С волнением прочел монографию Лидии Дьяченко «Из истории народов, депортированных с Кавказа в Кыргызстан». Да, сейчас это история, предмет научного исследования, а для нашего поколения — детей Великой Отечественной войны — это была сама жизнь: с горестями утрат, голодом, нищетой, жестокостью, верой и надеждой на победу, крушением кумира, которого мы с кроваво-красными галстуками на шее  благодарили за  счастливое детство, а он, обняв свою дочь в матроске, улыбался нам с портрета на стене.

С детьми кавказских и других переселенцев мы учились в одной школе, сидели за одной партой, играли в одних спортивных командах, ценили друг друга исключительно по человеческим качествам, не спрашивали кто какого рода-племени, общались исключительно на русском языке, который для всех нас был родным.

Вспоминаю, как в году 1946-м, возращаясь из школы, встретил своего отца и писателя Узакбая Абдукаимова. С ними  шел человек с кавказским профилем, он без акцента шутил на кыргызском языке. Все трое были почти одного роста и возраста, в гимнастерках без погон. Отец прихрамывал — он был ранен под Киевом. Некогда красивое светлое лицо дяди Узакбая изуродовали шрамы. На груди кавказца сверкали медаль «За отвагу», орден Отечественной войны.

«Три мушкетера, — подумал я, подал им руку и крикнул: — Привет, Атос,  Портос,  Арамис!». Но отец строго погрозил мне пальцем… и я затих. Вечером узнал, что с ними был известный балкарский поэт Кайсын Кулиев.

Потом он часто приходил к нам домой, и я называл его «дядя Кайсын».

После постановления ЦК ВКП(б) по докладу А. Жданова «О журналах «Звезда» и «Ленинград» начался новый виток политрепрессий. В 1950 году отца за учебник по фольклору и «Манасу» на 10 лет отправили в Карлаг. Там он скончался в 1952-м.

Будучи студентом КГУ, я часто встречался с К. Кулиевым в Союзе писателей в секции переводчиков. Он подружился с начинающим прозаиком Чингизом   Айтматовым, и они вместе перевели на русский язык повесть Т. Сыдыкбекова «Дети гор». После ХХ съезда КПСС К. Кулиев, как и многие переселенцы, вернулся на родину.

Встретил я его в начале 80-х годов в Доме творчества в Пицунде. Мы с женой на лифте спускались вниз. На пятом этаже открылась дверь, вошел седой человек и встал к нам спиной.  Когда лифт остановился, аксакал вышел первым и повернулся к нам: «Я слышу, вы из Кыргызстана. Передайте этой прекрасной земле мой нижайший поклон. Там много хороших людей!»- сказал он, по-отечески обнял нас за плечи  и прослезился. Это был Кайсын Кулиев.

Меня он, конечно, не узнал. Столько лет прошло! Вечером я хотел пойти к нему в номер, но не стал его расстраивать грустными воспоминаниями, он плохо выглядел. Вскоре Кайсына Кулиева не стало…

На заре моей туманной юности на сцене нашего театра оперы и балета блистал неповторимый самородный талант Махмуд Эсамбаев. Зрители хохотали, когда слишком худой и высокий Миша с очень маленькой и пухленькой Мариной Бобковой танцевал шуточный норвежский танец, вызывали на бис, когда он в черном смокинге и котелке исполнял танец «Автомат».

До сих пор помню премьеру оперы  Бородина «Князь Игорь». После арии Хана Кончака начинались «Половецкие пляски». В конце танца Махмуд Эсамбаев в облике старого евнуха подбегал к Хану и делал несколько   подобострастных  па-де-де; Кончак, снисходительно хохотнув густым басом, благодарно гладил его париковую лысину. В зале стоял хохот! На сцене смеялись певцы и танцоры. Даже плененный и грустный князь Игорь не мог удержаться от смеха. Дирижер  Миронович, подняв свою палочку, улыбаясь, держал оркестр в паузе. Такого в партитуре не было. Это была чистейшая импровизация Миши Эсамбаева.

Он с большим мастерством и вдохновением вел концерты для детей и юношества. Но никто из нас не знал, что этот высокий красивый артист в серой папахе, в черном плаще, с белоснежным  шелковым шарфом на шее, с добрейшей широкой улыбкой по прозвищу Комильфо живет в Кыргызстане на правах ссыльного переселенца, получает зарплату рядового артиста кордебалета, а это цена десяти буханок черного хлеба…

Старшим администратором оперного театра работал очень высокий, худой человек Идрис Муртузович Базоркин. Студенты хорошо знали и любили его. На премьеры мы ходили толпой, прихватив с собой друзей. Идрис Муртузович встречал нас с отеческой улыбкой, просил  контролеров пропустить на «галерку». На сцене его супруга пела Татьяну в опере «Евгений Онегин», Лизу в «Пиковой даме», Русалку и другие арии.

Однажды я пришел в больницу проведать свою больную маму и в коридоре увидел Идриса Муртузовича. Он сидел один, вытянув свои длинные ноги, и рыдал: умерла жена…

Много лет спустя, работая собкором «Литературной газеты», я готовил материал  и просматривал «Литературную энциклопедию». И вот: «Базоркин Идрис Муртузович — ингуш, советский писатель, печататься начал с 1928 года»… Далее шел перечень его повестей и драм. Не знали мы, что старший администратор нашего оперного театра — один из основоположников ингушской профессиональной литературы.

Таковы фрагменты жизни только нескольких кавказцев,  изгнанных с родной земли…