95 лет назад (в сентябре 1922 года) одного из влиятельных басмаческих главарей Муэтдина Усман Алиева настигло справедливое возмездие, что стало важным событием в ликвидации контрреволюционного движения в Фергане.

Муэтдин родился в 1880 году в киргизской семье кишлака Кокджар южной Ичкиликской волости. Мальчишкой связался с ворами. За убийство человека приговорён царским судом к каторжным работам. Бежал из тюрьмы в горы, где примкнул к шайке уголовников. Зарезал курбаши и занял его место. Бесшабашные джигиты убедились в незаурядности молодого вожака — неграмотный, но сметливый и дерзкий, придерживается самых жестоких феодально-родовых нравов и обычаев, оправдывая ими творимое зло. Муэтдиновцы при попустительстве властей, не боясь крови, грабят население, угоняют скот. Под «раздачей» оказались мусульмане и иноверцы, богачи и бедняки — все равны перед всеядной корыстью. Лёгкая добыча кружит и вселяет ощущение безнаказаности в тёмные головы.

На юге после Октябрьской революции в борьбе за власть разыгрались особенно кровавые события. При иностранной поддержке исламисты и крестьянская армия генерала Монетрова захватывают Ош и Андижан, пытаются подчинить всю Ферганскую долину. Лютуют, объединяя басмаческие отряды, Мадамин-бек, бежавший из ошской тюрьмы одноглазый Курширмат, Хал-Ходжа и другие курбаши.

С басмачеством, сплачивая силы революции, ведут борьбу видные посланцы большевистского центра В. Куйбышев и М. Фрунзе. Перед ними не просто военная, но и политическая проблема, рождённая просчётами молодой советской власти, промахами военного коммунизма. Это проявление негативного отношения к мусульманской вере, гребущий «под гребёнку» продовольственный налог, преграды частной торговле, принудительное вовлечение дехкан в сельхозпроизводство и другое. Из-за развала хозяйственной системы к весне 1919 года в Туркестане голодают 1 млн. 200 тыс. человек.

Командующий Туркестанским фронтом Михаил Фрунзе признаёт: главные силы басмачества составили сотни и тысячи тех, коих так или иначе задела или обидела власть. Не видя нигде защиты, они ушли к басмачам и тем придали им небывалую силу.

В 1919 году в басмаческую армию Мадаминбека вливается с двумя сотнями джигитов Муэтдин. Бандитский опыт выдвигает его в число лучших полевых командиров. Но Красная армия наносит противостоящему воинству чувствительные удары, принуждая сложить оружие. Вместе с Мадамином сдаётся и Муэтдин. На допросах врёт:

— Выступал против прежней несправедливости. Революцию не понял, неграмотный, заблуждался. Готов искупить вину.

Муэтдину — характерный штрих тех лет — поверили, назначив командиром эскадрона национальной бригады, поддерживающей порядок в крае. Костяк нового подразделения — джигиты сдавшейся шайки. Но и под красным знаменем они — враги советской власти — насильничают и мародерствуют. Командир полка нацбригады Кучуков отдаёт приказ:

— Эскадрон разоружить!

Но двурушник предвосхищает события… В августе 1920 года выводит своих подчинённых в ущелье Аранд, где убивает своего помощника Кара-Ходжу и 12 верных советской власти бойцов, а с 390 сообщниками уходит в горы.

Открыта самая страшная страница биографии Муэтдина — своя игра в развернутой националистической верхушкой Туркестана войне с неверными, а фактически с несущей обновление советской властью. Новоявленный вожак насилием, посулами и обманом подчинил ряд басмаческих отрядов Ферганы, в том числе действующих на территории нынешних южных областей Кыргызстана.

Муэтдин не скупится, собирая вокруг себя озлобленных русских офицеров-монархистов. Приняв мусульманство, они руководят боевыми действиями басмачей, отличаются в грабежах и насилиях. Последний «царский» подарок золотопогонники получают в конце затеянной главарём авантюры — смерть в руках палачей.

