Нашим постоянным читателям должно быть хорошо известно имя журналистки Людмилы Павлович, многие годы проработавшей в редакции «СК». Несколько лет назад она с семьёй переехала в Калининградскую область, работает в газете. Но её творчество отдано не только журналистике, подвластно Людмиле Владимировне и поэтическое вдохновение. Стихи нашей коллеги полны живой образности, ярких метафор и в то же время философских наблюдений и размышлений.

Монолог

В сонме бессонном полдневных забот

Я — как некстати зажжённая лампа,

Блик на знакомом рисунке эстампа,

Жизни застывшей привычный полёт.

 

Я ваш попутчик, случайный сосед

В кинотеатре, в кафе, на вокзале.

Я угадаю по сотне примет

Радости ваши, заботы, печали.

 

И в те часы, когда снятся вам сны

В тёплых объятиях ласковой ночи,

Мчится вослед вам мой сбивчивый почерк

Оттиском ваших волнений дневных.

 

Письмо

Когда бумажный твой двойник

Предстанет вновь перед глазами —

Как я люблю его язык

Полунасмешливых сказаний!

 

И — хищно, как ловец зверей,

Спешу настичь в полночном мраке

Твои протяжные тире

И восклицательные знаки.

 

Но, пробираясь между строк,

Вдруг замирает взгляд смущённый,

Как будто опытный стрелок

Перед душой незащищённой.

 

* * *

Начинайте сначала! Смахните с крыльца

Прошлогодних печалей пожухлые листья.

Так, порывистым жестом, стирают с лица

Отпечаток нежданных, нерадостных мыслей.

 

Пусть неясен итог ваших дней. Но не зря

В этом сумрачном утре такая отрада!

Так внезапно светлеет лицо ноября,

Угадавшего в небе канун снегопада.

 

Музыкальный автомат

Кафе, ночных бродяг обманщик,

Дай, подарю тебе часок!

И механический шарманщик,

Сглотнув брезгливо пятачок,

Мелодии былых оркестров

Взнесёт над публикой хмельной

И в этой сутолоке тесной

Вздохнёт печально надо мной.

О, как меня он понимает!

И я живу не как хочу:

Закажут музыку — играю.

А не закажут — промолчу…

 

Вокзалу

Всех странников невольное жильё —

Спасибо, мой испытанный товарищ,

За то, что одиночество моё

Ты каждый раз по-новому мне даришь!

За то, что в этой шумной суете

Притворству места нет и суесловью,

Что всех своих приёмышей-детей

Ты оделяешь равною любовью.

Издалека сюда мне снова мчать

Под гулкие, родные эти своды,

Чтоб вновь в твоём оркестре прозвучать

Ещё одной неугомонной нотой.

 

Романс

Уж скоро год, как мы накоротке

Знакомы. И дружны определённо.

Я в ваши зеркала гляжусь непринуждённо

И говорю на вашем языке.

 

Как вы, я говорю: «Окно… Закат…»

Я говорю, как вы: «Смешно… Печально…»

И смыслы слов, порой таких банальных,

Связуют нить бесхитростных бесед.

Вы говорите: «Сад…». Я вижу: наши тени

Сливаются с ветвями и листвой.

Как шар на ниточке, мой голос за стеной

Парит среди задумчивых растений.

 

Вы говорите: «Завтра…», и уже

Нет ни меня, ни вас, и дверь открыта,

И, кажется, умышленно забыто

Значенье слов, угодное душе.

 

Портрет на фоне метели

Сквозь пургу, сквозь ветра плач

Над январской колыбелью

Пламенеет чёрный плащ,

Плащ, охваченный метелью,

И — вполоборота — взгляд

Жжёт сухие хлопья снега

Так, что даже снегопад

Усмирил стремленье бега.

В этой снежной кутерьме,

В чёрно-белом поединке

Не стремлюсь ещё к тебе,

Но, мечтая по старинке,

Вижу: тропкой ледяной

Робкой девочкой босою

Чуть заметный призрак мой

Устремился за тобою.

 

Игра

Я тебе бросаю душу,

Словно шарик голубой:

Лёгким голубем покружит

И ложится на ладонь.

Вновь бросок, и выше, выше…

В стратосфере, чуть дыша,

Ничего уже не слышит

Помертвевшая душа.

И выходит на орбиту

Тишины и пустоты,

Прочь от боли и обиды,

От тоски и от беды.

И, вращением влекома,

Пролетая над землёй,

В полночь вдруг звездой знакомой

Поглядит на нас с тобой.

 

* * *

В сумрачном дворе — каменном колодце,

Под надзором окон, вечером туманным,

Голос Ваш звучал доверчиво и странно.

