Состоявшаяся в начале ноября в Бишкеке Международная конференция, посвященная 80-летию насильственного переселения моего народа — азербайджанцев — в  Центральную Азию, включая Кыргызстан и Казахстан, всколыхнула душу, натолкнула на многие мысли.  В первую очередь вспомнилось, как исполнительный редактор-цензор, когда на ее стол лег мой рассказ о только что вышедшей книге «Азербайджанцы в Кыргызстане», повествующей  об истории их репрессий, раздраженно встрепыхнулась: «Репрессии, репрессии!.. Ну были! И что теперь?  Сколько можно об этом?!»  Тот материал тогда удалось отвоевать, и он вышел под заголовком «Четки памяти». Но сейчас не об этом речь. По прошествии пяти лет после описанной  истории прихожу к  выводу, что слова «жертвы политических репрессий» и «реабилитация», действительно поистрепались от частого употребления, но РЕАБИЛИТАЦИЯ в полном смысле этого слова  до сих пор так и не произошла. 

На территории Азербайджанской  Республики  каток политических репрессий начал свой чудовищный ход по горам и долинам с 1920 г. Однако товарняки с десятками тысяч несчастных   людей, по доносу недоброжелателей или прихоти власти в одночасье объявленных изгоями, двинулись в сторону  Центральной Азии в конце 20-х годов. Автор книги «Азербайджанцы в Кыргызстане»  Асад Гасанович Гасанов — сам жертва репрессии, ветеран войны, всю жизнь проработавший в Кыргызстане строителем, а сегодня занимающийся делами диаспоры, — вспоминает: ехали по 30-40 семей в одном вагоне «без воздуха, воды, пищи, света, без туалета — навстречу аду…»  Потом были и вторая, и третья, и  четвертая волны депортаций…  Одна из самых массовых пришлась на 1933-й, а пик выпал на 1937-й (именно тогда жертвами стали мои дедушка с бабушкой с обеих сторон, а также их дети). В 1944-м были депортированы  вместе с турками-месхетинцами азербайджанцы, проживающие в Грузии,  в Кыргызстане они сейчас  компактно расселены в Араванском и Кара-Сууйском районах  Ошской области (по данным А. Г. Гасанова, примерно 2 тысячи человек).   Подавляющую часть остальных азербайджанцев Кыргызстана, в основном осевших в столице, в Сокулукском районе и Канте, составляют те, кто был выброшен сюда с волной 1933 г. На конференции присутствовали в основном их потомки,  а также мы — сыновья и дочери тех, кого депортировали в 1937 г.  в Казахстан — в пески  Мойынкума.

Несмотря на то что прошел без малого век, полной правды о политических репрессиях нет и справедливость не восстановлена

Вплоть до  смерти Сталина репрессированные имели право свободно перемещаться только в радиусе 5 км вокруг места, которое им определили для проживания — спецпоселения. В ином случае требовалось обязательно отмечаться в комендатуре, которую создали в каждом таком селе. После  кончины вождя наступила оттепель:  можно было передвигаться, не всегда отмечаясь. Однако ликвидировали спецкомендатуры  только в 1956 г. Первую  фазу процесса реабилитации относят к 1953-1954 гг. Тогда  объявили незаконными акты против народов, подвергшихся депортации, и  решения  внесудебных органов (так называемых троек, двоек,  особых совещаний  НКВД и Министерства госбезопасности). Но в середине  60-х число реабилитированных  стало постепенно сокращаться, потому что государство принялось снова  закручивать гайки. В конце 80-х — в разгар эпохи перестройки и гласности — процесс восстановления справедливости получил  второе рождение. Наконец эпогей:  11 июля 1988 г. Политбюро ЦК КПСС   поручило прокуратуре и КГБ СССР завершить работу по пересмотру дел в отношении всех необоснованно репрессированных, не дожидаясь поступления заявлений от них. Однако через пару лет Советский Союз развалился. Как знать, не случись этого, может, от декларации «очищения всех сторон нашей жизни от деформаций и искажения общечеловеческих принципов гуманизма» (цитата из Декларации Верховного Совета СССР от 14 ноября 1989 г.) наша большая общая  страна действительно перешла бы к восстановлению прав людей и компенсации нанесенного им вреда. Однако  вместо этого каждая суверенная республика, теоретически признав себя ответственной за деяния карательной машины СССР, стала  восстанавливать справедливость в меру своих представлений.

