, что сам невероятно душевный сюжет повести «Джамиля» стал предвестником высоких чувств Чингиза к прекрасной Бюбюсаре. И, как мне кажется, к светлому образу возлюбленной Чингиз возвращается в своём последнем романе «Когда падают горы»: «Так было и на сей раз: мчалась невеста, убегая от жениха птицей летучей, а он — за ней. И встречный ветер обнимал обоих, целовал на лету, шептал, что нет и не будет в их жизни большего счастья, чем эта погоня… Ах, как было весело, азартно и отрадно! Впереди завиделся берег, а они всё мчались, и кони горячились в разбеге. И ждала, очень ждала невеста, когда же настигнет её на скаку тот, с кем хотела она связать свою жизнь навсегда, дабы любить и быть любимой! И невольно стала она чуть сдерживать своего коня, подтянула поводья, упёрлась сапогами в стремена пожёстче. Пусть догонит жених поскорей, а то ведь река уже видна… И вот всё ближе, ближе топот и храп настигающего коня. И вот они уже скачут парой, рядом, стремя в стремя, и открылся перед глазами свет, прежде невидимый. Как жаль, что такое мгновение не длится вечно. Вот он обнял её на скаку, а она прильнула к нему. Вот поцеловал он её, потом они поцеловались ещё и ещё раз. А кони мчались, и седоки знали, чувствовали, что единятся навсегда. «Я люблю тебя! Ты моя!» — крикнул он. «Я буду всегда с тобой», — ответно крикнула невеста».

Кифаят АСКЕРОВА.
Продолжение следует.

Чингиз и Бюбюсара

Отрывок из книги Ч. Айтматова, М. Шаханова «Плач охотника над пропастью»

Чингиз Айтматов. …Была в моей жизни и счастливая незабываемая встреча с Любовью, захватившей меня всего! Мы не искали друг друга. Все произошло как бы само собой. И эта нежданная встреча стала для меня самым дорогим даром судьбы. Женщина, осветившая мою жизнь, — звезда кыргызского искусства, знаменитая балерина Бюбюсара Бейшеналиева.

…Конец 50-х годов. Я закончил Литинститут в Москве, произведения мои стали публиковаться в центральной печати, обо мне заговорили. В это время была сформирована делегация для оказания шефской помощи кыргызским ребятам, служившим на Балтийском флоте. Меня пригласил бывший тогда первым секретарем Фрунзенского горкома партии Турдакун Усубалиев и предложил полететь с делегацией в Ленинград.

Труппа Кыргызского театра оперы и балета пребывала в те дни в Ленинграде, где на студии «Ленфильм» шли съемки балетного фильма «Чолпон». Там я и встретился с исполнительницей главной партии Бюбюсарой Бейшеналиевой. Потом я понял — то было предопределено судьбой.

Когда я на катере в сопровождении двух-трех матросов подплыл к крейсеру «Аврора», на палубе стояла наша делегация. Среди ее членов была и светлоликая, с радостно сияющими глазами Бюбюсара. Ее стройный стан и темные волосы нежно ласкал легкий морской бриз. Она с улыбкой помахала нам рукой. Раньше мы слышали друг о друге, но лично знакомы не были. Как-то легко и быстро мы сблизились, почувствовали удивительную взаимную симпатию. Это невозможно передать словами. Наверное, ты не поверишь, если я скажу, что чувства наши вспыхнули мгновенно и запылали, как огонь. Мы были поражены тем, что не встретились раньше.

Люди вокруг, пение птиц, шелест листвы, шорох морских волн — все воспринималось вокруг совершенно по-иному. Мир вокруг меня стал неузнаваем — ярче и краше…

Какие счастливые часы мы провели в бесконечных беседах, мгновения или, может быть, века, без устали гуляя вдоль берегов Невы в ленинградские белые ночи! Вся прежняя жизнь словно отошла на второй план. В мире были только я и она. Она и я…

Промелькнуло несколько дней, делегация уехала в Кыргызстан. Я страдал, не находя ни сил, ни желания оставлять половину своего сердца на берегах Невы. В конце концов, сославшись на то, что по делам мне нужно заехать в Москву, я остался в Ленинграде. Через два-три дня направился в столицу. Следом за мной примчалась и Бюбюсара. Лишь один день и одну ночь мы провели вдвоем в гостинице «Москва». Но это были незабываемые часы духовного общения. Мы прощались вновь и вновь и не могли расстаться. Наконец я проводил Бюбюсару на электричке до самого Ленинграда. Она упорно порывалась проводить меня обратно до Москвы, но я насилу отговорил ее.

С этого времени и до самой смерти Бюбюсары, на протяжении четырнадцати лет, огонь в моем сердце ни на минуту не угасал.

Конечно, не утихали все эти годы пересуды и сплетни, доставляя нам много неприятностей…

Бюбюсара получила образование в Ленинграде, хорошо разбиралась в театре, кино, литературе. Ее суждения и оценки об искусстве были оригинальны и глубоки. Трудно передать словами то влияние, которое оказала эта неповторимо талантливая и изумительно красивая женщина на всю мою жизнь и творчество.

