В каменных валах, оставшихся на местах отступивших ледников, хранится код памяти прошлого. Раздобыв и расшифровав его, можно определить, что будет с Землёй через 100 и более лет

Шатравин — человек, удивительный во всех отношениях. Во-первых, он живёт в двух географических измерениях — полгода в России, полгода вне её: там, куда заносит его вечный поиск — в Горном Бадахшане, в Приэльбрусье, Непале, Перу, но в основном в Кыргызстане, в горах Иссык-Кульской, Чуйской областей, Чон-Алая. Во-вторых, в какой бы равнинной части Земли он ни пребывал — в Воронежской области, где сейчас находится его дом, или ещё где, его душа всё равно в горах: на Тянь-Шане, Памире, Кавказе, в Гималаях, Андах… на высоте свыше трёх тысяч метров, куда спускаются языки ледников и где дыбятся Морены — любовь всей его жизни и главный предмет исследований. В каменных волнах морен хранится тайна оледенений, произошедших многие тысячи лет назад. Если её раскрыть, мир сможет сделать то, в чём нуждается больше всего, — составить прогноз климата и оледенения на многие десятилетия и столетия вперёд. Человек внешне неприметный, невысокого роста, но чрезвычайно закалённый дождями, морозами высокогорий, ледяными водами и смертельно опасными порогами горных речек, многокилометровыми пешими марш-бросками по горным тропам, Шатравин раздобыл ключ к этой тайне. Но увы, пока его не хотят слышать.

В-третьих, людей его профессии — на постсоветском пространстве можно уже пересчитать по пальцам. В Кыргызстане он, точно, единственный. Если гляциологи изучают существующие ледники, то палеогляциологи — оледенения прошлых лет. Эволюция Земли, родившейся около 4,54 миллиарда лет назад из солнечной туманности, во многом, если не во всём, зависела от периодически происходивших ледниковых и климатических изменений. Вот почему на стыке геологии и гляциологии родилась палеогляциология, которая, погружаясь в прошлое, помогает увидеть будущее.

Встретиться с кандидатом геолого-минералогических наук Владимиром Ивановичем Шатравиным мне посоветовал Рысбек Абылаевич Сатылканов — заведующий Тянь-Шаньским высокогорным научным центром при Институте водных проблем и гидроэнергетики Национальной академии наук Кыргызстана. Центр — единственное сегодня в республике учреждение, которое ведёт детальное и по полной программе наблюдение за несколькими из тысяч имеющихся в горной стране ледников, а именно за ледниками Кара-Баткак (в Центральном Тянь-Шане), Сары-Тор и Борду (во Внутреннем Тянь-Шане). Кстати, в этом году центр отмечает своё 70-летие. Созданный вскоре после Великой Отечественной войны как научный стационар Института географии СССР, он стал первой комплексной полевой физико-географической станцией в Советском Союзе.

…Поздним декабрьским вечером сидим в крошечном кабинете Сатылканова в институтском здании, которое было бы одним из самых красивых старинных строений Бишкека, кабы не обвалившаяся до кирпичей штукатурка внешних стен, пьём зелёный чай, заваренный хозяином кабинета. Я добросовестно стараюсь разобраться в обрушившейся на меня научной терминологии (четвертичная геология, плейстоцен, голоцен, литология, стратиграфия, автохтонная органика…), заодно запомнить расположение хотя бы самых известных ледников на картах и схемах, развешанных по стенам кабинета. Через четыре дня Владимир Иванович уезжает к себе в Воронежскую область, этим объясняется то, что интервью не разбивается хотя бы на пару встреч, не переносится и затягивается допоздна.

По ходу мы рассматриваем стопку сделанных им в экспедициях великолепных снимков: фантастически красивые пейзажи голубых вершин, ледопадов, каменных глетчеров, экзотика стран, через которые он прошёл, и лица людей, с которыми повстречался на своём пути. Владимир Иванович ещё и талантливый фотограф. Снимки как обязательная часть его путешествий являются не только документальным подтверждением увиденного. Самое главное — в межсезонье, когда оторван от гор, они дают возможность погружаться в атмосферу экспедиций, дышать воздухом, настоянным на ароматах альпийского разнотравья, слышать грохот водопада, низвергающегося с небес, чувствовать необыкновенный вкус ледяной воды из родника… В общем, ощущать всю ту романтику, ради которой он когда-то и подался в геологию.

