Гость из Элисты сблизился с Кыргызстаном много лет назад. Здесь у него друзья по творчеству и научной деятельности. Церенов был участником  Всемирного курултая кыргызов, многих наших конференций, форумов, «круглых столов». Василий Церенов  — известный знаток творчества  Чингиза Айтматова, так что  вполне естественно то,  что писатель и ученый  из Элисты  стал  участником только что закончившегося форума памяти Айтматова. 

Церенов знаком и журналистам нашей газеты. Помнятся его интересные публикации о некоторых аспектах нашей жизни.

Сегодня Василий вновь и вновь размышляет в беседе с нашим корреспондентом о творчестве великого Айтматова.

— Василий, не ошибусь, если скажу, что у вас в Калмыкии знают Айтматова и его книги.

— В Калмыкии имя Айтматова пользуется огромной известностью. Уже в первых его произведениях, характерных бескомпромиссной правдой жизни и тонким психологическим рисунком, калмыцких читателей привлекла узнаваемость быта и взаимоотношений героев, обусловленных особенностями и традициями кочевнической культуры, а не только сельской действительностью описываемых событий. Развертываемый писателем национальный мир кыргызов был очень близок калмыкам.

Сеит, от лица которого ведется рассказ в повести «Джамиля», сообщает, что письма Садыка «походили одно на другое, как ягнята в отаре». Садык постоянно начинал со слов «послание о здравии», а затем передавал поклоны родным, соблюдая строгую очередность. Столь же традиционной формой прежде отличалась переписка и у калмыков. Письма так и назывались «мендин бичиг» — «послание о здравии».

— Чувствуется: вам не терпится хотя бы кратко коснуться айтматовских сюжетов…

— В повести «Материнское поле» Майсалбек, проносясь в эшелоне мимо ожидавшей его на станции матери, бросает ей свою шапку. Вспоминая сына, Толгонай часто брала в руки солдатскую ушанку и вдыхала родной запах. Жест весьма типичный для тюрко-монгольских народов — ведь прежде, лаская детей, не целовали, а вдыхали их запах.

Изнывающий от жажды Кириск из повести «Пегий пес, бегущий краем моря», теряя сознание, все просит: «Синяя мышка, дай воды! Синяя мышка, дай воды!». Это из древнего заклинания кочевников, свидетельствующего о безусловной вере наших предков в сверхъестественную силу слова. В детстве мне рассказывали, что если искренне попросить, то синяя мышка обязательно принесет воду, причем в красивой пиале, которую можно будет оставить у себя.

Неизгладимое впечатление производит описание бега иноходца в повести «Прощай, Гульсары!»: «Он выскочил на бугор, точно бы на гребень большой волны, и на какое-то мгновение завис в полете, невесомый. Дух захватило в груди, и еще ярче брызнуло солнце в глаза, и он стремительно пошел вниз по дороге…». Трудно оставаться равнодушным, читая эти строки. В эпосе тюрко-монгольских народов конь — вечный и верный спутник батыра, связанный с ним общей судьбой в жизни и смерти. Отсюда у наших народов такое трогательное отношение к коню. Гульсары — это сказочный кулюк из эпоса, и потому в нем так бушует огненный дух бега.

Айтматов нередко переносил на животных часть размышлений и переживаний автора. Вспомните, какой жизненной силой и нравственной памятью обладала волчица Акбара! Самые сокровенные мысли Танабай доверяет коню. Гульсары хорошо знал голос хозяина, рвался, тосковал без него. Здесь, конечно, имеются элементы литературного приема, но суть состоит в творческой особенности писателя, сформированной национальной ментальностью народа. Айтматов настолько хорошо знал психологию животных и повадки зверей, что однажды Давид Кугультинов в шутку заметил ему: В прежней жизни ты, наверное, был волком”.

