(Окончание. Начало в номере от 17 января 2020 г.)

Один из элементов национальной идентичности — набор понятий, какой должна быть, как себя вести и чего не может делать кыргызская женщина. И всё тут парадоксально.

Её предназначение (как думают многие) — быть скромной, послушной и работящей, выйти замуж, рожать детей, заботиться о муже и его родне. Ну и о своей тоже, если получится. Поэтому, с одной стороны, взрослеющую девочку стремятся побыстрее сплавить замуж, с другой — стерегут и контролируют, чтобы «товар» не потерял своей «товарной привлекательности».

Поэтому, с одной стороны, ничего о деторождении и женской физиологии ей знать не положено — чтобы не испортить чистоты её помыслов. С другой — от незнания-то как раз дети и появляются.

Слава Богу, что родительская любовь чаще всего перевешивает. Хотя отцы-матери изо всех сил стараются скрыть произошедшее от всего мира, от дочери не отказываются. Но бывает всякое. (По правде говоря, беременность — отнюдь не самое страшное и не единственное следствие незнания и безответственности молодых людей; иногда ещё передаётся ВИЧ).

Чаще всего маленьких мамочек с их растущими животами стараются сплавить в город. А с ребёнком потом что-нибудь придумать, куда-то отдать. Однако историй о том, как незамужние мамаши рожают в поле, в туалете, выбрасывают младенцев в реку или ту же туалетную яму, мусорный бак, — немало в наших СМИ.

Пока Асель умирала от кровотечения, рождённый ею младенец, оставленный её близкими на пустоши, погиб. А ведь девушка всего лишь старалась быть скромной, послушной, хотела выйти замуж…

Не уследить за дочкой — уят (позор). А человека убить, бросить в роддоме или на улице — не уят?..

Если же родители всё-таки оказались особо бдительны и со своей функцией надзора за дочерьми справились блестяще, случается вот что. Внезапно девушке исполняется… уже очень далеко за 18 лет. И она становится изгоем: не может участвовать ни в каких массовых тусовках родственников: статус непонятно какой, да и донимать её все станут. Заметьте: безо всякой, казалось бы, её вины. Ведь она всё делала, как ей велели, а родные всё равно недовольны, и окружающие осуждают.

В советские времена кыргызское общество менялось неравномерно. То, что советская власть старалась искоренять как феодальные пережитки — вроде браков по сговору родителей, — и вправду, почти исчезло из жизни народа (но сейчас возвращается). Но то, на что государство не обращало внимания, оставалось неизменным. Свободу в выборе спутника жизни молодым людям дали, а пользоваться этим правом они не умеют. Оказывается, этому надо было учить.

Можно тут сказать, что мы проживаем переходный период… Но переход куда? Повернём назад в XIX век? Или вперёд, в ситуацию, схожую с той, что в развитых странах, где тенденция одиночества (как в Японии) и демографический кризис? Третий путь — здоровых отношений полов — есть, но выберем ли мы его?

В то время как молодое поколение уже живёт по стандартам экономически благополучных держав, где в брак вступают всё позже, старшее впадает в панику. И начинаются разговоры: «Может, хотя бы уже для себя родишь?..» (На сыновей тоже давят, но мы уже публиковали целый цикл статей о краже невест).

Понимаете, да? Сначала: «Ой, как бы не родила без мужа, стыд и срам!» А потом: «Ну, может, ты и без мужа родишь?»

Выйти замуж — плохо, не выйти — плохо. Родить — плохо, не родить — тоже. Для кыргызской девочки, девушки, женщины вообще всё позор. Она сама по себе позор (многие девочки слышали «Лучше бы ты родилась мальчиком!», потому что отцы всегда хотят сыновей).

Как же так вышло?

* * *

А просто-напросто девушка стала заложницей, пленницей чудовища по имени Общественная мораль.

В сказках многих народов описывались монстры — чаще всего дракон, который пожирал незамужних красавиц. Веками, годами собственный народ приносил своих невинных дочерей в жертву, вместо того, чтобы всем миром собраться и дать ему отпор. Пока не находился один какой-то смельчак, который спасал свою возлюбленную и убивал дракона, и вот так прекращалась эта традиция — жертвовать девушками.

Это прямо аллегория какая-то, иносказание. И едва ли не по Шварцу этот дракон — мы сами, он живёт в нас, у нас в голове. Каждый должен убить ненасытное чудовище в себе. Только так его можно победить. Потому что всякий дракон жив только до тех пор, пока мы сами — ему рабы, пока мы сами посвящаем ему самое ценное.

* * *

Тем не менее я далека от того, чтобы слишком уж демонизировать уят — явление, которое либералы и феминистки считают причиной всех наших (но особенно женских) бед и трагедий.

Между тем уят (общественная мораль, общепринятые нормы поведения, нравственность) — доюридический, досудебный, дорелигиозный (или проистекающий из религии) первобытный механизм регулирования коммунального сосуществования. Это про то, как общине, людям всем вместе выжить и легче сосуществовать. Да, это про коллектив, а не про Личность. Но ведь коллектив (в идеале) — это и есть личности, и он для личностей?..