У кого-то может возникнуть вопрос, почему же эти двое, любившие друг друга, как в сказках «Тысяча и одна ночь», не соединили свои судьбы? Когда я заводил речь об этом, Бюбюсара переводила разговор на другую тему или просила не торопиться. Позднее мы получили новые квартиры в соседних подъездах дома на Дзержинском бульваре. Вскоре, когда мы были одни, Бюбюсара произнесла с печальной улыбкой:

— Ачинов (она придумала это обращение из начальных букв моей фамилии и имени), я понимаю, что ты хочешь сказать. Говорят, по-настоящему любящие друг друга люди не соединяются. — Она немного помолчала. — Может, так и должно быть. Обыденность семейных будней убьет любое великое чувство. Зачем нам свою любовь связывать путами брака?

Позднее я понял, что отказ Бюбюсары был ее попыткой уберечь меня (о себе она и не думала) от жестокой расправы партийных «товарищей», от травли коллег по литературе.

Ведь ты помнишь, что значил в те годы развод? Прав ли я, что принял жертву? Этот вопрос будет мучить меня всегда.

Что бы мы ни говорили, Бюбюсара пожертвовала своим женским счастьем ради того, чтобы светила моя звезда.

…Однажды мы с Бюбюсарой возвращались из Москвы во Фрунзе скорым поездом «Москва — Алма-Ата». Удобное купе на двоих. Никто не беспокоит по телефону, не трезвонит в дверь. Три дня и три ночи стали удивительной, нескончаемой сказкой. Время, казалось, исчезло. Мы словно оказались в ином измерении. Наши беседы по самым разным вопросам, исповедь сокровенных дум, какими не поделишься в иное время ни с кем, споры о литературе и искусстве дополняли и развивали друг друга. Тогда я впервые понял и ощутил, что нет выше счастья, чем найти близкого тебе по мыслям, духу, характеру и природе человека.

«Есть день, который не поменяешь на целый век. Сегодняшний день — самый счастливый в моей жизни».

Разве могу я забыть эти взволнованные слова Бюбюсары?

…Сколько достопримечательностей, городов, исторических мест мы посетили с Бюбюсарой! Возьмем хотя бы Фрунзе. Проходя мимо некоторых домов, перекрестков, культурных мест, я сразу вспоминаю от запятой до точки все, что именно мы говорили на этом месте, что рассказывали друг другу, как смеялись, радовались и грустили…

…С каких-то гастролей она вернулась больной. С диагнозом — злокачественная опухоль груди. Бюбюсару поместили в Кунцевскую больницу. Она страдала полтора года. Трудно обо всем этом говорить… Бюбюсара с каждым днем таяла. У нее уже не хватало сил самостоятельно подниматься с постели. Она сильно изменилась, свет ее ласковых глаз становился все глуше, слабее. Только тогда я впервые осознал, что ее болезнь действительно неизлечима, и земля ушла из-под ног…

И вот, когда даже малейшее движение стало приносить Бюбюсаре мучения, ее перевезли во Фрунзе. Я не мог усидеть на работе, вновь и вновь кружил вокруг больницы, одинокий и неприкаянный. Уже смирившаяся с тем, что ей остались считанные дни, Бюбюсара при моем появлении слабо улыбалась, пытаясь как-то подбодрить меня. Она и в эти последние минуты оставалась моим ангелом-хранителем.

11 мая 1973 года Бюбюсары не стало.

Мухтар Шаханов. Очевидцы утверждают, что на траурных проводах в Театре оперы и балета Вы рыдали во весь голос. Один из тогдашних руководителей республики, потеряв всякое терпение, вроде бы приказал окружению: «Да уймите же его наконец!». Странно и даже невозможно было видеть проявление откровенного человеческого горя этим людям, боявшимся проронить слезу даже на похоронах собственной жены, с которой прожита вся жизнь, дабы не потерять авторитет. Большим было Ваше чувство, если в период тоталитарного общества Вы, известный человек, занимающий высокий пост, женатый коммунист, прилюдно дали выход своему безмерному горю из-за смерти любимой женщины.

Я помню, как во время одной из моих задушевных бесед с крупнейшим кыргызским поэтом Суюнбаем Эралиевым он сказал по этому поводу: «…Я наслышан, что их соединяла огромная чистая любовь. На похороны Бюбюсары Чингиз пришел одетый во все черное, с опухшими глазами. Не скрывал Чингиз своих слез. Некоторым из присутствовавших это очень не нравилось. Повсюду слышался шепот: «Хоть бы постеснялся, женатый ведь человек, отец семейства!» Я же стоял и с гордостью думал о нем: «Как велик Чингиз в литературе, так же велик и в истинно мужской ипостаси, достойно провожая любимую женщину в последний путь!»