Герои Айтматова обычно наделены тонкой музыкальностью. Так, Джайдар, жена Танабая, играет на темир-комузе старинный напев о верблюдице, потерявшей своего верблюжонка: «Много дней бежит она по пустынному краю. Ищет, кличет детеныша. Горюет, что не водить ей больше за собой его в час вечерний над обрывом, в час утренний по равнинам, не обирать им вместе листья с веток, не ходить по зыбучим пескам, не бродить по весенним полям, не кормить его белым молоком. Где ты, темноглазый верблюжонок? Отзовись! Бежит молоко из вымени, из переполненного вымени, струится по ногам. Где ты? Отзовись! Бежит молоко из вымени, из переполненного вымени. Белое молоко…».

— Да, но давайте продолжим поиски «точек сближения» кыргызов и калмыков.

— Важно, что обращения к образцам древней музыки кочевников рождали у современных калмыцких читателей чувство культурной общности с кыргызами. В свое время С. В. Киселев убедительно показал, что народы Центральной Азии не только пользовались  едиными предметами домашнего быта и воинского снаряжения, но и увлекались одними и теми же образами и настроениями в искусстве.

В одной из песен калмыцкого эпоса «Джангар» рассказывается о том, как Улан Хонгор, скачущий в пустыне навстречу врагу, подхватил с земли пригоршню белой пыли и, трижды дунув, развеял ее по небу. И тотчас над ним развернулась туча величиною с войлочный покров юрты, откуда стал накрапывать освежающий дождь.

В новелле «Белое облако Чингисхана» имеется легенда, суть которой сводится к следующему: над головой монгольского правителя, совершавшего военный поход, в одно утро возникло облако — «белая туча величиной с большую юрту, следовавшая за ним, точно живое существо». Облако сопровождало Чингисхана всю дорогу. Но после жестокой казни, учиненной им в Сарозеках, оно покинуло его. Связь эпизодов более чем очевидна.

Калмыки и кыргызы относятся к народам алтайской языковой семьи. Древняя общность культурно-исторического развития наших народов очевидна. Прежде мы веками жили рядом, поклонялись Вечному синему небу и духам земли и воды. У нас были одни и те же тотемы — волк и олень. Более того, имеются взаимопроникающие родоплеменные группы.

К эпохе ойратско-кыргызских межсоюзных отношений, видимо, относится фразеологическое выражение: «Ойротто жок ойронум, кыргызда жок кайраным» — «Мой молодец, какого в свете нет, мой дорогой, какого среди кыргызов нет». Дело в том, что слово «ойрат» (у алтайцев и кыргызов — «ойрот») в кыргызском языке приобрело значение «народ, народные массы», приблизившись к первоначальному собирательному смыслу oyirod — союзники.

О степени близости калмыцкого и кыргызского народов может говорить и тот факт, что кочующий этноним «калмак» изначально относился к населению восточной части улуса Чагатая, в которую в то время входили и кыргызы. Термин «бурут», как часто именовали северных кыргызов, является монгольской калькой указанного этнонима, хотя его письменная фиксация относится к более позднему периоду.

— Историки-востоковеды, и вы в том числе, утверждают, что случались и схлесты между двумя народами.

— «В прошлом на протяжении многих веков, живя зачастую бок о бок и на Алтае, и в Туркестане, наши предки — кыргызы и калмыки — часто скрещивали оружие, случались между ними войны, набеги, кровопролития», — писал Айтматов, размышляя о взаимоотношениях двух наших народов.

И это так, но что не случается между близкими соседями! Альтернативой раздорам всегда выступало мирное добрососедство, примеры которого мы находим прежде всего в эпосе «Манас». О повседневном взаимодействии народов свидетельствуют и исследования известных кыргызских историков Мидиля Джамгерчинова и Доолотбека Сапаралиева.

Пора противостояния, имевшая место в истории кыргызов и калмыков, утверждал Айтматов, канула в Лету, став достоянием минувшего, настало время сотрудничества, культурного взаимодействия. У нас за плечами, говорил он, великие творения устного творчества народов — мировые эпосы «Манас» и «Джангар», истоки наших искусств, у нас на вооружении — культура современного общества.

Подтверждением сказанному стала близкая дружба Айтматова с Кугультиновым.

