За годы работы в газете в записных книжках и на магнитофонных записях скопилось немало интересных, а порой и просто забавных историй, произошедших с моими собратьями по перу и со мной самим в командировках, на ночных дежурствах либо непосредственно в самой родной редакции. Их по праву можно отнести к профессиональному журналистскому фольклору, по-своему уникальному и любопытному.

Читая их, словно оказываешься за кулисами газетного номера и получаешь представление о том, что и как происходило и происходит на журналистской стезе или на профессиональной кухне в отсутствие посторонних или при прямом контакте с респондентами и иными нестандартными людьми, на встречи с коими так богата наша «восхитительная и проклятая» профессия. Ибо чем однообразнее и скучнее сами страницы официозной прессы, тем динамичнее и веселее бурлила жизнь в редакционных коридорах, кабинетных посиделках, поездках в регионы.

Что, собственно, весьма закономерно, поскольку люди живые, ироничные, острые — журналисты, как умели, брали реванш у сковывающих их обстоятельств. Ибо писать для газетных страниц они должны были «остро, но без оценок», как учили их подчас мудрые старшие коллеги. Редакционное бытие с его вечной спешкой, бестолковой будничной суетой, полярным столкновением интересов творческих личностей, с махровым порой невежеством номенклатурных чиновников и профессиональным цинизмом «бойцов идеологического фронта», а также с его противоречивостью между ложью для всех и правдой для узкого круга, давало богатую пищу и замечательный материал для того, чтобы занести в записные книжки то, что потом быстро кануло бы в Лету. Поэтому я рискну предложить читательскому вниманию в основном подлинные ситуации, возникшие в разные годы на личном творческом поприще или случившиеся с моими незабвенными коллегами.

Сотрудник нашей редакции сдал в городскую химчистку костюм. Идёт его получать, приёмщица в готовых вещах костюма не находит, через пару дней он идёт туда снова, опять не готов, идёт через неделю — такая же точно картина. В гневе он решает пойти к директору химчистки и заходит в его кабинет. Входит и буквально столбенеет: директор восседает за столом в том самом потерявшемся его костюме! Оказалось, что директору надо было срочно выехать на торжество к землякам, и он облачился в чистенький и выглаженный костюм клиента. Мало того, за бешбармаком (будем называть вещи своими именами) глава химчистки умудрился посадить на пиджак два трудновыводимых пятна, которые его подчинённые сотрудники так усердно очищали, что теперь на костюме зияли две дырки. В результате журналист написал фельетон.

Во Фрунзе идут гастроли Алма-Атинского русского драмтеатра имени М. Лермонтова. Сижу на спектакле по пьесе известного драматурга В. Черных «Здравствуйте, я Петров!» (другое название — «День приезда, день отъезда»). Рядом сидят две старушки. Cидели, смотрели, а потом стали вдруг посапывать. Но вот в ходе спектакля предстаёт сцена свидания главных героев Петрова и Тани у неё дома. На сцене — только кровать и молодые люди. Бабушки быстренько встрепенулись и стали смотреть на мизансцену во все, что называется, глаза.

На другом гастрольном спектакле, но уже Душанбинского русского театра драмы имени В. Маяковского по пьесе известного московского драматурга С. Алёшина «Другая» рядом сидят две женщины и шёпотом обсуждают предыдущий спектакль душанбинской труппы «Факир на час». И одна говорит другой: «Знаешь, я так смеялась, так смеялась, что даже тушь на ресницах потекла!»

Несколько дней подряд звонят в отдел и сразу спрашивают: «Это ипподром?» Уже надоело отвечать, что нет, поскольку каждый день по телефону спрашивают то поликлинику, то магазин «Медтехника», то квартиру или ещё что-нибудь. Поэтому громко кричу в трубку: «Да, ипподром!» Тогда абонент просит пригласить Зою. Тут я уже не выдержал и спрашиваю в ответ: «Вам лошадь или женщину?»

Кара-Кульджа — центр тогда Советского района Ошской области. В фойе райкома партии на первом этаже расположен книжный киоск, он совершенно пуст, на стеллажах ничего нет, и они закрыты на замок. Сверху над киоском висит большой плакат: «Китеп жок — коммунизм жок!» («Без книг нет коммунизма!») и подпись под ним «В. Ленин».

