Простейшая теория Луи Монтескье и сложнейшая практика парламентаризма на кыргызской земле

Одно из противоречий, выплеснутое нашей бурной политической жизнью, — двойственное отношение к институту власти. С одной стороны, резко негативная оценка, отождествляющая власть исключительно с насилием и принуждением, что связано с нашим трагическим опытом семейно-клановых тоталитарных режимов. С другой — осознание того, что аморфность и дряблость парламентской формы правления лишают общество дееспособности, вызывает у всех нас ощущение беспомощности и безысходности.

Сущность и функционирование власти — важнейшая философская проблема. Власть отнюдь не сводится к насилию и принуждению. Только определенные исторические типы власти осуществлялись подобным образом. Как говорится, любой тиран мог заставить своих рабов петь гимны во славу свободы. Но власть имеет и позитивный социальный смысл, выполняет важнейшие социальные функции — все дело в качестве, сущности властных отношений. Они могут быть так организованы, что посодействуют свободе личности, а значит, проявлению ответственности. Любое государство есть единство его сущности, содержания и формы. Чтобы оно активно функционировало, слаженно действовал его механизм, требуется четко организованная государственная власть. По мнению Президента страны Алмазбека Атамбаева, форма государства есть не «отвлеченное понятие», не «размытая система», не «искусственное разделение ветвей власти» и не «политическая схема», безразличные к жизни народа, а строй жизни, живая организация власти народа.

Но как это возможно? Главный путь — децентрализация власти: возложение ответственности за положение дел в обществе на каждого из его членов, разделение власти между людьми, создание всеобщей ответственности. Известно, что чрезмерная концентрация власти в руках одного человека становится непосильной ношей прежде всего для него самого. Принцип разделения властей, основы демократического государства, сформулирован еще известным французским философом Луи Монтескье:

Многолетний опыт показывает нам, что каждый человек, наделенный властью, склонен злоупотреблять ею и удерживать в своих руках до последней возможности… Для того чтобы предупредить такое злоупотребление ею, надо, как это вытекает из самой природы вещей, чтобы одна власть сдерживала другую.

И Монтескье, разъясняя свою мысль, настаивал на разделении и взаимном контроле законодательной, исполнительной и судебной ее ветвей.

Так что не сама по себе власть представляет некую опасность, угрозу свободе индивида, а ее исторические формы. Каждая форма власти имеет некую целостность, свою внутреннюю логику. Возьмем наши советы (айыльный кенеш, горкенеш, верховный кенеш). Это органы революционной власти, в то время как правовое государство не допускает мысли об изменении структуры системы, руководствуясь верховенством права закона. Советы имеют свою логику: нижестоящие не подчиняются непосредственно вышестоящим. Раньше их объединяла единая воля одной партии, то есть идея «вся власть советам».

Но что же происходит сейчас? С введением в республике многопартийной политической системы — а партий более 200 — советы потеряли связующую их нить и как бы рассыпались, распались. Это особенно карикатурно обнаружилось при ликвидации районных советов, когда часто рушились коалиции большинства в Жогорку Кенеше — верховном совете.

Но когда проявилась неэффективность подобных действий, был сделан следующий шаг: усиление президентской власти. Но эта президентская власть по своей сущности и логике не совсем совпадает с советами, имеет совершенно иную природу. Если советы после очередных революций создавались как орган революционной власти, то президентская форма основана на идее правового государства, нацеливающего не на свержение, а на сохранение имеющихся отношений, верховенства права и закона. Нынешний кризис власти, как мне думается, наступил в результате эклектического сочетания несовместимых по качеству, противоречащих форм правления: парламентской на самом деле, советской и президентской. Образовавшаяся «власть» напоминает мне кентавра: лошадь с человеческой головой. Голова хочет действовать с помощью рук, но кентавр бьет копытами.

Но каков же выход? Нам так дорога субъективно идея «вся власть советам». Именно с Жогорку Кенешем — верховным советом мы связываем наши надежды на демократическое обновление…

Кто сказал «а», должен произнести и «б». Власть не терпит эклектики. Она захлебывается, а безвластие угрожает хаосом, управлять которым хотят из-за океана. Поправки в Конституцию требуют дальнейших решительных действий и последовательной логики реальной парламентской власти, а не власти советов. Правовое государство отрицает идею советов. Сейчас становится ясным, что нынешний Жогорку Кенеш, идентичный Верховному совету, в определенном смысле уже реакционен.