А то ненасытное чудовище правильнее называть бы ложным стыдом, псевдоуятом. И противопоставлять ему примеры правильного использования термина. Продюсер и сценарист фильма «После дождя» Юджиния Чанг в интервью мне говорила, что уят заставляет родителей жертвовать дочерьми и уговаривать их оставаться с мужчинами, которые украли их замуж. Но в её же картине отец главной героини, придя в дом к её обидчикам, начинает стыдить их, говоря о недопустимости похищения человека. И он говорит «уят». Это случай правильного использования понятия.

Мы можем видеть унижение личности, кражу, коррупцию, халатность и другие негативные явления и говорить негодяю: «Уятын барбы?» («У тебя совесть есть?») И это хорошо. Как сами по себе убеждения о стыде, совести, чести и справедливости могут быть плохими? Разве проблема не в подмене понятий? Не в перекосах и перегибах? Не в фарисействе?.. Так почему же вместо того, чтобы правильно расставлять акценты, нужно отрицать всё понятие «уят» вообще? Да потому, что это защитная реакция на действия всяких уятменов, вроде тех, что запустили на бишкекские улицы автобус с воззванием «Чечинбе, уят!» («Не раздевайся, стыдно!»)

«Уят в Казахстане бывает разный — созидательный и разрушающий. В первом случае — правильное воспитание детей, во втором — травля и агрессия», — сказал художник, создавший Уятмена, Мурат Дильманов в комментарии Eurasianet.org. Надо полагать, и в Кыргызстане, и в любой другой стране тоже.

Кыргызы вынули из своей жизни божьи заповеди о вере в единого Бога и любви к ближнему и заменили их поклонением идолу по имени Уят.

* * *

Спектакль завершается сценой празднования по случаю запуска нового телешоу «Уят» команды телеканала «Аул ТВ». Городской богемы, в которой и Марат. Телевизионщики шумно отмечают, не замечают, как за их спинами на фоне алеющего горизонта сельская молодёжь — да, презираемые ими «мамбеты», «мырки» — выстраивает на земле батарею бутылок с зажигательной смесью…

Это то, что действительно происходит.

Это то, что уже было во Фрунзе на излёте 1980-х, когда внутренние мигранты огромной массой вышли на площадь, показали чиновникам, что они существуют и требуют решить их жилищные проблемы. Тогда начались захваты участков в районе Института земледелия — появился первый жилмассив «Ак Орго». Тогда на митингах зазвучали националистические и патриотические лозунги. В Оше подобные митинги шли в 1990 году…

Это то, что произошло в Бишкеке два раза в годы независимости — 24 марта 2005 года и 7 апреля 2010-го.

И это то, что, как предполагают казахи, может ожидать их (пьеса «Уят» написана по мотивам книги казахского политолога Досыма Сатпаева «Коктейль Молотова. Анатомия казахстанской молодёжи»).

…Пока Фрунзе выглядел интеллигентным, нам было глубоко наплевать, что творилось во всей остальной стране: маргинальная она, нет ли. Но вот теперь эти «маргиналы» покусились на нашу территорию! Понаехали!!! (Как там сказала Роза Исаковна — «Полгорода стало селом»?)

Но ведь это страна этих людей. И они имеют право быть в столице своей земли, «понаезжать». Вам, нам, псевдолибералам, олигархам комфортно жилось в изоляции в том «зелёном и прекрасном Фрунзе», и мы не заметили, что эта зона комфорта, в которой так уютно и беззаботно игнорировали окружающий мир и реальность, превратилась в гетто для нас, окружённое всё уплотняющимся кольцом глинобитных хибар «понаехавших».

* * *

В спектакле горожан и сельчан разделяет символическая сетка-«рабица». Как и в жизни — незримая стена взаимного непонимания, презрения и вражды.

В «Уят» нет хэппи-энда. Как и в реальности: я тоже пока не знаю, что можно сделать и как что-то изменить. Наверное, никак.

И да, похороны завершаются, и горожане возвращаются на свои балконы, снова превращаясь в тех «манкуртов», которыми являются каждый день. Журналисты опять становятся равнодушными циниками. Вчера Марат оплакивал сестру Асель и жаждал мести, сегодня перед ним на телешоу сидит абсолютно такая же обманутая беременная девочка, но ему всё равно.

И я тоже — мы тоже — как телевизионщики Марат, Арман (которого, кстати, играет сын Болота Бейшеналиева и тоже актёр Азиз), Лиля: у кого-то из нас дети, у кого-то — ипотека (казахские журналисты могут себе позволить на свою зарплату ипотеку?!), ну ладно — съёмное жильё…

И «уят» для нас всего лишь хайп, просто модный тренд, а не повод для изменений.

Алия МОЛДАЛИЕВА.

Иллюстрации автора.