На том челне, что в свое время назывался “Советская Киргизия”. Речь о троих, что представлены на снимке работы светлой памяти общего друга, газетного фотокора Эдгара Лукича Вильчинского — Эдика по- нашему тогдашнему. 

     Вдруг с какой-то такой кстати он собрал нас в бывшем редакционном библиотечном зале и предложил «увековечиться»:  «Для истории, старички». Редкость, но на него, как говорится, накатывало. Иногда. Здесь тот случай. Эдик кнопку затвора активировал только тогда, когда был уверен, что промашки не будет. И как в воду глядел. На всех последующих газетных юбилеях ни Ивана Селедцова (справа), ни тем более меня бывшие наши коллеги предпочитали в своих мемуарах не поминать. Что касается нашего центрового Саши Шепеленко, то объехать его — нынешнего ветерана киргизской журналистики, крайне сложно. Пользуясь случаем, попробую рассказать о том, что практически мало кому известно. Коротенько, как говорил Эдик.
Под крыло «Советской Киргизии» нас привели разные обстоятельства. Мне предложила познакомиться с Тянь-Шанем моя супруга — будущая известная телеведущая и мама тоже еще только будущей украинской телезвезды — по окончании четвертого курса журфака Ленинградского университета. Клюнул с охотой. Объясню почему. К тому времени стало ясно,  что меня готовят к работе во франкоязычных государствах. Для многих это запредельная мечта. Меня же перспектива тридцатистрочного журналиста-международника, составителя справок, вечного сопровождающего постоянно «отрывающих» гостей и кого там еще абсолютно не устраивала. Поэтому «сам себе хозяином» полетел знакомиться с краем, к которому обозначилась давняя внутренняя тяга.
Меня определили под начало бывшего редактора газеты Ивана Григорьевича Кравченко — человека абсолютной грамотности, феноменальной начитанности и такой же памяти. Когда-то на собственной призывной комиссии он сам напросился в тянь-шаньские пограничники (соблазнили друзья детства из кировоградской Александрии) да так и прикипел душой к местным красотам и перспективным, как тогда наглядно представлялось, местам. Он многое и многих знал, что уберегло  конкретно меня от несчетного числа ошибок. Больше того, помогло в формировании собственного опорного информационного актива. Достаточно назвать Виктора Антоновича Маргайтиса, руководившего в басмаческие годы спецслужбой в южных областях Киргизии, или кадрового офицера внешней разведки в Туркестане полковника Габита Мазитовича Музипова, Махмудбека Гафаровича Гафарова, бывшего коменданта германского города Иккермюнде, и др. Дружба с этими людьми позволила не только оценить прошлое и настоящее края, ключевого на всей территории союзного государства, но и выработать собственные подходы к оценке его реального прошлого. От этих людей широким потоком шли темы в совершенно неожиданных направлениях. Этим информационным багажом пользуюсь вплоть до нынешнего дня.
В коллективе редакции к Ивану Григорьевичу с его мощнейшим пластом знаний и опыта относились, скажем, дипломатично,  с осторожностью, что было следствием интуитивного понимания несоизмеримости себя любимых и его, видевшего всех насквозь. Часто слышал предложения: «Тебе надо немедленно уходить от деда Правщенко, засушит на корню». Почему Правщенко? Да потому, что на творчестве своих подчиненных — а это когда-то была вся редакция — он не оставлял порой ни единого светлого пятнышка. Доставалось поначалу и мне. Впрочем, недолго. Однажды вернул оригинал без единой редакторской помарки, чему я очень удивился: «Что случилось, Иван Григорьевич, постный день?». И услышал ответ: «Случилось. Вижу, что ты можешь работать абсолютно самостоятельно». Я был польщен, хотя и понимал, что до самостоятельности, точнее, профессиональной зрелости мне было еще далеко.
Именно под началом Ивана Григорьевича стронулся с места ряд  тем из разряда неприкасаемых. Тех, что осторожное самоцензурирование заставляло пишущую братию как бы не замечать в общежитейской суете. Речь о проблемах, связанных с заметными общественными слоями — иудейским, уйгурским, немецким… в их привязке к среднеазиатской общеполитической практике, а  позднее — с общим историческим развитием страны. Этот тогда только наметившийся интерес открыл доступ к архивам с неафишируемым, скажем так, наполнением. Даже в мизерной части мне хватило его на многие годы практической аналитики. В том  числе в очень далеких от Средней Азии местах. Тогда, к примеру, я рассказал читателям газеты о бывшем морском десантнике, который в боях под Новороссийском спас жизнь Леониду Ильичу Брежневу, когда того ранило осколком в лицо и выбросило  взрывной волной за борт десантно-штурмовой посудины.