Но не противоречит ли это нашему стремлению к демократии? Советы никогда в истории нашего государства не обеспечивали демократии, хотя задуманы были как орган революционного народа. Очень скоро они превратились в орган чисто формальный, «ширму», особенно на уровне местных советов. Когда же многопартийная политическая система ослабила руководящую роль, советы оказались почти недееспособными. Реальная структура в цивилизованном понимании отнюдь не противоречит демократии, что неопровержимо доказывает опыт современных правовых государств: парламент избирается всенародно, осуществляется выдвинутый Монтескье принцип разделения властей, существует правительство, Конституционная палата, пресса. И у нас речь не идет о том, вводить или не вводить поправки в Основной закон, — это уже неоспоримый факт. Речь идет о последовательном осуществлении этой инициативы, чему препятствует идея советов. А без такой последовательности власть не станет эффективной и Президент страны может просить все больше и больше власти, не будучи в состоянии ее осуществить. Такая система, по словам руководителя аппарата Президента Фарида Ниязова, «выгодна для установления авторитаризма по принципу «разделяй и властвуй».

Но как же тогда соотносятся идея усиления власти правительства и переход к рынку? Рынок хорош тем, что заставляет всех становиться расторопными, инициативными, может сбить цены. Сейчас ясно, что альтернативы рынку нет. Но почему нужна сильная власть при переходе к рынку? Может быть, чтобы избежать различного рода злоупотреблений, спекуляций? Но тут грань очень зыбкая — не ясно, что в данных условиях считать злоупотреблением. Я вспоминаю переписку философа Спинозы с великим правителем его времени. Монарх пригласил философа ко двору, выразив надежду, что мыслитель не станет злоупотреблять свободой мысли и высказываний. Философ решительно отказался, ссылаясь на смутность и неопределенность требования.

Для чего же нужна сильная власть? Мне кажется, она не противоречит рыночным отношениям, а, напротив, призвана сформировать цивилизованный рынок. Мы не можем повторять тот длительный исторический процесс, отмеченный кровавыми преступлениями, когда варварский, хищнический рынок на Западе приобретал постепенно цивилизованные черты. Процесс этот со всей исторической достоверностью описан Марксом в «Капитале»: ужасы эксплуатации на спичечных фабриках, писал он, превосходят страшные злодеяния завоевателей Америки. Мы можем и должны сократить, сжать историческое время, используя уже апробированные на Западе социальные институты и механизмы, сглаживающие негативные последствия рынка и обеспечивающие его правовое функционирование.

Но куда мы все же идем? Такая постановка вопроса уходит в прошлое. Сейчас пора отбросить идеологические штампы. Социализм? Капитализм? Разве в этом дело? Главное — создать эффективную экономическую систему, правовое государство, разрешить кризис. Мы действительно уходим от казарменного, авторитарного общества, и именно рыночная система может создать условия для успешной социализации, как это произошло в некоторых западных странах, где появилась реальная возможность перераспределения фондов с помощью гибкой налоговой системы. Так что страх и опасения, что рынок толкает нас к капитализму, излишни.

Но не противоречит ли идея сильного правового государства идее национальной государственности? В первом случае акцент ставится на права личности, во втором — на права нации. Национальное государство не означает привилегии какой-либо нации. Личность и нация не должны противопоставляться. Права личности могут быть в наибольшей степени реализованы именно национальной государственностью. Республика начинает формировать вертикальные связи.

Взаимодействие между всеми ветвями власти — вот из чего складывается истина. Поправки, вносимые в Основной закон, — это те шаги, которые приведут нас к такому взаимодействию,

— говорит все тот же Фарид Ниязов. Так что паралич власти излечим. Причина его — эклектизм, несовместимость двух структур власти. Требуются оперативные решительные действия. Требуется, как заявил Президент страны Алмазбек Атамбаев, профессиональный логический анализ понятий Основного закона страны, где много противоречий, которые можно по-разному интер- претировать. Ножницы мнений, то есть разноголосица, разночтение в определении ключевых понятий привели к сложнейшей практике парламентаризма на кыргызской почве простейшего принципа Луи Монтескье. Разработчики Основного закона определяют понятие «парламент», на практике получаем «Жогорку Кенеш» — «Верховный совет». Чем дальше в лес, тем больше юристы наломали дров еще и по определению понятий «народный депутат», «народный представитель», на практике мы все говорим и во всех СМИ пишем «господин депутат» или «парламентарий». Во главе страны определяют президента, во главе правительства — премьер-министра, во главе города — мэра, а во главе Жогорку Кенеша — почему-то спикера. Понятие «спикер» ну никак не соотносится с понятием «Жогорку Кенеш» — «верховный совет». Надо тогда освободиться от понятия «Жогорку Кенеш» и пользоваться одним объемным, содержательным понятием «парламент», тогда логично применение понятий «спикер», «депутат парламента». Желательно вернуться и к идее двухпалатного парламента и восстановить региональный парламент в лице районного или областного, только тогда наконец-то сформируем все звенья вертикали парламентской власти на кыргызской земле — сельский парламент, региональный парламент, городской парламент, парламент КР. И только тогда можно выбить лозунги из-под ног оппозиционных движений, которые на протяжении шести лет объединяются, называя себя то народным курултаем, то народным парламентом. В итоге мы наконец-то заглушим крики лидеров оппозиции о крахе системного управления в Кыргызстане.

Калыс ИШИМКАНОВ.