В крае голосами ярых приспешников Муэтдина разносится слух о его стремлении создать мусульманское братство, где счастливы все борцы за веру. К басмачам тянутся воспрянувшие духом уголовники. Однако в основном их ряды пополняет сельское население. Неграмотное, социально отсталое, не понимающее целей революции, причин разрушения вековых устоев и ухудшения жизни. Главари обещают щедрое вознаграждение отличившимся джигитам, а погибшим — вечное райское блаженство. Теперь у Муэтдина в период наиболее активных действий есть до 4 тысяч всадников. Есть и значительный резерв — дехкане, готовые в нужный момент взяться за оружие и выступить на его стороне.

Злодействам помогает прекрасное знание муэтдиновцами обстановки и местности, особенно в горах, где они имеют базы. В долинах басмачи совершают удивительно быстрые переходы. Внезапно появляясь в различных районах, уничтожают красные гарнизоны, грабят русские и мусульманские семьи, кровь льётся и на больших дорогах. Из документов тех лет: «13 мая 1921 года Муэтдин произвёл нападение на продовольственный транспорт, шедший по Куршабо-Ошской дороге в Ош. Транспорт сопровождался красноармейцами и продармейцами, каковых было до 40 человек. При транспорте находились граждане, в числе коих — женщины и дети как русские, так и мусульмане. Вёз транспорт пшеницу — 1 700 пудов, мануфактуру — 6 000 аршин и другие товары. Муэтдин со своей шайкой, напав на транспорт, почти всю охрану и бывших при нём граждан уничтожил, всё имущество разграбил. Нападением руководил сам и проявил особую жестокость. Так, красноармейцы сжигались на костре и подвергались пытке; дети разрубались шашкой и разбивались о колёса арб, а некоторых разрывали на части, устраивая с ними игру «в скачку», то есть один джигит брал за одну ногу ребёнка, другой за другую, и начинали на лошадях скакать в стороны, отчего ребёнок разрывался; женщины разрубались шашкой, у них отрезали груди, а у беременных распарывали животы, плод выбрасывали и разрубали. Всех замученных и убитых в транспорте было до 70 человек, не считая туземных жителей, трупы которых были унесены мусульманами близлежащих кишлаков и точное число каковых установить не удалось…»

Подобные успехи разогревают честолюбие Муэтдина. Теперь он эмир Аяшкар Баши (главнокомандующий), Муэтдин-бек Газы (победоносный), с главной резиденцией в ошском Иски-Наукате. Из грязи да в князи! Нет предела его амбициям, садизму, удовлетворению пороков и страсти обогащения. Вспоминают очевидцы: «Содержание муэтдиновцев тяжёлым бременем ложилось на плечи бедняков. Каждый кишлак был обложен и натурой, и деньгами. Специальные саркары (сборщики) время от времени собирали с жителей определённую по приказу Муэтдина дань. Тех, кто проявлял неповиновение, убивали, а их имущество подвергалось разграблению. Если через кишлаки проходили части Красной армии и впоследствии шпионы доносили Муэтдину о хорошем приёме, оказанном жителями красноармейцам, горе было такому кишлаку. Сам Муэтдин был неограниченным владыкой всей восточной Ферганы. Тысячи голов крупного и мелкого скота он отобрал лично для себя. Награбленное имущество достигало колоссальных размеров. Он являлся фактическим владельцем мельниц, имел несколько усадеб в горных кишлаках восточной части ошского уезда. Награбленное золото и драгоценности Муэтдин передал своим родственникам, а часть богатства зарыл в горных ущельях.

В кишлаках Иски-Наукат и Джаны-Наукат не было девочки старше 10 лет, не изнасилованной Муэтдином. Он потерял счёт «законным» жёнам, передавая надоевших в руки палачей для умерщвления. В Иски-Наукате — главной басмаческой резиденции, когда он там пребывал, ежедневно происходили казни, отчего вода в арыках окрашивалась в красный цвет. Муэтдин собственноручно сносил головы своим поварам и служителям за несвоевременную подачу пищи…

Спадает с Муэтдина яркий халат борца за счастье мусульман. Головорезами недовольны большинство аксакалов и честное духовенство. Он перешёл грань, за которой у населения вместо страха — презрение, ненависть и месть. К тому же поднимается авторитет власти, отказывающейся от непродуманно поспешной ломки дореволюционного уклада жизни. На местах ширится — всё познаётся в сравнении — поддержка Красной армии как защитнице дехкан, создаются отряды народной самообороны.

