Он ничем не отличался от прочих побратимов, собравшихся по случаю чествования защитников Москвы в Доме профсоюзов в Бишкеке. Когда назвали его фамилию, Токой Садырович молча принял из рук Чрезвычайного и Полномочного Посла России в Кыргызстане Евгения Шмагина причитавшийся ему подарок, скупо поблагодарил собравшихся за оказанную честь встретиться с товарищами по оружию, долго не хотел рассказывать о себе, ссылаясь на плохую память после тяжелого ранения в голову. Помогла побеседовать с защитником Москвы его младшая дочь Майрам, с которой он совместно воспитывает трех внуков.

…В благодатной Чоцкеминской долине рос и учился обыкновенный кыргызский паренек. Мечтал об образовании, хотел стать если не ученым, то грамотным чело­веком. В свободное время, да что там свободное, в любое, помогал чабану-отцу ухаживать за совхозной отарой. Зимовки сменялись кочевьем на отгонные пастби­ща, стрижки — расплодом маток, и так круглый год. И все-таки Токой получил бы образование, но вмешалась война.

В числе первых прибыл в Быстровку и Токой Садыров. Здесь уже полным ходом шло формирование воинского соедине­ния, которое впоследствии станет одним из самых прославленных на всю Красную Армию. Тогда оно называлось 345-й стрелковой дивизией. А формировалось во Фрунзе и Алма-Ате военным комисса­ром Киргизской ССР И. В. Панфиловым.

В Быстровском военкомате быстро сколотили временный отряд и товарня­ком переправили его во Фрунзе. Здесь в предгорьях был разбит палаточный горо­док. В нем и поселили новобранцев до сентября. Учеба шла почти круглые сутки. Осваивали винтовку Мосина образца 1891 — дробь тридцатого года, учились колоть штыком и вести залповый огонь, другим солдатским премудростям. Жадно ловили известия с фронтов войны. Они не радовали. Фашисты захватывали все новые и новые области Украины, Бело­руссии, перешли рубежи России. И сол­даты с нетерпением ждали отправки в действующую армию.

Команда «по вагонам» раздалась под утро. Получили уже на платформе недостающее обмундирование, на каждого по винтовке, противогазы, вещмешки с нехитрыми
пожитками — парой запасного белья, бритвой и портянками.

По дороге, вспоминает Токой-байке, учили боевой устав, слушали политинформацию. Всего один раз удалось Садырову повстречаться с комдивом, но помнит он его и по сей день. У него вообще память на лица отменная, а вот имена и фамилии напрочь из головы вылетели. В отделении собрались в основном ребята из Прииссыккулья и Нарына. Он один попал из Чонкемина. Зато встречал односельчан на остановках, когда наступала его очередь бежать к водокачке. Помнит школьного друга Эгемберди, тот погиб уже в первом бою с фашистами, еще русскую медсестру Оксану. Она подсела в их вагон в
Беловодском и была прикомандирована медсанбатом к роте. Отзывчивая и добрая была сестричка. Погибла у него на глазах тоже в первом бою, вынося раненого в тыл, — накрыло снарядом.

Уже в лагерях под Подольском, где пробыли три дня, сдружился с Антоном, фамилию, к сожалению, не помнит, тот из Ананьево, бывшей Сазановки. Помогал ему тащить станок «максима». Рота вообще была интернациональной. Жили, как братья, казахи, узбеки, татары, кыргызы, украинцы, русские, азербайджанцы. Делили скудный паек, готовились к боям.

Они не замедлили начаться. Помнит Токой жаркий день, когда их выдвинули в боевое охранение. Фашисты вдруг появились в поле зрения и столь же неожиданно начали поливать автоматным огнем их окопы. Отвечали сначала недружно, одиночными винтовочными выстрелами, затем дали по команде ротного несколько дружных залпов, и гитлеровцы отошли.

Переживали этот первый бой, переспрашивали, утверж­дали, что попали в противни­ка. Затем потянулись затяж­ные бои. Рота медленно отка­тывалась на ближние подсту­пы к Москве. Однажды посла­ли охранять боеприпасы, их привозили из Новоиеруса­лимского монастыря. Удивлялся тому, как надежно и мощно строили в старину, так поразила толщина монастырских стен. И снова бои. Бои, бесконечное рытье окопов, блиндажей, которые не успевали даже обжить.

