И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир»
А. С. Пушкин

На днях в одной из телепередач промелькнуло сообщение о том, как группа донских казаков из Ростова взяла старт на Париж в память об Отечественной войне 1812 года. И вдруг подумалось: а нет ли и среди наших семиреченских казаков хотя бы одного далекого предка, побывавшего в Париже двести лет назад? А вдруг?

И сегодня мало кто знает, откуда взялось название кафешек-бистро. А оно оттуда, из далекого 1812-го, когда русский казак, заказав завтрак, шумел: только быстро, быстро. Но главное, о чем мы должны помнить из событий 200-летней давности, — это свободолюбивые чаяния, когда воины, волею военной судьбы побывавшие в Европе, привнесли их в Россию, а оттуда и к нам, в Среднюю Азию.
Со славным 1812 годом совпала и юность Пушкина. Его друг И. Пущин потом напишет: «Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого лицея…».
Перед  молодым Пушкиным история предстала не книжным знанием, а живым процессом. В буднях даже простых людей ясно ощущался гул эпохи. Время было беспокойным, насыщенным ожиданием перемен. Вся Европа пришла в движение.
Передовое общество было просто охвачено свободолюбивыми чаяниями, привнесенными в Россию участниками войны 1812 года. Люди стали мечтать о конституциях,  парламентских формах правления. Мечтал об этом и Пушкин.
В начале 1820-х годов в творчестве Пушкина под влиянием тех же участников наполеоновских войн появилось пристальное внимание к своеобразию национальных обычаев и культур. Первый опыт описания этого своеобразия проявился  особенно в прозе о поездке на Кавказ, в Крым,  Кишинев. И здесь он много общался с участниками Отечественной войны 1812 года.
А. Пушкин был  очень внимателен к свидетелям этой войны, в «домашних» рассказах которых сохранились колоритные черты исторических событий и лиц, не проникающие в исторические хроники и сглаживающиеся в памяти поколений. В частности, в Кишиневе он не раз встречался с областным почтмейстером отставным полковником Алексеем Петровичем Алексеевым. Он с наслаждением выслушивал «все рассказы его как участника битвы при Бородино и на высотах Монмартра».
Среди друзей Пушкина были участники Отечественной войны 1812 года, мало известные истории, но оказавшие непосредственное влияние на его политические убеждения: Бароцци Я.И., награжденный золотой шпагой с надписью «За храбрость», полковник, член масонской ложи «Овидий»; Бекович-Черкасский Федор Александрович — кабардинский князь; П. Х. Граббе — генерал-майор, член Союза благоденствия.
В своих «Памятных записках» (1836) рассказал о встрече с Пушкиным в «демутовом трактире»: «12-й год был главным предметом разговора» (1834).
Общение с будущими декабристами приводит поэта к мысли о вечном мире. Он верит в то, что правительства, совершенствуясь, постепенно водворят вечный и всеобщий мир. Но и в нем все равно будут люди с сильным характером и страстями. Они-то и станут считаться нарушителями общественного спокойствия.
Истории известно, что свободолюбивым чаяниям и Пушкина, и его единомышленников не суждено было в то время сбыться. В Европе  одна за другой подавляются революции. В Греции, где движение этеристов против турецкого ига возглавлял друг А. Пушкина, герой Отечественной войны 1812 г. А. Ипсиланти, — неисчислимые жертвы. В России утверждается аракчеевский режим. В тюрьме томится друг Пушкина, тоже герой этой войны — майор В.Ф. Раевский, которого позднее назовут «первым декабристом».
Поэт в своей рабочей тетради, где вел повседневные записи, набрасывает  горькие строки:

Бывало, в сладком ослепленье
Я верил избранным душам.
Я мнил — их тайное рожденье
Угодно властным небесам.
На них указывало мненье,
Едва приближился я к ним…
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине:
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?..