В противовес этому Муэтдин активизируется, бросая в бой крупные вооруженные пулеметами силы. Есть определённые успехи, но приходит и понимание: сколько верёвочке ни виться… В марте 1922 года он вступает в переговоры с командованием войск Ферганской области. Но не изменить волчью натуру: 3 июля врывается в Ош (нападение — лучший способ защиты), громит электростанцию и больницу, где свирепо расправляется с медперсоналом и больными. Ураганом проносится по пригородным кишлакам. Отбиваясь от подоспевшей Красной армии, удирает в горы. Прорываться через перевалы в Алайскую долину мешает страх перед предстоящей суровой зимой. Принимает однажды спасшее решение: сдаться. Но без лучшего вооружения, которое спрятали до благоприятного момента нового выступления против большевиков.

6 июля 1922 года понурых басмачей окружили красные войска. Но коварные планы Муэтдина провалились. Схроны с оружием выдали раскаявшиеся джигиты. Намеченный главарём побег с одновременным убийством начальников штабов войск Ферганской области Болотникова и киргизской обороны Камчибекова не удался… Муэтдина и его основных приспешников под стражей отправляют в Ташкент.

…Безжалостное, по-революционному радикальное время: некогда рассусоливать, кто не с нами, тот против нас, вражеские головы летят направо и налево. Но виновника гибели тысяч людей Муэтдина ждёт не расправа, а справедливый суд.

Перед председателем революционного военного трибунала Туркестанского фронта Петром Алексеевичем Камероном — три тетради сводок боевых действий против муэтдиновцев и стопка первичных материалов дознания.

— Для показательного суда этого явно недостаточно!

Ломая установленный недельный срок подготовки процесса, Камерон организует дополнительное изучение личности и политической роли Муэтдина, документирование его злодеяний. Соответствующее распоряжение получает председатель 2-го отдела военного трибунала в Ферганской долине Румянцев. В Ошский район командируется старший следователь Кириллов. Опрашивается население в центре операций муэтдиновцев. С учётом революционной целесообразности революционный военный совет фронта решает провести показательный процесс не в Ташкенте или Андижане, а в Оше. Из опубликованных в 1928 году воспоминаний П. Камерона:

— 19 сентября 1922-го полевая выездная сессия военного трибунала Туркестанского фронта вместе с обвиняемыми специальным поездом выехала в Фергану. Район железной дороги, станции Карасу и города Оша были объявлены на военном положении. Ходили упорные слухи, будто бы зять Муэтдина — Нурмат Мин Баши, действовавший в окрестностях Оша, — вошёл в соглашение с Исламкулом Карабаем и другими басмачами и убедил их, что надо отбить Муэтдина в пути или во время самого процесса. До станции Карасу сессию сопровождал бронепоезд, а затем для охраны обвиняемых был сконцентрирован кавалерийский полк под командованием Я. Чанышева и подготовлен броневик для перевозки басмачей до Оша. В распоряжение трибунала были выделены взводы курсантов ГПУ и Военной школы им. Ленина. Персональная ответственность за охрану Муэтдина возлагалась на начальника отдела по борьбе с бандитизмом Леонова, который в пути следования поместил всех 14 обвиняемых в бронированный вагон и сам находился вместе с ними.

Все эти предосторожности диктовались тем, что с басмачеством ещё не было покончено… В Оше на процесс прибыли 1 500 человек бедноты из всех пострадавших от басмачей районов области.

Вопрос о начале слушания дела осложнялся  тем, что члены суда из представителей местного населения к сроку не прибыли. Ферганские адвокаты под всякими предлогами пытались отклониться от поездки в Ош, предлагая в качестве защитников подозрительных местных «ходатаев» по делам.

В 15 часов 21 сентября на площади Хазратабал рядом с мечетью у подножия горы Сулейман Тахта открылось судебное заседание. Государственным обвинителем выступил ответсекретарь ЦК Коммунистической партии Туркестана Тюрякулов, защитником выдвинут Гумеров.

Свидетелей было вызвано около 150 человек. В первый же день процесса всю обширную площадь Хазратабал сплошь покрыл народ. Великолепно дисциплинированная охрана исключала возможность побега или беспорядков.

Суду      были преданы: Муэтдин Усман Алиев, его начальник штаба Янги-бай Бабашбаев, начальники отрядов Саиб Кара Тюрякулов, мулла Тока Алиев, Исхак Нисанбаев, палач банды Камчи Темирбаев, личные охранники Умурзак Широходжаев, Сатыбай Матназаров и четверо других приближённых к Муэтдину басмачей. Всем предъявлены обвинения по статьям 58, 76 и 142 УК РСФСР.

