Мы не раз рассказывали со страниц нашей газеты о волонтёрах, что приезжают в Кыргызстан из других стран, в частности о добровольцах из Японии, из Корпуса мира США. Иностранные граждане едут в отдалённые регионы нашей республики, помогают местным жителям — передают свой опыт, учат детвору в школах английскому, информатике. Но есть и у нас в стране люди, принимавшие участие в волонтёрском движении. Регина Джабраилова, администратор реабилитационного центра «Оберег» год проработала в Германии в качестве добровольного помощника в центре проживания детей с аутизмом.

— Регина, как вы оказались в числе волонтёров?

— В Кыргызстане работает реабилитационный центр «Умут-Надежда». Он сотрудничает с немецкой волонтёрской службой, которой требовались добровольцы для годичной работы в Германии с людьми с особыми возможностями здоровья. От желающих требовался опыт работы с ЛОВЗ, хотя бы минимальное знание немецкого языка, знакомство с вальдорфской педагогикой. По этим критериям я подходила: шесть лет работы в реабилитационном центре «Оберег», проходила курсы по вальдорфской педагогике, учила немецкий в школе. Мне было интересно поехать посмотреть Германию, получить новый опыт, новые впечатления.

— Куда попали вы?

— Сначала волонтёров собрали в городе Дортмунд. Туда приехали ребята из разных уголков мира, например, из Таджикистана, Украины, Грузии, Бразилии, стран Африки. Нам на семинарах рассказывали, с чем будет связана наша работа, ввели в курс дела. После этого мы разъехались непосредственно по местам.

Я попала в неправительственную организацию, она находилась рядом с городом Иберлинген. Это центр, где жили и обучались дети, подростки, молодые люди. В основном все с диагнозом «аутизм». Всего более сорока воспитанников. За каждой группой из четырёх человек закреплялся воспитатель, проходящий практику студент, учащийся на социального работника, и волонтёр. С подопечными работали медики, психологи. Психологи давали советы воспитателям, педагогам, те в свою очередь делились своими наблюдениями по каждому из воспитанников. В целом все специалисты действовали очень слаженно, исходя из состояния ребёнка.

Группы подопечных разделялись по жилым корпусам, у каждого воспитанника имелась своя комната. Ещё работала школа, действовали мастерские — столярная и швейная. Все корпуса имели звучные названия: «Рубин», «Аметист», «Сапфир», «Турмалин». Я, например, жила в «Турмалине», в квартире с девушкой-волонтёром из Грузии. По вечерам, когда я уставала от немецкого, говорила с ней по-русски.

— Что входило в обязанности волонтёра?

— Под моей опекой находились четверо детей с разной степенью тяжести аутизма. Один мальчик не разговаривал совсем, девочка Сара — самостоятельная, но приходилось направлять её действия, при этом у неё случались приступы агрессии. На людей это не распространялось, но она могла всё разнести в своей комнате. Элиас мог кого-нибудь толкнуть, за ним тоже приходилось смотреть. Мне удалось найти с ним контакт, и меня он всегда слушался. Ещё один подопечный — Энгин ничего не мог делать. Например, его и ещё одного мальчика приходилось одевать, менять им памперсы, чистить зубы, помогать принимать душ.

Утром я, воспитатель и помощник воспитателя будили детей, одевали, готовили завтрак и кормили их. После этого воспитанники уходили в школу, а мы занимались домашней работой: стирали, убирали, пылесосили комнаты, готовили обед.

Дети приходили с занятий на обед, помогали накрывать на стол. Двух ребят я научила убирать со стола, чтобы привить им навыки самостоятельности. Им понравилось, они потом с удовольствием собирали грязную посуду, сами загружали посудомоечную машину.

Вечером мы готовили ужин. В Германии принято, что в будние дни люди обедают горячими блюдами, а ужинают бутербродами, или чем-то подобным. И мне с такой системой питания очень не хватало овощей по вечерам. Поэтому я готовила на ужин салаты и приучила к ним и коллег-педагогов, и детей. Последним настолько это нравилось, что они уже сами напоминали мне: «А когда будем делать салаты?». Очень им полюбились «Мимоза», «Ромашка», не говоря уже об оливье. Делали как-то даже вареники.

— У вас имелось свободное время?

— Пять дней я работала, и полагалось два выходных. При этом не обязательно, чтобы это были суббота и воскресенье. За этот год я побывала в девяти странах Европы, как волонтёру мне выплачивались небольшие для Германии деньги. Я копила и за счёт этого путешествовала. Мои коллеги-немцы даже поражались, говоря: «Мы, живя здесь, не ездили за свою жизнь столько, сколько ты».

— Сложно адаптировались?