И действительно, наступает разочарование во многом: греческая революция затянулась, погиб Байрон, Россия идет к восстанию декабристов, а далее еще хуже — разгром мятежа, суд и ссылка в Сибирь тех, многие из которых были героями войны 1812 года.
После подавления восстания декабристов для Пушкина все революционные события, происходящие вокруг него, приобрели почти родное звучание. Он не отмалчивался и через свои стихи выражал и свою гражданскую позицию, и патриотические чувства, и отношение именно к этому историческому событию и всегда находил аналоги происходящему в истории.
Так, в июне 1831 года, когда еще неясен был исход Польского восстания, Пушкин пишет стихотворение «Полководец», в котором, отдавая заслуженную дань славе Кутузова, призывает вспомнить также о  другом полководце — герое Отечественной войны 1812 г. Барклае-де-Толли.
В самом деле, Барклай-де-Толли с января 1810-го по сентябрь 1812-го как военный министр провел большую работу по усилению русской армии. В условиях значительного превосходства противника проявил талант полководца и осуществил отход и соединение двух западных армий. Во всяком случае, к битве при Бородино русская армия подошла укрепленной и готовой к будущим сражениям.
Но Пушкина обвинили в намерении «оскорбить чувство народной гордости и …  унизить священную славу Кутузова». Поэт тут же откликается «Объяснением». В нем  он пишет о том, что слава Кутузова неразрывно соединена со славою России, с памятью о величайшем событии новейшей истории. Титул Кутузова — «спаситель России»!
«Имя его не только священно для нас, но не должны ли мы еще радоваться, мы, русские, что оно звучит русским звуком?»
А. Пушкин обращается к героям  Отечественной войны, когда решались судьбы народов всей Европы, в том числе и поляков, еще и потому, что был озадачен событиями, связанными с Польским восстанием. День падения Варшавы (26 августа 1831 г.) совпал с днем Бородинского сражения. «Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение,  один Кутузов мог отдать Москву неприятелю…
…Кутузов один облечен был в народную доверенность, которую так чудно он оправдал!
Неужели должны мы быть неблагодарны к заслугам Барклая-де-Толли, потому что Кутузов велик?» — восклицает  Пушкин в своем «Объяснении».
Особенно озабочен был поэт тем, что после почти двадцатилетнего «безмолвия поэзии не позволено произнести его имени с участием и умилением».
Поэт пишет, что весть о том, что «Барклай принужден был уступить начальство над войсками, была радостна для России, но тем не менее тяжела для его стоического сердца. Его отступление, которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым: не  только роптал народ ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горько упрекали его и почти в глаза называли изменником.
Барклай, не внушающий доверенности войску, ему подвластному, окруженный враждою, язвимый злоречием,  молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя в глазах России, останется навсегда в истории высоко поэтическим лицом» еще и потому, что он передал войска полководцу Кутузову — преемнику достойному.
И теперь в «стихах искренних и излиянных из души» поэт обращается к М.  Кутузову:

Перед гробницею святой
Стою с поникшею главой…
Внемли ж и днесь наш верный глас,
Встань и спасай царя и нас,
О старец грозный! На мгновенье
Явись у двери гробовой,
Явись: вдохни восторг и рвенье
Полкам, оставленным тобой!

Явись и дланию своей
Нам укажи в толпе вождей,
Кто твой наследник, твой
избранный!
Но храм — в молчанье погружен,
И тих твоей могилы бранной
Невозмутимый, вечный сон…

«Святая гробница» — место погребения М.  Кутузова в Казанском соборе в Петербурге.
Свою гражданскую позицию по отношению к войне 1812 года А. Пушкин выразил также в стихотворении «Клеветникам России», написанном 16 августа 1831 г. Поводом к его созданию послужили речи Лафайета, Мочена и других депутатов Французской палаты, призывавших к вооруженному вмешательству в русско-польские военные действия.
И в письмах, и в стихотворении «Клеветникам России» поэт возмущается тем, что Европа забыла, как в 1812 году…

…на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами
кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?

Вывод однозначен: поэт России считает, что герои войны 1812 года не только принесли идеи свободы в свое отечество, но уже тогда, в 1812-м, «нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир».
И 5 сентября 1831 года после получения известия о взятии Варшавы  Пушкин пишет стихотворение «Бородинская годовщина», в котором продолжает отстаивать свои гражданские и патриотические чувства. «Куда отдвинем строй твердынь?» — ставит вопрос поэт.

Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор…

Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?..

И сегодня 200-летие войны 1812 года встречаем в обстановке «отдвинутых строя твердынь». И Киев «дряхлый, златоглавый» не сроднил «с буйною Варшавой святыню всех своих гробов».
Что касается Бородино, то, как говорили сами французы, только они дали 60 тыс. выстрелов. Но… «равен был неравный бой». В Бородинском сражении выстояла Россия. И поэт призывает:
Победа! Сердцу сладкий час!
Россия! Встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..

Валентина ВОРОПАЕВА,
профессор КРСУ.