Через несколько дней после публикации корпел я над каким-то привычным делом — то ли письма разбирал, то ли собственные записи. Раздался телефонный звонок. В снятой  трубке услышал: «Ким бул?» Ответив: «Чебурашка» и отключился, намекая анониму, что хорошо бы сначала представиться. Намек был понят, звонок повторился. Услышал: «Это Усубалиев. Только что позвонил Леонид Ильич и попросил поблагодарить автора за публикацию, что и делаю. Спасибо». Помнится, тогда никому не известного рабочего комбината в Ак-Тюзе пригласили в Кремль. О чем вели беседу два фронтовика — неизвестно. Но после этого случая я стал воспринимать «дорогого Леонида Ильича» совсем в иных тонах — не как небожителя, а  как благодарного человека.
Практически каждая публикация тех лет «проходила» с шумным читательским интересом, что позволило мне тогда же написать первые две книги.
Через два года после моего появления в «Советской Киргизии», отметился и Александр Иванович Шепеленко. Что  потомственного журналиста, выпускника элитного МГУ занесло в Киргизию, не знаю. Насколько помню из его намеков, это были какие-то нестыковки сугубо личного плана. Но об этом пускай он сам и рассказывает. Мне важней то, что мы довольно быстро нашли общий язык. Да и как было не найти, если он был из тех мест, где прописаны мои прямые казачьи предки. Общие начала побудили к дружбе на многие годы, вплоть до нынешних.
Саша попросился по интересу в отдел литературы. И началась развеселая жизнь. То Александр Малинин в гостях  у редакции рассказывает о сокровенном, то Владимир Винокур делится планами — такие же молодые и начинающие, как и мы сами, то Елена Образцова, то Николай Крючков, то Марина Ладынина… С легкой Сашиной руки я подружился с киргизской именитостью — уже давно тогда народной артисткой СССР Сайрой Кийизбаевой. Певица прошла с концертными бригадами множество фронтов. Когда ей звонил по какому-то поводу, она удобнее устраивалась у телефона и едва ли не часами рассказывала о тех поездках и людях, которых встречала у линии боев. Через нее открылась увлекательнейшая и мало тогда раскрытая тема  участия среднеазиатских женщин в Великой Отечественной войне.
Саша Шепеленко всегда был общественно активной личностью, что я, бывало, использовал, каюсь, в своих интересах. Скажем, приглашал к участию в особо сложных интервью. Пока Александр Иванович занимал внимание собеседника своими отвлечениями от темы, я продумывал следующие вопросы. Было такое распределение, когда личностные качества моего друга использовал в направлении «пользы дела».
Выпускник международного отделения факультета журналистики МГУ Иван Селедцов стал корреспондентом «Сов. Киргизии» сразу вслед за Александром Шепеленко. Общительный, в пример нам обстоятельный в речах и поступках, он сразу же вызывал невольное уважение одним своим голосом. Скажем, достаточно было ему позвонить в Ош или Пржевальск с сообщением, что ему предстоит командировка по такой-то теме и хорошо бы заранее побеспокоиться о гостинице, как тут же следовал вопрос: «Машину к самолету высылать?». Довольно скоро выяснилось, что известное смоленское село, откуда Иван родом, находилось близ места военной службы моего отца. То есть мы и с ним тоже оказались земляками, что стало основой дружбы, которая продолжается вплоть до нынешнего дня.
Вместе отметились на Тюпском землетрясении, крепко тряхнувшем тогда всю Иссык-Кульскую котловину. Навещали пограничные заставы в горах,  обязательно верхом на лошадях,  как настаивал Иван, выезжали на проверку дозоров первой линии, лично проверяли качество только поступивших тогда в пограничные части принципиально новых систем стрелкового оружия, буквально с горных пиков заглядывали на сопредельную сторону. По предложению энергичного и обаятельного коллеги  Леонида Николаевича Калашникова одну из таких публикаций назвали «Цветы для заставы». Привозили как-то букет сирени и на линию ледника Федченко.
И с Сашей, и с Иваном мы часто наведывались на знаменитый Ошский базар. Он до сего дня в восторженной памяти.
По совету Э. Вильчинского всегда брали с собой левомецитин:  «Старички, не забудьте, выручит!» Выручал. И в горы поднимались тоже. И не только на ошскую Сулейманку, но и на множество иных. Всходили под гулкие сердечные удары, смотрели не только на развалины так называемого домика падишаха империи Тимуридов Бабура, но и на наскальные рисунки, изображения которых потом крепко пригодились в будущей работе.