•  Из уст в уста
  

 Фатима

У Муслима Насирова, который живет в с. Первомайском Сокулукского района и занимается крестьянским хозяйством, покойный отец — из  числа репрессированных. Но он тогда был пятилетним ребенком и, видимо, мало что запом-нил. А вот бабушка Фатима многое рассказывала. По ее словам, пришли однажды солдаты, забрали мужа Курбаналы, а на второй день явились и за семьей. Думая, что их увозят ненадолго, Фатима  ухитрилась и закопала  во дворе узелочек с золотыми монетками (они были тяжелые, и, отправляясь на базар, народ предпочитал расплачиваться бумажными деньгами — так накапливались монеты). Однако  людей погрузили  в вагоны и погнали на север Казахстана. Выгрузили в ледяной безлюдной  степи, дальше погнали пешком. Разместили в старых конюшнях, каждая семья отгородила себе ширмой уголочек. Мужчин забирали на работу, расплачивались небольшим количеством еды. Каждый день приезжали  по нескольку бричек и забирали трупы. Рядом с Насировыми разместилась семья из Ордубадского района Нахичевани — земляки. У них сначала умерла жена, потом муж, остались двое сынишек и дочь. Курбаналы забрал их к себе. Девочка была очень слаба и однажды  ночью, позвав, она попросила хлеба.  Фатима дала ей кусочек, но когда утром проснулись,  малышку обнаружили  умершей, с хлебом в кулачке — у нее не оказалось сил, чтобы съесть его.

Из истории моей семьи

… Когда комендатура ослабила  хватку, мой отец перевез семью из колхоза «Мойынкум», куда они  были определены на спецпоселение, в село Ворошиловку на территории того же Чуйского района Джамбульской области Казахстана. На новом месте, встав крепко на ноги, он снес часть землянки, которую купил у  корейцев, и построил добротный дом с двускатной крышей. Одна из комнат землянки так и осталась прилепленной к новому жилищу, мы ее называли «кейня эвь» — старый дом. Земляной пол в ней регулярно замазывался  свежим слоем  глины и коровяка (чтоб не пылил), сверху  застилался толстой казахской  кошмой, а потом — ярким, разноцветным азербайджанским ковром или килимом. Помню, как в «кейня эве» устанавливался высокий, почти до потолка  ковровый станок (он был не у всех, и соседи по очереди занимали его друг у друга). Прибежав из школы  и сделав домашние  уроки, старшие сестры садились за  станок и ткали. Соседские девчонки приходили им помогать. Худенькая, но по-прежнему проворная бабушка Гюльзаман откуда-то из прохладных кладовых выносила угощение — две полные чашки раечек. По рецепту, который она, наверное, привезла из своего  родного Зуванда,  бабушка умудрялась сохранять на зиму раечки в моталах  как свежие. Пряжу для ковров сами пряли  из шерсти грубошерстных овец (тонковолокнистая не годилась — рвалась). Ковры и килимы  дарили сыновьям на свадьбу, давали дочерям в приданое. И мне достался один такой. Самое  поразительное: это сочность и теплота красок  на этих коврах. Узоры девчонки срисовывали со старых, привезенных еще родителями из Азербайджана  ковров  и дополняли их собственной  фантазией.

…Шли годы, но азербайджанские  женщины продолжали одеваться так, как было принято в той местности, откуда они родом. Моя мама, например, родом из Пирчевана и носила кофты и юбки со множеством складок. Соседки из Мугани —  длинные рубахи  поверх юбок в  мелкую складку.

Регулярно ездили в Баку и привозили кялагаи — платки из легчайшего натурального шелка с каймой по краям. Они были у каждой женщины. Дома носили бежевого цвета, на свадьбу —  белые, а с возрастом — темные.

В каждом дворе стоял тандыр. Его возводили из особой — желтой — глины,  которую для прочности замешивали с грубой козьей шерстью. Семьи были большие — по 9-10 человек, поэтому каждые 3-4 дня  пекли  лепешки. Магазинные буханки («галач», как называли его) не признавали, равно как и дрожжи: для теста использовали кусочек предыдущего замеса, который ни в одном доме не переводился. Матери пекли хлеб в тандырах почти до самой кончины, пока колени позволяли сгибаться. Тот, кто ел эти сытные, золотистые, с хрустящей корочкой лепешки, навсегда сохранил их вкус во рту.

