Дмитрий Ащеулов — писатель молодой, его творческий путь еще только начинается, но это не помешало ему заявить о себе как о прозаике, сложившемся и  мыслящем собственными категориями. Его рассказы и повести  приобрели известность далеко за пределами Кыргызстана, где также полюбились читателям. На этот раз Дима выступил в невероятно непростом жанре миниатюры, где, как и в большой своей прозе, совместил несколько идей:  реалистические наблюдения, непривычную фантастическую среду и извечную философию человека и окружающего его мира.  Каждый маленький, почти невесомый рассказ (ну не нами замечено, что краткость — сестра таланта) как большая поэма откровений, исследование  поступков и отношений героев.  Тон миниатюр грустно-ироничный, но читаются они легко и, главное,  заставляют думать. А поводов для размышления всегда предостаточно, в чем у читателей будет возможность убедиться.

Когда всем хорошо
У мэра города N была счастливая семья. Он сам был алкоголик, его жена с радостью отдавалась другим мужчинам, а сын пребывал в кайфе от наркотиков. Жители же и не желали себе другого городского главы, потому что были весьма довольны, считая, что у их мэра неудачный брак.

Святой
Я приду в этот город вместе с льющимися струями дождя, и только шелудивый бродячий пес, словно признавая наше родство, приветствуя меня, подаст свой голос в ночной тишине. Я пройду по черным улицам к женщине, что ждет меня здесь. Она встретит меня на пороге своего дома и проведет шершавыми грубыми пальцами по моим щекам, стирая слезы дождя. У нее бельмо на глазу и большой рот, но это единственная женщина, которая любит меня.
Я упаду в сырую кровать и долго буду ждать утра. А спозаранку на площади будет реветь толпа, ожидая жертвенной крови. И бой барабанов будет отзываться в сердцах.
Наутро моя жена и друг, предавшие меня, принесут нарядные одежды и облекут меня в них. А бой барабанов  будет торопить, словно сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Я выйду на улицу, и шелудивый пес поведет меня за собой в центр беснующихся барабанов. И на улицах беззубые старики будут обнимать меня, как долгожданного сына, а дети кидать под ноги цветы. Все будут радоваться мне, как родному. А потом все затихнет, и лишь дождь будет продолжать струиться  и течь по лицам, и сквозь его пелену тысячи глаз устремятся на меня. И потом они ринутся ко мне, их пальцы, как черви, будут впиваться в мои глаза, сердце, разрывать плоть, унося клочья одежды, собирая в священные сосуды мою кровь. И счастьем наполнятся их души, радость придет в их дома, и город возликует.

Свобода
Во вторник утром я умер. Поначалу этого не заметили. Жена собиралась на работу, дочка болтала по телефону со своим ухажером, сын искал носки, лаяла собака, которой хотелось идти гулять. Наконец сын вспомнил, что оставил носки на диване, на котором лежал я. Он стал меня расталкивать, и тут все обнаружили, что я мертв.  Они стали вопить, кричать. Жена вызвала «скорую» и милицию.
Пока ждали их приезда,  супруга и дочь начали лазить по карманам моего костюма, выпотрошили портфель, обнаружили заначку в потайном кармане пальто. Потом жена долго жаловалась подругам в телефон о том, что теперь ей не удастся отправиться по турпутевке в Египет. Сын, схватив ключи от моей машины, умчался в гараж осматривать новую собственность, а к дочке пришел ухажер, и они целовались в темной прихожей. Собаке, которую не повели на прогулку, дали кость из борща, и она, весело виляя хвостом, осталась весьма довольна таким обстоятельством дела.
После ухода врачей и милиции меня увезли в морг. Патологоанатомы бросили меня на стол, вспороли мне грудную клетку, вытащили сердце и легкие и бросили их в ведро, а все остальное — кишки и потроха — в другую посудину. И в этот момент я наконец почувствовал себя сво-о-бо-оо-дн-ы-ы-ммм!
…………….
Когда Бог вложил мою душу в грудь, она была легкой, как облако, в ней не было зла и обмана. А после смерти два демона с трудом тащили вопящую и опьяненную грехами душу в ад.

Сердце дракона
Дракон держал во дворце похищенную красавицу. Он осыпал ее золотом, услаждал часы пирами и празднествами. Однажды среди гостей очередного карнавала через плечи, маски, лица шутов и уродов она увидела героя, и … ее улыбка коснулась его сердца.
Герой убил дракона, освободил девушку и взял ее в жены. И никто — ни дракон, ни герой — так никогда и не догадались, что сердце настоящего дракона билось в груди у красавицы.

