В этом я убедился за свою почти семидесятилетнюю жизнь воочию. Сам я жил правильно — взяток не давал и не брал. Думал, к сожалению, что так поступает подавляющее большинство людей.

Оказывается, как раз наоборот, именно большинство людей так или иначе вовлечены в коррупцию — или дают или берут. И считают себя знатоками жизни. И живут хорошо. Без комплексов и бытовых неудобств. Среди них не только мещане и обыватели, но и вполне приличные люди — интеллигенты, честные и порядочные граждане. Берут и медсестра, и врач, и кассир, и бухгалтер, директор предприятия и министр, и, разумеется, чины повыше.
Всё это у нас в народе прозывают как нечто оправдательное, допустимое и простительное — «кыргызчылыком», или, иначе говоря, национальным, традиционным, обычным явлением. Однако мои соотечественники совсем не правы. Коррупция, взяточничество — это интернациональные явления. Они имеются на всех континентах и в любой среде, различаясь только масштабами и формами проявления.
Когда я учился в младших классах, впервые в жизни наблюдал коррупционную картину. Но не дал тогда именно такую правовую оценку, так как по возрасту был не очень смышлён. Это было в конце пятидесятых годов прошлого века. Председатель колхоза ездил на «бобике», так назывался его «газик». А всего в колхозе было три грузовика, их номера мы, мальчишки, знали наизусть и даже по звуку моторов могли различить.
Кроме этих машин, в каждой бригаде была бричка, закреплённая за членом колхоза. К бричке прилагалась лошадь. На такой бричке наш сосед Осмон байке развозил женщин на полевые работы, а других на зерноток. Работал Осмон байке без устали, судя по утомлённому лицу, когда он в сумерках возвращался домой, и по взмыленным бокам его лошади. И лошадь его требовала ухода, отдыха ночью. Осмон байке распрягал её и давал корм — немного овса и клевера. Что хорошо, у нашего соседа всегда было вдоволь зерна и клевера. А как же иначе, если он каждый день возвращался домой с мешком-другим. Это была его прибыль на трудной работе.
Что хорошо, он иногда не отказывал моему дедушке в одном-двух вёдрах зерноотходов для корма наших курочек. И, что удивительно сейчас, совершенно бесплатно. Таким был добрый трудяга Осмон байке.
Оставшиеся в памяти картины нашего айыльного прошлого не были бы полными, если я бы не рассказал о той драме, которая однажды нарушила, казалось бы, вечную идиллию в жизни Осмона байке.
Прошёл слух, что председатель колхоза уволил Осмона байке, изъял бричку и лошадь, которые были колхозной собственностью. Загоревал Осмон байке. Его жалели все соседи. Он был добрый человек. До сих пор я не знаю, за что же его лишили источника трудодней. Вроде, и с бригадиром жил хорошо. Но должность арабекеча, так называлась она, была, по-современному выражаясь, номенклатурой самого башкармы — председателя колхоза…
Мрачные тучи над нашей улицей, опустившиеся с увольнением Осмона байке, развеялись быстро — дня через три-четыре. В один из вечеров, в сумерках, все заметили стоявшую у дома Осмона байке «бобик» башкармы. Он стоял долго. Почти до полуночи. «Ясное дело, — шушукались старушонки, — пока зарежут барана, пока сварят его, пока то-сё». Время кыргызского гостеприимства доходит до полуночи и позднее. И я, мальчишка, не помню, до какого времени стоял «бобик» у Осмона байке. Разумеется, я в это время уже спал.
На другой день я встал, когда солнце стояло довольно высоко. И светилось как-то по-особенному — ярче и теплее, радостнее, что ли. Мне показалось, и птицы щебетали громче. Особо запомнился наш красный петух. Он кричал и широко взмахивал крыльями. По двое-трое собравшись у дворов, весело шушукались и громко хохотали тётушки. Радость чувствовалась везде. Как будто был какой-то большой праздник…
Не успел я протереть заспанные глаза, как мимо по нашей улице, тарахтя на быстром ходу, прогремел на своей бричке Осмон байке. Увидев привычную картину, я ощутил радость, и лицо засияло неизвестно от чего. Я тоже прочувствовал праздничное настроение моих дорогих односельчан.