Тяжкие картины предстали перед судом и народом во время шести-

дневного разбора дела… Гул негодования сопровождал каждое показание свидетелей. По личной инициативе являлись делегации из самых отдалённых уголков Ферганы, чтобы развернуть перед судом страшную картину басмаческого владычества.

На каждое показание свидетелей Муэтдин упорно и резко отвечает:

— Ложь… Неправда… Того лошадь задавила… Тот сам себя убил… Тот погиб в бою… Тот умер от водки…

Лишь изредка бросает:

— Да, этих двух казнил я.

Суд спрашивает:

— Как казнил?

— Я отдал приказ, но как казнили, не знаю.

На четвёртый день на процессе присутствовало около 5 000 жителей. Один из свидетелей мулла Мухаммед Умаров рассказывал о потрясающих картинах пыток и убийств, учинённых Муэтдином:

— Я сам уцелел лишь потому, что Муэтдин не рискнул меня убить как духовника, уважаемого населением.

Вопрос суда:

— А как же шариат?

Серобородый мулла закричал:

— Он никакого шариата не признавал. Его шариат — грабежи и убийства!

Потом Умаров заявил суду:

— Меня уполномочило население заявить, что, если хотя бы один из этих преступников будет освобожден, мы все бросим свои родные места и уйдем в горы или Мекку!

Совершенно неожиданно мулла Умаров обращается к народу, и тысячная толпа опускается колени и молится. Член суда Рустамов объяснил мне, что возносится Аллаху мольба за праведный суд, укрепление советской власти и справедливое возмездие Муэтдину и его сообщникам.

Нашей охране неоднократно приходилось оттаскивать от обвиняемых бросившихся на них свидетелей… Муэтдин угрюмо молчал, изредка покусывая губы.

Дважды кто-то поднимал ложную тревогу о приближении басмачей, но процесс продолжался. Речь Тюрякулова с требованием расстрела басмачей сопровождалась гулом одобрения.

Когда защитник Гумеров перечислил обстоятельства, смягчающие вину подсудимых, и предложил заменить расстрел лишением свободы, дикие крики взорвали площадь: угрозы в его адрес как сочувствующего басмачам.

26 сентября в 11 часов 30 минут суд вынес приговор: Муэтдина и его семерых сподвижников расстрелять. И тут тревожная весть — басмач Нурмат Минбаши с джигитами показался под Ошем. Создалась угроза попытки побега осужденных. Вынесли дополнительное постановление: трибунал в целях революционной необходимости постановляет приговор привести в исполнение немедленно…

Подбежал перепуганный Леонов. Сообщил, что тысячная толпа прорвала цепь военных и пытается учинить самосуд. Кое-как удалось оттеснить толпу. Поданнак начальнику конвоя. Резкая команда:

— По бандитам и врагам революции, взвод, пли!

Два залпа — и с Муэтдином и его подручными покончено. Толпа бросилась к яме и стала закидывать её заранее заготовленными отбросами и нечистотами. Долго стоял оглушительный рёв толпы:

— Сдохни, сдохни!

Чуть ранее эта масса разгневанных людей отказала басмачам принять от них разломанные куски хлеба как символ прощения за обиды.

До позднего вечера раздавались в городе звуки восточных оркестров. Через два дня в поселке Куршаб и городе Узгене всё население стихийно и единодушно праздновало конец Муэтдина.

…Восторжествовала не только буква закона, но и вспыхнувший народным гневом дух. Но вновь кривляется над Кыргызстаном кривая тень Муэтдина. Гремят террористические взрывы и выстрелы, несут потери бойцы правопорядка и мирное население. Идеи радикального исламизма всё более распространяются среди граждан, особенно молодых. Фактически объявлена война светскому государству, что требует оживления уроков борьбы с басмачеством. А они таковы: не всё решают силовые методы. Реальный успех — в активном противодействии общества навязываемому мракобесами развитию событий. Стимулируют это устранение толкающих в прошлое ошибок в политике и экономике, укрепление социальной справедливости и повышение благосостояния кыргызстанцев.

Юрий ЗАЙЦЕВ.