Отец почти каждый год отправлялся на родину  с чемоданом кураги и кишмиша, которые он покупал на Ошском  базаре во Фрунзе, откуда тогда улетали самолеты в Баку. А из Бины, Бюльбюли и Баку сюда шли посылки с гранатами, айвой, шабалутом  и фундуком…

Дальше — больше. Хотя теоретически было признано на уровне руководящих органов СССР, а позже суверенных республик, что все лица, необоснованно подвергшиеся  политическим репрессиям, считаются реабилитированными, но этот процесс на пространстве СНГ не получил логического завершения и юридического оформления. К примеру, подавляющее большинство жертв не получило на  руки уведомлений о том, что их доброе имя  восстановлено. Наши деды, бабушки, отцы и матери — достойные, крепкие духом, невероятно трудолюбивые люди —  ушли из этой жизни, так и не получив хотя бы  МОРАЛЬНОЙ компенсации за физические лишения, унижения, сломленные судьбы, несостоявшиеся   возможности и мечты. Насколько я знаю, таких документов не получили также  ни  корейцы,  ни крымские  татары, ни немцы, ни представители других репрессированных народов.  И у нас,  живых потомков, возникает масса вопросов: в чем конкретно обвинили предков (в политическом,  уголовном преступлениях или в административном нарушении), на основании какой статьи выслали? Судя по сохранившимся обрывкам воспоминаний наших дедов и бабушек,  по тому  факту, что их направили на спецпоселение, а не бросили в камеры или этапировали в Сибирь, а также, анализируя скупые ответы,  которые получают из правоохранительных органов единицы наиболее настойчивых из нас, приходишь к выводу, что  азербайджанцев выселяли  в Центральную Азию в административном порядке — на основании постановлений партии и  правительства о борьбе с кулаками, противниками коллективизации, продразверстки и т.д. Кем принималось решение в каждом конкретном случае? А вот это тоже показательно: «постановлением оперработников НКВД Азербайджанской ССР». Это выдержка  из административного дела, которое удалось прочитать  благодаря связям одному из нас в архиве МВД Азербайджана. То есть судьбу решал тот самый внесудебный орган, который позже был объявлен незаконным.

Как восстанавливать справедливость, если у тебя нет доступа к архивным материалам? Здесь тоже выясняются любопытные параллели. Законодательство РСФСР и Казахстана предоставляет право   реабилитированным, а в случае их смерти — родственникам ознакомиться с материалами прекращенных уголовных и административных дел. Россияне даже предусмотрели возможность получения копий бумаг.  Правда, казахи оговариваются: допускается  ознакомление с  документами только «непроцессуального характера»  (то есть если ты не юрист,  еще надо выяснить, что же относится к таковым). Азербайджан же предоставляет право только на «получение рукописей, фотокарточек и других личных документов, хранящихся в делах». А. С. Гасанов рассказывает, что ему удалось пролить скупой свет на  судьбу своего отца  — крестьянина Гасанбалы из селения Карабахлы — только после троекратного обращения на имя генерального прокурора  республики. Первые два раза ему ответили, что все материалы уничтожены. И только после третьего, «злого», по определению Асада Гасановича, письма, в котором он выразил свои боль и возмущение, генпрокурора (кстати, его однофамильца), видимо, проняло, и он  сообщил буквально следующее: «Гасанов Гасанбала решением «тройки» Азербайджанской ССР от 16 мая 1932 г. вместе со своей семьей выслан в спецпоселок  на три года. В связи с тем что уголовное дело в отношении его приказом МВД СССР от 1955 г. и заключением  №7 МВД Азербайджанской Республики 1955 г. уничтожено, место отбывания  и год освобождения невозможно установить». Специально привела ответ полностью, чтобы подчеркнуть две детали. Во-первых, людей высылали не навечно, однако информировать их о том, что срок отбывания наказания истек, не считали нужным. Во-вторых, несмотря на наступившую оттепель  (а может быть, именно  из-за нее), система в лице Кремля избавлялась от следов. Ей было наплевать на интересы потерпевших.