Другой звонок, уже из столицы, и, видимо, внештатный автор редакции спрашивает, а идёт ли в завтрашнем номере «Советской Киргизии» (она выходила шесть раз в неделю) что-нибудь о кино. Мой коллега задаёт ему вопрос, мол, а кто это спрашивает? В трубке в ответ раздаётся: «Моя фамилия вряд ли что-то вам скажет». Коллега не унимается: «И всё же, кто это?» В ответ слышит: «Ну, моя фамилия Боконбаев», тогда коллега отрывается по полной: «Ну почему же, на бульваре Дзержинского есть памятник, это не вам?» Звонивший, не уловив иронии, отвечает: «Нет, это поэту Дж. Боконбаеву».

Ещё о телефонном звонке. Кто-то мужским голосом звонит в редакцию и спрашивает: «Алло, это баня?» Мой коллега иронично и сердито отвечает: «Да, но это женское отделение».

Из редакции мой коллега А. Боров звонит в республиканский Дом кино и спрашивает, что за мероприятия там будут вечером, но попадает не туда. Снова звонит и по ошибке набирает номер не отдела пропаганды Союза кинематографистов, а его секретаря, известного кинорежиссёра Толомуша Океева. Дабы не ошибиться, он сначала спрашивает: «Алло, это Союз?» Океев, завзятый острослов, мгновенно парирует: «Нет, Аполлон!»

Ещё об Александре Ильиче Борове, который курировал в редакции раздел искусства. Он пошёл в один из фрунзенских ресторанов и заказал себе какое-то блюдо с капустой. Стал есть и вдруг в гарнире обнаружил каблук. Позвал официантку, и когда та подошла к столику, улыбаясь, сказал: «Ваше заведение отстаёт от моды, уже пора подавать платформу».

Александр Ильич неохотно брался за литературную тему, когда в отсутствие заведующего ему приходилось ею заниматься. В отдел приходило много стихов, в основном от авторов-графоманов. Они буквально заваливали газету своими поэтическими опусами, да так, что отдел литературы и искусства был на втором месте после отдела писем по количеству получаемых почтовых отправлений. Много времени забирала подготовка ответов таким доморощенным «пиитам». Однажды Боров достаточно резко ответил одному из них, мол, стихи плохие, и автору этим творческим делом заниматься не стоит. В ответ пришло письмо уже в адрес редактора газеты, где графоман дольно ехидно его спрашивал: «Что же это у вас делается в газете, если Боров поэзию рецензирует, кто же тогда свиней покрывать будет?»

Я ещё успел застать работавшего в редакции известного в республике писателя и очеркиста Владимира Евстихиевича Светличного, о котором ходило множество легенд и историй. Летом, в отпускную пору, он уже в преклонном возрасте подменял уходивших на отдых сотрудников в нашем отделе литературы и искусства. На работу приходил в 12.00 по московскому времени и засиживался допоздна, развлекая нас увлекательными воспоминаниями о былой корреспондентской жизни. В своё время он трудился собственным корреспондентом «Правды» по Киргизии. И вот однажды уже в ночное время он вызвал по телефону тогдашнего завотделом литературы и искусства Николая Александровича Ялымова к себе домой и сообщил, что «скорая» увезла его в больницу с подозрением на приступ аппендицита. Однако Светличный ушёл с операционного стола, куда его положили и уже натёрли йодом, и уехал обратно домой. Ялымов, выслушав рассказ, сказал писателю, что этого делать не стоило, потому что с аппендицитом шутки плохи. Тот ответил, что лицо врача, который собирался проводить ему операцию, вызвало у старика неприязнь, и он не доверился эскулапу. Ялымов попрощался с аксакалом и поехал к себе, но по приезде его жена сообщила, что звонила дочь Светличного и поведала, что отца опять увезли в больницу. Когда наш шеф дозвонился до больничных покоев, там рассказали, что писателю срочно сделали операцию и её успешно провёл тот самый врач, чьё лицо не понравилось нашему коллеге-философу.

В газете одно время слыла популярной рубрика «Орбита выходного дня», материалы под ней занимали целую страницу. Там имелся традиционный раздел «Мозаика фактов», в котором публиковались в основном различные новости из иностранной и союзной прессы. Однажды мы поместили информацию о французе, который вывел клубнику на дереве.

И неожиданно сработала так называемая обратная связь, в редакцию пришло несколько писем из Сокулука, Джанги-Джера и Прииссыккулья, где читатели просили прислать семена или корни. После этого надо мной стали подшучивать: мол, вот Шепеленко теперь семенным фондом будет заведовать.

