Над Баграмом звенит тишина…
«Наливай, не скупись, старшина!
За победу пить глупо,
Давай, чтоб вернулись живыми…»

Что я знаю об этой войне? Казалось, что немного. Сейчас понимаю: знаю достаточно, чтобы рассказать о том, как я ощутила Афган, не слыша взрывов и канонады.

…Весной восьмидесятого в мою школу пришли двое «вежливых людей». Наша 35-я носила имя Дзержинского, и над ней шефствовала «Контора Глубокого Бурения». Молодые, сдержанные, одетые в безупречные строгие костюмы товарищи доступным языком рассказали старшеклассникам о причинах ввода советских войск в Афганистан, о политике Бабрака Кармаля, необходимости военной помощи братскому народу. Ещё не осознавая, что это война (что мы знали о ней, дети мирной страны!), слушали внимательно, в тишине, одновременно понимая, что они пришли не просто так, это не майская встреча с ветеранами прошедшей войны. Подрастающее поколение должно быть идеологически подготовлено к возможной ложной и провокационной информации по этому поводу, к деструктивным слухам. Та встреча стала, пожалуй, первым отблеском далёких афганских зарниц…

…Волковы жили по соседству с моей тётушкой. Я часто навещала её и с детства знала тётю Шуру, дядю Мишу и их двух мальчишек — Вовку, постарше, и младшего Саньку. Старший занимался спортом, неплохо учился, был по-взрослому серьёзен и немногословен. Саша, как многие младшие дети в семье, непоседа и разгильдяй, к прилежной учёбе был не склонен. Ничего не предвещало беды, когда Володе пришла повестка из военкомата. Родители проводили сына исполнять воинский долг и стали ждать первого письма с обратным адресом. Вскоре пришло коротенькое, сдержанное письмецо, на конверте которого значился Ашхабад. Полгода в учебке, после которой новоиспечённый младший сержант подал рапорт о переводе на южные рубежи. После Чирчика — Ташкент. Сердце у тёти Шуры в тот момент сжалось — путь из ташкентской пересылки лежал только туда… в Афган. И долгие полгода тревога не покидала родителей. «Груз 200» с телом сына встречали в одночасье постаревшие наши соседи. Вручённый позже орден Красной Звезды ещё сильнее разворошил незаживающую рану. Сразу повзрослел и посерьёзнел Саша. Через несколько лет Волковы затеяли переезд в Россию, «переехал» с ними и Володя, останки которого родители перезахоронили в другой стране, чтобы уже не расставаться со своим мальчишкой никогда…

…В нашей дружной бесшабашной компании Валера выделялся — высокий, красивый, говорун и любимец девушек, спортсмен. И форма десантника с лихо заломленным голубым беретом на него села как влитая, когда подошло время служить. Куда отправляют, Валерка не скрывал, тревоги не показывал, бесшабашно бравируя перед нами. Служил достойно, писал обычные солдатские письма, мы все ждали, когда вернётся, — команда наша без него потускнела и приутихла. Зимой восемьдесят третьего он возвратился, но это был не наш Валерка. Мы вдруг увидели немногословного, сильно по-

взрослевшего, с холодным взглядом взрослого мужчину. Рассказы его о войне были скупы и речь отрывиста. Я поняла, что «там» он видел столько смертей и горя, что не сможет никогда стать прежним. Его израненная и опалённая Афганом душа так и не излечилась.

Потом какие-то умники с аналитическими и расчётливыми умами назовут эту войну странной, ненужной, политической ошибкой престарелых руководителей страны, которой теперь уже нет. Возможно, и так… В Афган отправляли лучших — сильных, здоровых. То, что не в силах они оказались исправить эту политическую ошибку, — не их вина, но тридцать лет назад солдаты, пересекавшие мост через Амударью на границе с Афганистаном, покидали его достойно, не сгибаясь под пулями в спину — «от братского афганского народа».

Светлая память тем, кто не вернулся… Низкий поклон тем, кто выжил…

Ирина ПРОКОФЬЕВА.