Большую часть своей жизни Шатравин ищет закономерность: повинуясь чему, матушка-природа обрушивает на Землю то глобальные похолодание и оледенение, то потепление и неледниковье, то «взрывается» массовыми оползнями, обвалами и селевыми потоками? Вопреки активно раскручиваемой в последние десятилетия теории глобального потепления, причина которого — парниковый эффект, Шатравин с каждой экспедицией находит всё больше доказательств, дающих основание полагать, что современное потепление — часть естественного цикла колебаний климата. Ну а если посмотреть в начало его собственной жизни, то её закономерностью стал сам факт рождения в поселке Шахта Жыргалан к юго-востоку от Иссык-Куля. Это живописнейшее место на высоте 2 477 метров, у подножия склонов, поросших ельником. Правда, от роду трёх лет мальчонка вместе с родителями переехал в Пржевальск, а оттуда во Фрунзе, но горы всегда оставались рядом. Подростком вместе с ровесниками Володя уходил в походы на склоны и в ущелья Кыргызского хребта, манящего сияющей короной вечно снежных вершин, что к югу от Фрунзе. К окончанию 10-го класса он точно знал, что хочет получить романтическую профессию, а именно — стать лётчиком.

Однако товарищ прошёл в лётное училище, а Володю, хотя он и учился на отлично, не приняли из-за недостаточно острого зрения. Тогда он поступил на энергетический факультет Фрунзенского политеха, так как увлекался электротехникой. Но душа просила романтики, и через два месяца парень ушёл на завод рабочим, в течение года ни книг не читал, ни телевизора не смотрел, почти восстановил зрение, подал документы в Мурманскую мореходку на штурмана дальнего плавания и опять не прошёл из-за зрения. Так он снова оказался в политехе, только на этот раз на горногеологическом факультете. Первое, что спросил у преподавателя: могут ли выпускники работать на ледниках? Тот ответил, что да. После третьего курса Володе повезло: попал на практику на Памир, где учился проводить гидрогеологическую съёмку. С тех пор он «заболел» Памиром, который гораздо масштабнее, чем Тянь-Шань. После окончания института получил распределение туда же и в течение трёх лет в составе Тахтекской гидрогеологической партии исследовал подземные воды Алайского района. Вот тогда он сполна вкусил романтики: походы — пешие и на лошадях, каша из перловки, приготовленная на костре и заправленная тушёнкой, чай из родниковой воды, ночёвки в спальниках под открытым небом… Всё, как в песне:

Дождик льёт, песчаный ветер колется,
А земли — на сорок лет пути.
Надо от экватора до полюса
Всю её обшарить, обойти.
…Говорят, геологи — романтики.
Это правда, честно говоря.

Потом Владимир перешёл в Сокулукскую гидрогеологическую партию, где занимался комплексной гидрогеологической и инженерно-геологической съёмкой в пределах Кыргызского хребта. Его очень заинтересовали экзогенные геологические процессы, происходящие в горах (оползни, обвалы, сели и др.), а также — литология и стратиграфия четвертичного периода. Почему в одном районе высокая селеопасность, в другом — нет? Возможно ли долгосрочное прогнозирование таких процессов, включая оледенение? Уже тогда им ставилась под сомнение корректность традиционно выполняемых геологических съёмок и палеогляциологических реконструкций четвертичного периода. В итоге молодой геолог с головой погрузился в четвертичную геологию и палеогляциологию, начав накапливать материал для будущей диссертации.

Здесь мне нужно поделиться приобретёнными азами геологической науки, чтобы объяснить суть открытий Шатравина. Четвертичная геология изучает период в истории Земли, на который приходятся становление и развитие человека, человеческого общества. Поэтому этот период называют ещё антропогеном. Начавшись примерно 2,5 миллиона лет назад, он продолжается по сей день, завершая кайнозойскую эру. Добавлю, что четвертичный период делится на плейстоцен, завершившийся примерно 12 тысяч лет назад, и на голоцен, в который живём мы. Начало голоцена совпало с окончанием последнего материкового оледенения в Северном полушарии. Четвертичная геология тесно связана с палеогляциологией, они просто неразрывны, так как именно в четвертичном периоде значительная часть Земли покрывалась льдом, а основными методами палеогляциологических исследований являются методы геологические.