— Это интересно, и если можно, то поподробнее.

— Примечательно, что одну из своих книг — «В соавторстве с землею и водой» Айтматов назвал строкой из стихотворения Кугультинова.

Приведу один малоизвестный факт. В ноябре 1972 г. Айтматов опубликовал в «Литературной газете» отрывок из исторического повествования о набеге джунгаров на кыргызские кочевья в      XVII в. Алексей Балакаев, калмыцкий писатель, в беседе с Айтматовым сказал: «Ты знаешь, как преследовали калмыков в сталинскую эпоху, не умножай ряды гонителей». Не знаю, эта ли просьба возымела действие или возобладали другие причины, но работу над указанным произведением Айтматов не стал продолжать.

— Айтматов, помнится, не раз писал о Кугультинове и  его творчестве в газетах и журналах. 

— Немногим позже он написал замечательную статью о творчестве Кугультинова, в которой, рассуждая о тернистом историческом пути, пройденном калмыками, отмечал, что народ, «изведав сполна жестокости и тяготы судьбы, сумел сохранить в памяти свою древнюю художественную культуру, достигшую высокой степени развития в кочевом мире прошлого». Также указал, что калмыки обладают одной из древнейших национальных письменностей на Востоке.

«Такой художник слова, как Кугультинов, рождается в недрах своего народа, — писал Айтматов, — в » галактике» его духовного и нравственного опыта, в его муках и радостях, в его прошлой и новой истории, в сокровенных чаяниях его, ибо быть поэтом — значит совместить воедино минувшее и настоящее, надежды, страсти, думы, чувства многих и множества людей в себе, в собственном всеобъемлющем «я». Все это в полной мере можно отнести и к самому Айтматову, который оставался верен особенностям национального мировосприятия и в то же время был привержен принципам глобального мышления.

— Они ведь где-то и учились вместе?

— Кугультинов вспоминал, что когда они учились на литературных курсах в Москве, Айтматов засыпал преподавателей вопросами. Вопросы были простые и сложные, наивные и глубокие. Один профессор признавался, что хотел запретить Айтматову задавать на лекциях вопросы, поскольку на их ответы уходило много времени. Другой же профессор признавался, что, идя на курсы, тщательно готовился к встрече с писателем из Киргизии.

“Теперь я понимаю, — рассказывал Кугультинов, — что эти поиски истины обладали огромной энергией, благодаря которой творчество Айтматова приобрело мировое признание.

Для того чтобы разрушить скалу из окаменевших мыслей, чтобы растопить оледеневшую нравственность, чтобы победить тьму, необходимо наличие таланта. А талантом, слава Богу, Чингиз был наделен природой в избытке. Но что важно: по закону страшной диалектики горе, выпавшее на долю семьи Айтматова, горе, разлитое вокруг него и прошедшее сквозь его сердце, было тем точилом, благодаря которому его талант обретал свою остроту». Кугультинов называл Айтматова “глашатаем всечеловеческой совести”.

Поэты редко ошибаются. Имя Чингиза Айтматова получило известность далеко за пределами его исторической родины, преодолев границы языковых          общностей, он стал голосом эпохи, ибо все его творчество пронизано правдой времени.

«Тихо плывет и качается земля, — писал он, — тихо плывет и качается, точно сиротское, точно дитячье темечко — зыбка земля…».

И в плаче перелетной птицы, летящей над землей, он различал и магическое заклинание, и сердечное предостережение:

Упаси вас, о люди, от бед нелюдских, Упаси от пожаров неугасимых.

От кровавых побоищ неудержимых, Упаси вас от дел непоправимых,

Упаси вас, о люди,  от бед нелюдских…

Выдающийся художник и мыслитель Айтматов обладал могучим духом и отзывчивым сердцем, он жил надеждами страны и болями всей Земли.

— Василий, спасибо за ваше выступление в газете. Не теряем надежды увидеть вас в нашей редакции еще и еще раз, значит, до скорых встреч!

С гостем из Калмыкии 

беседовал Вилор АКЧУРИН.