Голос мой — в ответ: вот-вот оборвётся.

 

Тихих два ручья, две негромких речи:

Паузы — немы, гласные — протяжны.

Просто разговор, а о чём — неважно.

В общем, ничего не значащая встреча.

Тихих два ручья вечером туманным

Пусть умолкнут, но в сердце отзовётся

Голос Ваш — во мне: доверчиво и странно.

И мой голос в Вас: вот-вот оборвётся.

 

 * * *

Так светло и так искренне речи звучали,

Что твердили мы, роли свои заучив.

Так поведали мы о любви и печали,

Что и сами поверили в это почти.

 

Мы забыли давно всё, что было вначале,

И со сцены уходим у всех на виду.

Отчего же так горько в пустеющем зале

Эта девочка плачет в последнем ряду?

 

* * *

По вечерам в осенней мгле

Гогочут гуси за амбаром,

И каждый хочет быть поджарым

И силу чувствовать в крыле,

 

И видеть землю с высоты,

И, позабыв былые склоки,

Сложить пронзительные строки:

«Любимый край, прощай, прости!»

 

Они готовятся в полёт

И тяжело крылами машут:

Они себя ещё покажут!

…Хозяйка ужинать зовёт.

 

Качели

Снова парк занесён, заметён.

Меж деревьев снега улеглись…

Ах, качели — весы времён,

Уносящие в детство и ввысь!

 

Тихо скрипнула ржавая цепь:

«Оттолкнись от вчерашних забот!

Я могла бы тогда запеть,

Увлекая тебя в полёт».

 

Мы не станем будить тишину:

Пусть подремлют снега до поры,

Ведь уже пробуждает весну

Крик грачей, словно гвалт детворы.

 

* * *

Снег не умеет красиво проигрывать:

Что с него, снега, возьмёшь?

Там, под завесою полога зимнего,

Спутаны правда и ложь.

Серою дымкою город окутывал

Правду его белизны.

Белые с вечера, сереньким утром

Стали дороги грязны.

Но, укрывая вчерашние лужицы,

Снова он спорит с судьбой:

Кружится, кружится, кружится, кружится —

Всё обеляя собой.

 

Колыбельная городу

В разливы тишины по летнему бульвару

Вхожу — внезапный гость сияющих огней,

И воздух, что тягуч медово и нектарно,

Отхлынул не спеша под поступью моей.

 

Разливами огней украденный у ночи,

Ты знаешь, как хорош твой каменный наряд

Средь зелени листвы, и звезды-многоточья

С улыбкой на тебя с высот своих глядят.

 

Спи, город! Этот час для счастья предназначен,

Для счастья — созерцать твой облик при луне,

Покуда где-то ночь, неслышимая, скачет

По улицам твоим на вороном коне.

 

На Ладоге

Ползаката у нас под ногами!

Ты в зарю погружаешь весло.

Валуны, что зовутся бараньими лбами,

Обтекает волна тяжело.

Острова… Острова — берегов отдалённое эхо:

Ты к любому причаль, если хочется.

Крики чаек случайным подобием смеха

Обличают печаль одиночества.

Неподвижны и камень, и небо,

И вершины замшелых берёз.

На леса, что сейчас ощетинились слепо,

Скоро ринутся сонмища звёзд.

 

«И какими судьбами

Нам прийти в этот мир довелось?» —

Над гранитными лбами

Колокольчика тихий вопрос.

 

Смятение

В моём саду разор и запустенье:

Заглохли розы, яблони дичают,

И только гуще ветви заплетают

Какие-то невзрачные растенья.

 

В моём дому хозяйничает ветер.

Он по углам шныряет без стесненья,

Где празднуют своё освобожденье

Внезапно взбунтовавшиеся вещи.

 

Который день сама с собой в разладе:

Что мне до вас, привычные заботы?

И силятся в ответ промолвить что-то

Черновики, забытые в тетради.

 

И, вышедшею из повиновенья,

Я — крошечной мишенью на планете.

И слеп стрелок, в меня который метит,

И начисто лишён воображенья.

 

Восточный мотив

Родится корабль или город —

Скрипит вековая арба,

И дни, как колодезный ворот,

Скрипят от усилий раба.

 

Сомненья, моленья, мечтанья,

Обеты, наветы и бред,

Вопросы, доносы, молчанье,

Предчувствие счастья и бед —

 

Всё ищет себе завершенья,

Всему своё место и срок.

Молчит и не просит прощенья

Измученный просьбами Бог.

 

Не ропщет усталое Время,

Не ждёт снисхожденья Судьба.

Трудов непосильное бремя

Влечёт вековая арба.

Рисунки Галины МИХАЙЛИНОЙ.