Из Сокулукской гидрогеологической партии Шатравина позвали в Управление гидрометеослужбы, где он работал начальником отряда в гидрографической партии. Здесь романтики было ещё больше, потому что занимались исключительно селевыми потоками и прорывоопасными ледниковыми озёрами. Однако трёх месяцев полевых работ не хватало для собственных исследований, и Владимир стал организовывать во время отпуска самодеятельные экспедиции. Объединял нескольких энтузиастов горных походов и отправлялся с ними на месяц во время отпусков в лабиринты Западного, Центрального, Восточного и Северо-Западного Памира. И так почти каждый год. На Тянь-Шане проводил исследования во время многочисленных походов в горы в выходные и праздничные дни.

Позже Владимир работал в Институте геологии Академии наук Киргизской ССР, в лаборатории геоморфологии и физической географии, продолжая исследования по своей тематике. Там же в 1992 году защитил кандидатскую диссертацию. В её основе лежали два открытия. Во-первых, учёному удалось доказать, что основная масса морфолитологических образований, традиционно принимаемых за плейстоценовые (древние) морены, на самом деле имеет не ледниковое происхождение, а гравитационное.

Проще говоря, они рождены оползнями и обвалами. Тут нужно пояснить для таких же несведущих, как и я, что морена — это нагромождение обломков горных пород, принесённых ледниками во время их отступания. Ледники тают, уходят назад, к вершинам, каменные моренные валы остаются — Шатравин считает их единственными надёжными вещественными следами прошлых оледенений. По их контурам и самое главное — содержанию можно определить, сколько было оледенений и их стадий, с какой цикличностью они происходили, и на основе этого составить надёжный долгосрочный прогноз ледниковых и климатических изменений.

Но, конечно, правду могут сказать только истинные морены. Ошибка же большинства исследователей изначально заключалась в том, что они принимали за таковые псевдоморены, генезис которых неледниковый. При этом они совершенно неверно определяли возраст морен, исходя из анализа радиоуглеродным методом исключительно аллохтонной, то есть чужеродной органики, сформировавшейся из вещества, привнесённого в морены при движении ледников. Либо анализировались остатки автохтонной органики, но найденной не в самих моренах, а в смежных с ними отложениях иного, неледникового происхождения. В самих моренах автохтонное органическое вещество не обнаруживали, да и особо не искали, считая, что там его не должно быть. Шатравин доказал, что это возможно, обнаружил в моренах такое вещество, показал его природу и разработал способ определения возраста морен радиоуглеродным методом с использованием автохтонной органики. В этом суть его второго открытия.

Дело в том, что поверхность ледников покрыта пылью, принесённой ветром. На языке науки она именуется эоловым ледниковым мелкозёмом. Вместе с пылью оседают и фрагменты разного рода органического вещества — лепестки и семена растений, споры мхов, грибов и пр.

Кроме того, на ледниках обитают (!), как это странно ни звучит для ушей непосвященных, простейшие, одноклеточные микроорганизмы, по- научному — гляциохионофильные. В том числе сине-зелёные водоросли. Их может быть так много, что летом ледники становятся одного цвета с ними. Цианобактерии, как по-научному называют сине-зелёные водоросли, обладают такой невероятной приспособляемостью, что могут жить в любых средах — от кипящей воды вулканических источников до высочайших вершин мира, покрытых снегами. Для их жизни нужен только кислород. Учёные по праву называют цианобактерии «патриархами Земли нашей, появившимися миллиарды лет тому назад и не претерпевшими биологической организации на протяжении всей геологической истории».

Так вот, когда ледники тают и отступают, всякого рода ледниковая органика, некогда бывшая на их поверхности, рассеивается в мелкоземе морен. Правда, её концентрация там столь мала, что для того, чтобы отобрать для радиоуглеродного датирования одну пробу требуемой навески в десятые доли грамма, в морене нужно сделать горную выработку объёмом до нескольких десятков кубических метров, выбросив на поверхность до 50 тонн (!) грунта. И делать это приходится вручную с помощью кирки и лопаты. Однако альтернативы этому нет, потому как бульдозер или экскаватор доставить туда невозможно.

(Окончание в следующем номере.)
Кифаят АСКЕРОВА.
Фото Владимира ШАТРАВИНА.