…С назначением на должность редактора одного из лучших журналистов Союза «правдинца» Василия Григорьевича Шепеля лицо газеты и ее содержание стали резко меняться к лучшему. Работу нашей троицы все чаще начали замечать в  общесоюзных изданиях — пошли перепечатки, прямые заказы, начали поступать заказы из-за рубежа, что для нас было тогда диковинкой. Мы набирались опыта, новых знаний, нам было тепло и уютно в нашем кругу.
Но заявили о себе и сложности. Первым забеспокоился наиболее прагматичный из нас Иван Селедцов. Он открытым текстом намекнул редактору насчет законодательства о молодых специалистах. Время идет, и, дескать, пора бы побеспокоиться о пристойном для них жилье. Тем более что город рос тогда как на дрожжах. «Хорошо, хорошо, — отмахивался редактор, — помним, знаем, всему свое время». Но время шло, а в отношении нас ровным счетом ничего не менялось.
Мой собственный будущий опыт руководителя прояснил позднее, что проблема такая не столько сложна, сколько хлопотна. Нужно звонить, теребить, доказывать, нажимать, убеждать. А когда такого желания беспокоиться нет, то и проблема не сдвигается с места. Вот почему Иван, отработав положенное по закону, уехал в Ростов-на-Дону, где закономерно заявил себя известным журналистом, а затем, перейдя на работу в партийные структуры, стал одним  из организаторов местного сектора массовой печати.
Но еще до его отъезда из Киргизии все отчетливей начала проявлять себя другая тема. На нашу троицу стали с опаской посматривать редакционные старожилы. На практике это представало в достаточно пакостном виде, особенно на газетных летучках. С тех пор на них смотрю очень негативно. Обретая начальственные права, первым делом старался если не избавиться от этой редакционной традиции, то хотя бы ввести ее в рамки реального производственного процесса, избавленного от сутяжничества и намеков на подковерную борьбу, обычную для творческих коллективов. И атмосфера в редакциях, если не сразу, то достаточно быстро выходила из состояния штормов, обид, подозрений и сведения счетов «интеллигентскими» приемами.

Но тогда под вал этих приемов попал В. Шепель. Его «ушли», поймав на слабости и честности, его же коллеги — те, наушничество которых он принимал поначалу за чистую монету, а потом мучительно разбирался, что в донесенном ему правда, а что ложь. Увы, было. И тем не менее, повторюсь, Василий Григорьевич был и остается одним из наиболее ярких представителей школы отечественной журналистики советского периода. А тем более звездой первой величины на киргизской части ее небосвода. К сожалению, неоцененной…
… Вскоре стало понятно, что и мне надо уезжать. Перебрался в Киев, где приняли в ведущую тогда «Правду Украины», известную  тогда в границах всего Союза. Закрепившись там, предлагал и Шепеленко  место собкора в одной из крупнейших украинских областей с перспективой перевода в столицу. Отказался. Хорошо его понимаю. «Когда назначена судьба, ее никто не обойдет» (Захир ат-дин Мухаммад Бабур). Пришлось  пригласить одного из своих питерских однокурсников.
В Бишкек, бывший Фрунзе, наведывался часто, иногда по нескольку раз на год. По разным поводам — семейным, рабочим, для организации мелких экспедиций и крупной, нереализованной — по причине «горбатой перестройки». Почти всегда заглядывал в секретариат газеты. И однажды столкнулся там с Турдакуном Усубалиевым. В свое время  нас знакомили. Глянув на меня, он тогда спросил: «Ты зять «Алтымыша?» — с моим покойным тестем у него долгое время были дружеские отношения. Я подтвердил. «И куда исчез?» —  «Споткнулся о вашу команду» — «Почему не зашел ко мне?» — «Это вы сейчас так говорите, а как тогда пробиваться?» Итог диалога бывший глава советской республики подвел  коротким замечанием: «Захотел бы, пришел…» И бывший лидер Киргизии был прав. Знать, и вправду судьба.
Встречал в Бишкеке и дочь Василия Григорьевича — Ирину. Она рассказала, что отец переживал, что не смог что-то сделать для сохранения нашего союза троих. Ответил ей тогда, что обид нет, никогда не было и не может быть в принципе. Наоборот, признательность и низкий поклон. В. Шепель и вправду очень многому научил в профессии. Еще больше сделал для повышения планки самоутверждения Кыргызстана. Не крикуны с митингов и бесконечные обещалкины, а именно он. Жаль, повторюсь, неоцененно и попросту забыто.

Александр МАСЛОВ.
Киев.