Утром завотделом новостей говорит сотрудникам, что надо съездить в столичный аэропорт. Оттуда, дескать, звонили и рассказали, что там встретились мать и сын, которые не виделись 30 лет с войны. Посылают меня и фотокорреспондента, чтобы запечатлеть столь неожиданную встречу. Приезжаем и, предвкушая сенсацию, ищем тех, кого судьба осчастливила после такой долгой разлуки. Пометавшись по залам аэропорта, находим начальника смены, увы, она не знает, и никто из других сотрудников нам помочь так и не смог. Уже приехав в родную контору, узнаём, что, как прояснилось, звонили из другого города, с юга республики.

В колхозе имени Кочкорбаева в Чуйской долине выписали месячную премию пожарным. Оказалось, что премия выдана за то, что они спасали посевы от воробьёв. Пожарники сидели у полей, стреляли по птичкам из брандспойтов и водных пушек и за это получили вознаграждение. Этот нестандартный факт стал темой газетного выступления.

Мы с фотокорреспондентом Владимиром Кириенко пришли в столичный Дворец спорта имени Кожомкула, где шёл гастрольный концерт ленинградской группы «Поющие гитары» с популярным тогда солистом Альбертом Асадуллиным. Питерцы привезли во Фрунзе знаменитую рок-оперу «Орфей и Эвридика». Зрителей — аншлаг! Музыкальное представление идёт в двух отделениях. Заканчивается антракт, медленно гаснет свет, но опоздавшие из буфета всё идут и идут. И вот лампы совсем отключили, и на помост, выдвинутый со сцены прямо к первым рядам кресел, выходит А Асадуллин, играющий Орфея, и начинает петь первые слова своей арии: «Эвридика, Эвридика, где ты?» И вдруг, перебивая исполнителя, в тишине зала раздаются голоса опоздавших, которые всё ещё ищут свои места: «Клава, Клава!» Зал, разумеется, залился повальным хохотом.

Наш фотокорреспондент Эдгар Вильчинский до прихода в редакцию работал в киргизском корпункте Всесоюзного информагентства АПН, снимал на столичном ипподроме конный праздник, в программу которого вошла и охота с беркутом на волка. Выпустили на поле волка, голодного и облезлого. Эдгар постарался приблизиться к нему как можно ближе и начал снимать. В этот момент выпустили беркута, волк стал убегать от фотокорра, а вот ловчая птица, наоборот, развернулась в воздухе и начала парить над журналистом, видимо, выбирая момент для нападения. Вильчинскому ничего не оставалось, как быстрёхонько побежать к трибуне. Под улюлюканье и смех народа и своих коллег-репортёров он благополучно скрылся под ней. Правда, потом ему пришлось, что называется, изрядно «проставиться», дабы выкупить все фотоснимки своего внезапного бегства.

Надо заметить, что об Эдгаре Лукьяновиче наши ветераны рассказывали немало забавных историй, он вообще был лицом чрезвычайно публичным. Очень интересовался политикой и любил о ней порассуждать. Одна из историй касалась его командировки в Москву, куда его позвали на творческую стажировку в профильный отдел АПН. В один из дней он пошёл пообедать в столовую. Взял обед, но без компота, и поставил на столик. Затем решил всё же вернуться за компотом, а, поскольку в столовой скопилось много народа, чтобы «забить» место, он повесил на стул пиджак и пошёл к раздаче за любимым напитком. Возвращаясь, вдруг увидел, что за столом сидит африканец, видимо, студент, и ест его первое. Тогда Эдгар молча ставит стакан на стол, быстро вываливает салат во второе (гуляш) и ест сразу оба блюда, чтобы успеть первым к компоту. Но посланец Африки, не доев борща, схватил стакан с компотом и, выпив его, вообще покинул столовую. Вильчинский непроизвольно проводил его взглядом и вдруг на стуле у соседнего столика увидел свой пиджак и свой… обед.

Александру Ивановичу Малеваному, в ту пору заведующему отделом промышленности и транспорта «Советской Киргизии», срочно для статьи о проблемах столичной торговли понадобился перевод слова «береке». Он обращается к секретарю редактора Ларисе Хошимовне Кузнецовой. Она этническая узбечка, училась во Фрунзе, и он полагает, что та знает кыргызский язык. Малеваный обращается к ней, мол, как переводится «береке», и та тотчас дает ответ: «гастроном». А дело в том, что в столице на улице Московской давно действует популярный у горожан гастроном именно с названием «Береке» («Изобилие»).

