Запоздалое раскаяние по существу происходит из-за тайн, которые не всем можно доверять. И у меня есть тайна, которую сейчас, видимо, надо озвучить.

В январе 2002 года, возвращаясь из Афганистана, таджикского Памира — Ишкашима, Хорога, уже на территории Кыргызстана в Сары-Таше я попросила водителя взять молодого мужчину, голосовавшего в снегопад и в жуткую стужу без перчаток. Его звали Талант, он работал в Сары-Таше на таможне. А в тот день отпросился: позвонила жена, сказала, что мама тяжело заболела. В дороге разговорились, выяснилось, что он когда-то уехал на Алтай, женился, родились сын и дочь. Но после смерти отца и старшего сына мать попросила вернуться к родительскому очагу, как и положено младшему сыну в кыргызской семье, и привезти с собой жену и детей. Почти у всех детей русские имена, а жену здесь по приезде нарекли Рабиёй. Месяца три она приглядывалась к сородичам, а потом так бойко стала отвечать на придирки на кыргызском языке, что все уважительно считались с ней. Упоминая об этом, Талант засмеялся довольный.

Тогда впервые за долгие годы я вспомнила свою однокурсницу по московскому вузу Лидию Ялбакову с Алтая. Её подлинное имя — Сортынай. Вспомнила её старшую сестру-красавицу — известную в алтайских краях певицу, которая заехала в наше общежитие, будучи в Москве. Наши с Лидой комнаты были рядом, и я в тот момент за чем-то забежала к ней. Потом Лида мне рассказала, как огорчились родители, когда сестра после свадьбы поменяла фамилию. Так и дружили мы: я, Лида, Лира Березовская из Якутска и Галя Бугова из Дагестана.

В декабре 2004 года на съезде писателей Кыргызстана выступил писатель с Алтая Бронтой Бедюров; вступление и заключение он произнёс на кыргызском языке. Тогда мне тоже вспомнилась Лидия Ялбакова. На втором курсе она заболела менингитом. Где подцепила эту заразу, неизвестно, но обследовали всех, особенно Лиру, которая после отъезда Лиды на скорой в инфекционную больницу мыла комнату. После профилактического лечения Лира вернулась на учёбу, а Лида ушла в академический отпуск. Она была худенькой, высокой, стройной, с длинной косой и бельмом в зрачке правого глаза. У неё был очень красивый смех — как журчание ручейка, и когда она смеясь закидывала голову, то становилась красавицей.

Когда Лида вернулась из академического отпуска, мы уже учились на третьем курсе.

— Понимаешь, я специально поднимаюсь из метро по ступеням, не становлюсь на эскалатор. Стараюсь ходить быстро, даже бегаю. У меня не кружится голова, не тошнит, но науки в мозг не идут.

— А у врачей консультируешься? — спросила я.

— А что они — щадят, наверное, меня. Скорее всего, я вернусь домой, — поделилась она. — Говорят, бог (шёпотом — тогда это слово находилось под запретом) даёт некоторых детей родителям взаймы, чтобы не слышать их причитаний, но со временем всё равно забирает. Мои родители с детства настрадались со мной: с глазом, с головокружением… Когда-то у одного из декабристов началась младенческая болезнь — судороги, приступы. И один целитель сказал родителям: он умрёт не своей смертью, может, лучше сейчас вам отстрадать, отдав его богу. Но отец и мать требовали лечить. Сына исцелили, а в 1825 году его повесили в числе пяти декабристов. Так что и моим родителям предстоит жестокое испытание. И тебе, — она посмотрела мне прямо в глаза, — предстоит многое: и с мужем, и с одним из детей.

— Это что, бельмо тебе подсказало или менингит предсказательницей сделал? — возмутилась я.

Но Лида быстро ушла от меня. Потом мы с мужем сняли квартиру, с Лидой больше не общались и не встречались.

Время шло, моя семейная жизнь ухудшалась из года в год. Пожертвовав карьерой, я сделала всё, чтобы сохранить вторую беременность, твердя себе, что обязательно рожу этого малыша. И родила, но при этом чуть не поплатилась своей жизнью, а ребёнок появился на свет больной. Лечила его от диспепсии младенческой, энуреза… Измождённая бессонными ночами у кроватки сына и беспределом, творимым мужем, не раз я вспоминала слова Лиды-Сортынай.

В 1986 году, увидев по телевизору небольшой фрагмент туристического похода по Алтайскому краю, я решилась всё поменять в жизни и рвануть туда. Написала письмо руководителям Алтайского края о желании поработать на молочном комбинате Горно-Алтайска. Хотела разыскать Лиду, узнать, как там она, и повиниться за своё молодое высокомерие. Мне давали на Алтае должность, квартиру, место в детском саду, школу хорошую рекомендовали, но «повисла» на руках и ногах моя мама, умоляя не бросать мужа, иначе, мол, ей тоже придётся уехать со мной, так как не поднять ей здесь головы от позора. А через год её зять, подкупив прокурора города, главного врача психдиспансера, на глазах жильцов всего нашего четырёхэтажного дома, командовал двумя милиционерами, которые, закрутив назад мои руки, запихали в скорую и увезли в психушку. Вот это был настоящий позор — итог беспечности и следования ненужным стереотипам…

Как мы выбирались и выбираемся по сей день из этой грязной истории, знает Бог, мы и пара наших истинных доброжелателей.

…Почему мне снится Алтайский край? Не знаю. Но твёрдо знаю то, что очень хотела бы встретиться с Лидой и с её родственниками.

Мой проблемный сын вырос сильным, занимался борьбой и каратэ, защитил на «отлично» диплом юриста, но не справился с эпилепсией. Лечили в лучших клиниках, самые известные врачи, даже член европейского сообщества специалистов по эпилепсии. Года два приступов не бывало — мы забывали о болезни. И так несколько лет. Последний приступ 7 января 2014 года показал, что срок займа у бога, как говорила Лида, закончился.

Но жизнь продолжается. Маматибраим Самиев, полковник милиции, уйдя в отставку, вдруг принялся усердно исследовать тематику Манаса. В 2011 году съездил к Жусупу Мамаю в Китай — его информацией о встрече с великим манасчи прошлого и нового веков, его видеоматериалами буквально загрузились все СМИ. После того как экс-президент Алмазбек Атамбаев во всеуслышание назвал Манаса этническим россиянином, Маматибраим ринулся на Алтай, в Хакасию. Вернулся с богатым материалом о своих походах по местам древних кыргызов и нашего эпического предка.

…При каждом упоминании об Алтае во мне рождается тяга к этому краю, перерастая в ностальгию. Если бы в 1986 году я уехала туда, всё сложилось бы иначе. По крайней мере, последние 30 лет ушли бы на созидание и познание. Так думаю я, но на все воля божья!

Салима ШАРИПОВА.