— На подготовительных семинарах для волонтёров нам рассказывали о фазах, которые переживают добровольцы. Сначала ощущается подъём, потом упадок, наступает депрессивное состояние, терзают мысли: «Что я тут делаю, зачем мне это надо?». Спустя какое-то время настроение выравнивается и вновь приходит подъём. Потом на своём опыте я ощутила, что это действительно так. В разное время каждый, кто занимается волонтёрством в другой стране, это переживает, но чтобы у кого-то весь год прошёл без таких перепадов, такого не случается.

— Что давалось труднее всего?

— Первый день работы — самый страшный, его я никогда не забуду. Сидят мои будущие коллеги, разговаривают на беглом немецком, а я ничего не понимаю. Пока я успею одно слово перевести в голове, они в разговоре уходят вперёд. Но потихоньку, день за днём, вспоминала язык, учила что-то новое и в конце года как-то поймала себя на мысли, что автоматически понимаю по-немецки. А первоначально просила, чтобы все мои задания на день мне записывали на бумаге, чтобы лучше всё понять. Очень не хотелось подвести людей. Я старалась хорошо всё выполнять, боялась, что скажут: «Приехала из Кыргызстана и ничего не хочет делать». За всё время работы только под конец взяла больничный, а так старалась выходить, даже если возникали проблемы со здоровьем.

Был сложный момент, когда я на три дня хотела приехать в Бишкек на мамин день рождения. Сначала меня отпустили, но потом сказали, что не дадут возможность уехать. Я очень ждала поездки домой и очень расстроилась, когда мне отказали. Проплакала всю ночь, но потом мне всё-таки разрешили съездить на родину.

Для меня самыми тяжёлыми оказались первые три месяца: другая страна, иной менталитет, тоска по родным, по привычным условиям. Но я человек общительный, смогла подружиться с коллегами. Увидев, как я стараюсь, на меня уже смотрели не как на новичка-волонтёра, а как на такого же воспитателя, знали, что мне можно доверять, что воспитанники будут в порядке.

— Помог опыт работы?

— Конечно. Для меня особенности заболевания детей, с которыми мы работали, их реакции не были чем-то необычным, они чувствовали мою уверенность и доверяли мне. Если волонтёр неопытен в подобной работе, то ему первое время сложно привыкнуть, когда воспитанники вдруг начинают проявлять агрессию или замыкаются в себе. Болезнь имеет одинаковые проявления, и подходы в работе с детьми одинаковые как в Германии, так и у нас в Кыргызстане.

— Можно ли считать, что профессия социального работника престижна в Германии?

— Да, это так. У нас люди, работающие в этой сфере, получают низкие зарплаты, там же всё по-другому. Я даже заметила, что в Германии мужчин-воспитателей работает больше, чем женщин. Центр прекрасно обустроен, оснащён. Финансирование поступало из несколько источников: от государства, часть средств вносили родители, часть — от различных благотворительных организаций.

Помимо этого, на всех детей в Германии государство выделяет ежемесячные выплаты. В организации, в которой я работала, эти деньги выдавались воспитателям и, по желанию ребят, средства тратились на сладкое, одежду или иные нужды.

— Родители как-то присутствуют в жизни ребят, проживающих в центре?

— Воспитанники жили в центре круглый год, кто-то уезжал на каникулы к родителям. Могли и родственники приезжать к ним проведать. Но есть и те, кто находился там круглый год, так как не было связей с родными или дома их состояние здоровья ухудшалось. Например, наша Сара не могла найти общий язык с родителями. Мы знали, что перед и после их приезда у неё начинались приступы агрессии. Так что всё очень индивидуально.

— В Германии принято отдавать детей с особыми нуждами в такие центры?

— Там родители, как в общем-то и у нас, заинтересованы, чтобы такими ребятишками занимались в специализированных заведениях, чтобы с ними работали специалисты, развивали их. Как я поняла, в Германии в крупных городах таких центров мало, они больше располагаются в регионах. А родители решают, какую из организаций выбрать, какая им удобней по месту жительства и другим критериям.

— Насколько их система работы с детьми с особыми нуждами отличается от той, что применяется в Кыргызстане?

— Конечно, у них есть своя специфика, но в целом они не делают чего-то такого, чего не знаем мы. За последние годы много программ, методик с Запада пришло в нашу страну, и успешно применяется в работе с детьми. Также хорошо подготовлены наши педагоги, мы тоже стараемся вывозить ребят на природу, делаем упор на занятия творчеством, музыкой. К сожалению, у нас нет таких возможностей, как в Германии. А детей со сложными заболеваниями в республике с каждым годом всё больше и больше, тогда как специалисты из-за маленьких зарплат не идут в эту сферу. В целом нам пока остаётся мечтать о той социальной системе, которая создана в Германии и позволяет на хорошем уровне финансировать такие центры.

Дмитрий АЩЕУЛОВ.
Фото из личного архива Регины Джабраиловой.