В нашей редакции (ещё до моего прихода) в отделе сельского хозяйства работал невысокого роста старичок с редкой и весьма звучной фамилией Юденич. О нём ходила также слава поразительно интеллигентного матерщинника. Вот один раз он звонит в контору сельской МТС в Чуйской долине и просит дать данные по ремонту сеялок. На другом конце провода его лениво вопрошают, а кто это звонит и кому такие данные вдруг понадобились? Корреспондент отвечает, что звонит Юденич, и в свою очередь спрашивает сам, а с кем он имеет честь говорить. И слышит в ответ фамилию Махно. Юденич кричит в трубку: «Я не шучу, я журналист газеты ЦК, и моя фамилия Юденич!» В ответ уже серьёзно отвечают: «А моя фамилия Махно, я — директор МТС». Закончился диалог, как вы понимаете, общим громким смехом.

И ещё один весёлый эпизод. С нашим фотокорром Ниной Горшковой мы были посланы освещать одно официальное торжество, которое проходило в Национальной филармонии имени Т. Сатылганова с участием президента А. Акаева, прибывшего на него вместе с супругой и другими официальными лицами. Завершал праздник большой концерт российских артистов. На «десерт» его организаторы приберегли выступление народной артистки РФ, мастера юмористического жанра Клары Новиковой. Она выступала с монологом своего любимого и популярного у публики СНГ персонажа, пожилой одесской дамы — «тёти Сони». Концерт шёл около двух часов, и первые ряды, где, как правило, сидели приглашённые лица, заметно поредели. Воспользовавшись этим, я перебрался на первый ряд, где рядом со мной восседал человек с депутатским значком Жогорку Кенеша, который, несмотря на лето, был одет в черный новенький костюм, белую рубашку при красном галстуке, то есть полностью соблюдал официальный дресс-код. Чуть поодаль от нас сидел не шелохнувшись спортивного вида крепыш европейской наружности, он явно представлял охрану первого лица государства.

Завершая номер, артистка приблизилась к краю сцены и остановилась посредине её, прямо напротив парня из президентской охраны, и поскольку вокруг него зрителей попросту не находилось, артистка обратилась именно к нему. Кстати, подобные концертные трюки Новикова часто проделывала во время своих выступлений, делая выбранного ею зрителя соучастником номера и веселя этим остальную публику. Клара попросила парня подняться на сцену и помочь ей спуститься в зал. Тот просто молчал, незаметно вдавливая тело в кресло. Артистка подала ему ещё ряд реплик, но крепыш молча выполнял свои служебные обязанности и спокойно смотрел на сцену. Тогда она, не выходя из образа тёти Сони, медленно и согнувшись, стала перемещаться в правую от неё сторону и подошла к нам с парламентарием. Пожалуй, его служебный и строгий облик подсказал, что обращаться стоит ко мне, сидящему нога на ногу и предвкушающему дальнейшее развитие событий.

Она так и сделала, сказав в мой адрес: «Мужчина, а вы мне поможете сойти в зал?», на что я немедленно ответил, что, конечно, помогу. И бросился к ступенькам, ведущим на сцену. В зале стояла тишина, и на ходу оглядев его, я увидел улыбающихся своих коллег по журналистскому цеху и просто многих знакомых. Я взял Клару под руку и, направляясь с ней к ступенькам, тихо шепнул: «Не надо к парню приставать, он из охраны Президента, всё равно не ответит, служба». Клара посмотрела на меня и так же тихо спросила моё имя, я назвался. Затем она вдруг лукаво спросила: «Саша, а вы еврей?» Стараясь соответствовать её ироничной тональности, я парировал: «Нет, а что, плохо выгляжу?» На что она, наклоняясь ко мне, снова шепнула: «А я его всё-таки достану». Мы, наконец, завершили с «тётей Соней» спуск в зал, и Новикова сказала, всё мол, Саша, тут вы мне не нужны.

Оставаясь в сценическом образе, Клара вплотную подошла к охраннику и спросила, как его зовут, тот назвал имя Николай. Полагаю, что оно вымышленно. Но Клара приняла игру и спросила его, а как будет по-кыргызски «Здравствуйте». Парень не счёл нужным больше помалкивать и ответил. Далее артистка продолжила языковый экскурс и попросила сказать, как на кыргызском языке звучат слова «праздник», «друг», «гость», «рука» и какие-то ещё. Крепыш на все вопросы дал ответы. Новикова уже на кыргызском поблагодарила его, сказав «рахмат», а потом напрямую обратилась в зал к сидящему там президенту: «Аскар Акаевич, вы теперь должны меня наградить за то, что так быстро научила вашего сотрудника кыргызскому языку!» И всё той же походкой тёти Сони не спеша направилась на сцену. Зал проводил Клару смехом и горячими аплодисментами. На другой день моя коллега Нина Горшкова со словами «А вы вели себя достойно», вручила мне фотографию, сделанную во время этого концертного эпизода.

Александр ШЕПЕЛЕНКО.