•  Из уст в уста
  

 Телли

…Телли-ханум  исполнилось 17 лет, когда ее репрессировали. Она тогда была «тязя гялин» — так называют у азербайджанцев девушку, которая только что вышла замуж. Брат, узнав,  что семья зятя подлежит высылке, предложил сестре вернуться под отцовскую крышу. Однако Телли сказала, что она уже переступила порог другого дома и поэтому должна  разделить его участь. …По дороге к местам спецпоселения в вагоне умерли муж и  все его родные. Путь назад, к родителям, был уже закрыт, и  Телли осталась в новом краю.  Через несколько лет она вышла замуж за Фарзали Курбанова, жена которого тоже  умерла  в эшелоне, подняла на ноги оставшихся от нее двух детей  и еще своих семерых.

Курбановы тоже живут в Первомайском, по соседству с Насировыми. Невестка покойной Телли-ханум  Алла Мамедовна преподает в местной  Краснооктябрьской школе  русский язык, литературу и географию. Аллой Мамедовной называют ее ученики,  а по паспорту она — Сахаб. У нее тоже были высланы на спецпоселение и дед, и бабушка. Несколько лет назад в честь 20-летия Чуйской области каждой  школе поручили подготовить представление об одной из национальностей, которыми богат народ Кыргызстана. Краснооктябрьцам выпало рассказать об азербайджанцах, потому  что в Первомайском их живет много. Алла Мамедовна вместе с  учениками поставила  сценку, которая живет в ее исторической памяти: вечер, уютный очаг, старики пьют чай, сноха вяжет носок, тут раздается стук, входят сотрудники НКВД…

У Аллы Мамедовны мечта — собрать  стариков, которые  на себе испытали ужасы депортации, и пусть они поделятся  воспоминаниями. Молодежь  должна об этом знать, чтобы извлеченный  урок сохранялся в генетической памяти.

Ну а теперь о фактической возможности МАТЕРИАЛЬНОЙ реабилитации (хотя  бы  частичной, в виде каких-то денежных сумм). Начиная с 1994 г. всем пострадавшим, включая детей, которые находились вместе с родителями на спецпоселении, по решению руководителей государств СНГ полагаются определенные льготы. В частности, 50-процентные скидки со стоимости лекарств и коммунальных услуг, бесплатный проезд на общественном транспорте и т.д. и т.п. В 2010 г. льготы  заменили на  выплату определенных сумм. Например, в Казахстане она составляет 1,5 тысячи тенге в месяц, у нас в Кыргызстане — 1,5 тысячи сомов. Однако доказать свое право на льготы совсем непросто. Асад Гасанович рассказывает, что ему в свое время  понадобилось для этого больше двух лет. Когда он обратился в  МВД КР за получением подтверждения, что его родители находились на спецпоселении на территории республики, то выяснилось, что таких данных в архиве нет. В то время Аскар Акаевич был еще близок к народу, интересовался делами диаспор, и при встрече с ним  Асад Гасанович задал вопрос: как же быть? После этого вышло решение: если в архивах не сохранилась информация о нахождении на спецучете, то берешь с  собой нескольких свидетелей и идешь в суд.

Парадокс: в архиве МВД Кыргызстана, по словам Гасанова, есть  данные о нахождении на спецучете карачаевцев, турков-месхетинцев,  азербайджанцев, высланных в 1944 г., немцев и представителей других народов (немцы, например, до сих пор приезжают из Германии и берут необходимые справки),  а вот  сведения об азербайджанцах, депортированных в  30-е гг., будто испарились. Как рассказывает Асад Гасанович, сотрудница архива предположила: «Значит, вы не представляли опасности». Только одна из пострадавших получила справку, что ее отец действительно находился на спецпоселении, но у нее  на беду не оказалось свидетельства о рождении — пришлось его восстанавливать. В судах тоже даже при наличии свидетелей сложно доказать свое право. Поэтому  многие азербайджанцы в Кыргызстане до сих пор не получают положенных им  1,5 тысячи сомов.

Как обстоят дела  в дальнем зарубежье? Недавно сюда приезжала из Германии немка, которая в свое время была выслана в Киргизию из Крыма. Так вот, из разговора с ней Гасанов узнал, что на исторической Родине ей на основании сохранившихся в материалах дела описи изъятых имущества и приложенной схемы дома даже вернули их стоимость…

Кифаят АСКЕРОВА.

Фото автора.