Лампочка
(бытовые зарисовки из будущего)
Внутри что-то ухнуло и забулькало. Кабаков побледнел и схватился за сердце.
— Что? — заволновались все вокруг.
— В душе что-то оборвалось, — сквозь щемящую боль в груди, морщась, ответил Кабаков.
— В душе? — задумчиво произнес Кирюхин. — Души нет. Мне мой проктолог сказал. Научно доказано.
— Щемит, —  пожаловался Кабаков.
— Это что! Вот у Лимова глаз стеклянный с оптическим прицелом на охоте потерялся. Это я вам скажу неприятность. Двести километров в охотничье угодье пилили да двести — уже без глаза обратно.
… В местном домоуправлении Кабакова осмотрел слесарь-программист Курлыкин. Согнул указательный палец и постучал суставом по ребрам, прильнул ухом к груди и долго слушал.
— Если бы чего забилось, чтобы не проходило, так это может быть, — по-научному непонятно заметил Курлыкин. — Если бы булькало или опять же через край переливалось, а так на дом вызывай специалиста. Есть у нас душевный человек — Моисей Семенович.
Моисей Семенович — душевный человек с грустными глазами, вместившими в себя скорбь всех пророков, — без слов раздвинул грудную клетку, заглянул во внутренности Кабакова.
— Червячный механизм сдох, — определил он.
— Червячный?! — злорадно пропела теща Ефросинья Власьевна, женщина пятидесяти двух лет, похожая на двадцатипятилетнюю ведьму: хрустальные глаза, фарфоровые зубы, современные кожзаменители  — по всему телу ни морщинки, ни складочки, лишь только волнительные выпуклости и впадины.
— Не зря я его всю жизнь слизняком звала, — победно посмотрела она на зятя и дочь.
— У вас устаревшая система, вы на все слишком живо реагируете, — грустно сказал Моисей Семенович пострадавшему.
— У меня там действительно того, червяк жил? — спросил оробевший Кабаков.
— В каждой душе живет свой червячок, — согласился душевный человек.
— А может, ему туда чип интуиции вставить. Будет он у нас в казино выигрывать или в лотереях участвовать. Все в доме от него польза, — как поборница всего передового предложила теща.
— Мама, да что вы такое говорите?! — всхлипнула плаксивая жена: улыбка Джоконды, глаза Моны Лизы — работа не кисти Леонардо, а  скальпеля и лазера пластического хирурга, ваятеля лиц и образов Абдуллы Рахимова.
— Как же мне дальше-то жить? — простонал Кабаков.
— Я вам лампочку туда вкручу, — задумчиво сказал Моисей Семенович.
— А поможет? — с сомнением спросила Ефросинья Власьевна.
— Поможет. Ее можно будет включать и выключать.
…С тех пор в толчее и сутолоке метро, в дождливый день или просто когда было плохо, Кабаков включал лампочку, и становилось у него на душе светло и уютно.

История женщины
Она была умна и в меру красива, умела прекрасно готовить, разумно вести хозяйство. Обладала благоразумием, при общении с представителями противоположного пола могла быть кокетливой, в меру умной, разбиралась в мужчинах настолько, что позволяла себе не быть одурманенной проходимцем и ждала своего принца. При всех своих неоспоримых достоинствах ее расстраивало  только одно — ей было уже 60 лет.