Навсегда в памяти остался последний день на передовой. Было это уже под Старой Русой. С раннего утра фашисты полезли в атаку. Отразили вылазку десятков танков, спасибо, артиллеристы помогли, расколошматили штук пять стальных махин. Вынес из этого боя, и тоже навсегда, истину, что нет более стойкого солдата в рукопашном бою, чем солдат советской. Дрались чем придется: саперными лопатками, штыками, прикладами. Только вымели фашистов из своих окопов и сели было перекурить, как началась бомбежка. Налетели «стервятники» тучей и буквально отутюжили наши окопы. Казалось, ничто живое не может выдержать этого ада, но выстояли и, отряхнувшись, вновь вступили в перестрелку с гитлеровцами. А под вечер с той стороны прозвучал одиночный орудийный выстрел и, как оказалось, летел снаряд по душу Токоя. Разорвался фугас в аккурат на бруствере его окопа. Но этого он уже не по­мнит. Потом, в госпитале, ког­да пришел в себя и начал по­немногу понимать сказанное, услышал, что вынесли его ре­бята в медсанбат, сдали вра­чам и заторопились назад — фашисты снова полезли в лоб на расположение роты. Но не забыли земляки и товарищи прихватить и его нехитрый солдатский сидор – все его богатство.

… В себя пришел рядовой Садыров где-то через полгода в Казанском госпитале, который был размещен в здании школы. Врачи и медсестры рассказывали, что он обязан жизнью хирургам полевого госпиталя, которые сделали сложнейшую операцию на головном мозге. В Казани даже светила хирургии долго удивлялись, как можно после такого тяжелейшего ранения сохранить человеку жизнь.

Но, видно, на роду Токою было написано выжить назло всем смертям. Конечно, его списали подчистую и выдали литер до Фрунзе. Еще в госпитале узнал, что родные его успели похоронить: из штаба полка поторопились прислать похоронку. Пришлось уговаривать медсестру сфотографироваться на память и отправить домой письмо.

В родной Новороссийке встретили полнейшая бедность и разруха. К концу 42-го года почти всех мужиков из села призвали в армию. В совхозе не осталось лошадей (они тоже пошли «служить»), озимые сеяли на коровах женщины и дети. Вечером собрались соседи, родственники, как-то отметили возвращение, а на утро пошел в МТС. Приняли трактористом. Потом несколько лет пахал и сеял, молотил и ремонтировал. Мужиков в селе прибавилось, но все равно не хватало крепких рук. Все делали женщины, подростки.

Токой быстро освоил агрономическую и механизаторскую науку, его назначили бригадиром тракторной бригады. И тут пришла к нему еще одна беда – умерла жена, и он остался на руках с малолетним сыном.

— Тяжело было, — вспоминает Токой-байке. – Работа с утра до ночи, ребенок оставался без присмотра. Родители настаивали, чтобы женился на молодухе.

Но он пошел поперек воле родителей и привел в дом вдову с пятью детьми. Так в его доме прибавилось еще пять ртов. Где свои, а где чужие, Токой не разбирал, а тут и радость пришла в дом – родилась меньшенькая, назвали Праздничком – Майрам.

И хоть пользовался Садыров почетом и уважением в совхозе, МТС, но надо было учить детей, и его семья перебралась во Фрунзе. Здесь сам Токой и его жена Айша поступили на сельмашзавод имени Фрунзе. Отсюда ветеран и ушел на пенсию.

Всех детей он вывел в люди. Стали экономистами, учителями, историками. Младшенькая, Майрам, живет с ним, тоже получила экономическое образование. А самому Токою захотелось пожить поближе к земле. Поменял квартиру в многоэтажке на домик на окраине Бишкека и развел сад.

Побывали мы с ним в саду. Он еще молодой, но уже буйно цветет.

— Отдыхаю душой у своих яблонек, — говорит Токой. – Под ними родился младший сын Майрам Нурсултан, здесь окончили университет и школу Нурлан и Нурдин. Здесь моя пристань.

На праздник Победы надену выходной костюм с боевыми наградами. Их у меня немного. Медали «За оборону Москвы» и “За боевые заслуги», орден Отечественной воины. Заслужил то, что было отведено судьбой. Возможно, встречусь с однополчанами — панфиловцами. Нас осталось всего девятнадцать старых вояк. Помянем братьев по оружию.

Когда прощались, Токой-байке снял с головы калпак. Рядом стоял степенный и серьезный человек с мягким и ласковым взглядом. Лоб его пересекает широкий рубец – отметина Великой Отечественной, но он не портит облик солдата Победы.

Е. МАРЧЕНКО.