Страшная сила красоты
Людоед проснулся, сладко потягиваясь своим массивным, громоздким телом. Он раскатисто и гулко зевнул так, что эхо, рассыпаясь, понеслось по проходам и тоннелям его пещеры. У него было хорошее настроение. Минули очередные сто лет, и жители близлежащего города должны были по уговору в этот день привести ему в качестве дани  прекрасную девушку.
Он поспешил к выходу, и когда выбрался из пещеры, то озадаченно огляделся вокруг. Перед его жилищем не было ни преклоненных и нарядно одетых отцов города, не было рыцарей, готовых в знак признания силы Людоеда преломить свои копья пред ним, и самое главное — не было красавицы!
Впрочем, нет. Женскую фигурку, закутанную от утренней сырости в нарядное покрывало, он увидел. Она сидела на краешке огромного валуна, перед ее ногами лежал скромный узелок. При виде хозяина пещеры она поднялась на ноги. Людоед, подцепив корявым пальцем край одеяния, откинул его, чтобы насладиться видом красоты глаз, нежного изгиба бровей, плавностью линий губ. Как только ткань соскользнула с лица незнакомки, Людоед оторопел.
— Кто ты? — удивленно спросил он.
— Я твоя избранница, пришла осчастливить тебя, — женщина улыбнулась ему.
Людоед озадаченно осмотрел ее еще раз. У нее были костлявое лицо, острый нос, желтая кожа и разноцветные глаза. Невеста шагнула ему навстречу, и Людоед понял, что она еще и хромает.
— Кого же они мне выбрали? — в сердцах воскликнул злодей.
— А меня никто не выбирал. Я сама пришла к тебе, — уверенно заявила «красавица».
— Ко мне? Сама? — изумился кровожадный, привыкший, что невесты прошедших столетий рыдали на руках своих несчастных родителей, вынужденные в качестве выкупа идти к нему в жены.
-Да! Сама! Мой муж тюфяк и неудачник, он не достоин меня, да и вообще, в городе нет славных мужчин, которых я могла бы осчастливить. Вот только ты сильный и смелый можешь меня покорить.
— Покорить?! — не поверил своим ушам Людоед. — Да я же тебя разорву!
Массивная фигура чудовища грозно нависла над фигуркой женщины.
— Зачем же так, я могу и для другого понадобиться, — кокетливо улыбнулась женщина. — Я, например, прекрасно пою. Нет никого в городе, кто пел бы так чудно, как я. Своими песнями я буду услаждать твой слух.
И она задребезжала своим тоненьким, писклявым голоском что-то отдаленно напоминающее пение. Она старательно выводила унылый мотив.
— Хватит! — не выдержало этой пытки чудовище. — Прекрати!
— Но надо дослушать до конца, в этой песне очень красивый конец. Когда ты услышишь его, ты заплачешь, — возразила невеста.
— Не надо. Я уже готов разрыдаться, — признался Людоед.
— А еще я прекрасно готовлю, — заявила она и уверенно шагнула в пещеру, в которую не решались заглядывать даже отважные рыцари. Людоед хотел уже ударом своей мощной руки сломать шею этой назойливой бабенке, но… Передумал. Ему стало интересно, что же будет дальше. Сев на валун у входа, он стал ждать, размышляя, что горожан необходимо жестоко наказать за такую «невесту», что подсунули они ему в этот раз.
Сама же посланница города что-то жарила на костре, при этом гнусаво напевая себе под нос песенку. От ее пения у Людоеда разболелся зуб.
Наконец она появилась перед своим женихом, неся миску с какой-то снедью.
Осторожно приняв из ее рук блюдо, Людоед подозрительно понюхал его, осмотрел со всех сторон содержимое и, наконец, решившись,  отпробовал.
Он долго и звучно отплевывался, а тарелку зашвырнул далеко в скалы.
— Как и все холостяки, ты отвык от домашней здоровой пищи. Ты привыкнешь к моим обедам, завтракам и ужинам. Регулярное питание — залог хорошего здоровья, — невозмутимо заметила женщина.
«Ужины, обеды и завтраки», — Людоед мысленно представил все это, и к зубной боли прибавилась еще и желудочная.
— А еще я очень умная, умнее Маргарет с улицы Горшечников и умнее жены бургомистра, которая крутит роман с учеником ювелира. А ювелир продает украшения, подмешивая в них медь. Я так много знаю, что тебе со мной не будет скучно. Это будет сто лет нашего совместного счастья, — взахлеб рассказывала она.
«Сто лет счастья», — Людоед в ужасе схватился за голову…
…Только к ночи женщина добралась до города. Никем не замеченная, она вошла в темноте в ворота и прошла по тихим улицам в свой дом. Она растолкала мужа, счастливо спавшего и представлявшего, что его сварливая и уродливая жена уже давно растерзана свирепым Людоедом. Каково же было удивление мужчины, когда он увидел ее, выталкивающую его с семейного ложа.
— А как же Людоед?! — воскликнул, ничего не понимая, супруг.
— Я возвращаюсь к тебе, радуйся, негодяй. Когда я пришла к нему, Людоед не пережил такого счастья. Он выслушал мое пение, с удовольствием съел мое блюдо и, не поверив, что ему досталась такая прекрасная женщина, как я, схватился за голову и от радости кинулся вниз со скалы. Так, видимо, я и умру, неоцененная по достоинству, — засыпая, вздохнула она.

Подготовила Галина МИХАЙЛИНА.